Перед оврагом высота, доходящая до самого канала. За этой высотой крутой обрыв, там-то внизу, у берега, и накопились фашисты.
Вот сейчас надо бесшумно пробраться на самую вершину высотки. Там не должно быть фашистов: пулеметы Башарина и Усова прожигают кусты насквозь. Если гитлеровцы вздумают еще раз обойти заставу с севера, от моста, то их встретит огонь другого ручного пулемета. У противника единственный выход это вскарабкаться на высоту и лезть через кусты напролом... Но пограничники во главе с Шариповым их опередили. Шарипов выскакивает на обрыв первым, кричит: "Ур-ра! За Родину! Вперед!" - и швыряет первую гранату. Крик его подхватывают пограничники. В овраг летят гранаты. Земля гудит от оглушительных взрывов. Вместе с истошным нечеловеческим воем что-то трещит, ломается. Слышны всплески воды, вместе с брызгами вверх взлетают гнилые обломки бревен, которыми обшиты стенки канала. Фашисты прыгают в воду и гибнут под выстрелами пограничников. Пулемет Башарина добивает автоматчиков на мосту.
Бесшумно возвращаются пограничники обратно. Несут на руках Юдичева.
На заставе снова тишина, на этот раз оцепенелая и зловещая. Слышно, как плещется в канале рыба, щебечут на ветках воробьи. В конюшне тревожно и призывно заржали кони. Их сегодня забыли выгнать на пастбище. Особенно неистовствует рыжий конь Усова.
Усов услышал призывное ржание своего коня, что-то резко крикнул последний раз в телефонную трубку и вяло выпустил ее из рук. Она скользнула но колену и бесшумно упала на землю. Связи уже не было. На правом фланге гитлеровские танки прорвали нашу оборону, заняли село Вулько-Гусарское. На левом фланге танки прорвались к дотам и вышли заставе в тыл. Все это сообщили Усову в последнюю минуту - и на этом оборвалась связь.
Начальник заставы посмотрел вокруг. Людей осталось мало. Владимиров приник к ложе снайперской винтовки, целится и изредка стреляет. Усов помнит номер этой винтовки: "А-С 450". Сегодня он сам много раз стрелял из нее. Она уже перешла в третьи руки. Румянцев дежурит у станкового пулемета, накрытого сверху крепкой тяжелой дверью. Она хорошо защищает от осколков. Бражников раненой рукой пытается перевязать вторую, пробитую пулей. Кровь просачивается сквозь слабо наложенную повязку.
Усов, заметив его усилия, выбросил изо рта папиросу, подошел, крепко и быстро забинтовал.
- Вот что, Бражников, - после молчания заговорил Усов. - Пойдешь сейчас в комендатуру и передашь донесение. На словах расскажешь все, что сам видел. Скажи, что ждем помощи... Раненых отправить надо.
- О, они не пойдут! Я уже, по вашему приказанию, пробовал отослать не уходят. Сорока во второй траншее дерется.
- Ничего, машина придет - поедут. Ты сам быстрей отправляйся!
- Мне бы тоже не хотелось, товарищ лейтенант...
- А донесение кто понесет? Сам начальник? Не задерживайся, быстро, понимаешь? Телефон не работает.
- Понимаю... Но в комендатуру, я думаю, уже не пробраться.
- Должен пробраться. Понятно?
- Да, все ясно, товарищ лейтенант...
- Надо быстро доставить донесение!
- Будет исполнено! Разрешите отправиться?
- Подожди... - Усов пожевал запекшимися губами, вдавил пяткой песок на дне окопа, потом отломил от обшивки тоненькую щепочку и, покусывая ее, добавил: - В случае чего донесение прочти, запомни и уничтожь. Иди берегом канала, дальше через ржаное поле, а там лесочком. По дороге не иди. - Взяв Бражникова за голову, Усов притянул его к себе, поцеловал и сказал хрипловато: - Выздоравливай, герой... Все! Отправляйся!
Но Бражников не уходил. С большими, вздутыми от бинтов, опущенными вниз руками, по-ребячьи моргая глазами, он смотрел куда-то в сторону.
- Ну чего стоишь? Может быть, встретишь жену мою, Шуру, кланяйся. Теперь ступай. Пару гранат захвати с собой.
- Значит, мне надо идти? - не меняя положения, спросил Бражников.
- Надо, - проговорил Усов и, не оборачиваясь, добавил: - Пойдешь мимо конюшни, коней на волю выпусти, пускай тоже уходят... - Не добавив больше ни слова, Усов пошел по траншее и остановился там, где лежала его снайперская винтовка.
Бражников, как-то странно, не двигая опущенными руками, пошел в другую сторону и скрылся за поворотом траншеи. Когда он спустился к каналу, позади него все загрохотало и загудело, и вновь вместе с пулеметной дробью затряслась земля, забилась, будто в судороге. Оглянувшись, он увидел, как взлетела на воздух расщепленная взрывом снаряда дверь, укрывавшая станковый пулемет. И Бражников понял, что на заставе скоро наступит тишина. Не слышно было пулеметов во второй траншее. В первой раздавались отдельные винтовочные выстрелы. Заметил Бражников и то, как обходили заставу и били снарядами серые тяжелые танки...
Из первой траншеи к Усову пришел заместитель политрука Стебайлов. Он молча показал рукой на ползущий ко второй траншее фашистский танк. Взяв чей-то карабин, сделал по танку несколько выстрелов и упал на дно траншеи.
Начальник заставы остался один. Он продолжал стрелять из снайперской винтовки по бегущей за танками немецкой пехоте. Но вот кончились патроны. Он пододвинул ногой нераспечатанную цинковую коробку с патронами. Наклонившись, яростно отодрал от нее свинцовую ленту, разорвал картон на пачке. Зарядив винтовку, выбирая подбегающих фашистов, выстрелами валил их на землю. Снова кончилась обойма. Прижавшись спиной к стенке окопа, он вставил запал в ручную гранату и положил ее себе под ноги. Потом перезарядил винтовку, несколько раз выстрелил, стал загонять новый патрон, но уже дослать его в патронник не успел. Сраженный разрывом мины, он упал на спину. Разорвавшийся рядом снаряд обвалил край окопа и засыпал начальника пограничной заставы вместе с его оружием.
Так со снайперской винтовкой "А-С 450" в руках нашли его тело одиннадцать лет спустя...
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
____________________________________________
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Оля протянула руку, чтобы сорвать усатый колосок, но вскрикнула от режущей боли в ноге и разбудила Александру Григорьевну.
Чубаров, подняв голову, попросил пить. Выяснилось, что у него не только разбита коленная чашечка, но есть еще и рваная осколочная рана в голени.
- Плохо вам, милые... Что же мне такое сделать? Все стреляют и стреляют, - завязывая на голове косынку, проговорила Александра Григорьевна. - Положи, Оленька, головку ко мне на колени... Что-нибудь придумаем, может быть, воды немного найдем.
- Спасибо, тетя Шура. Ой как жарко, хоть бы маленечко водички. Где же мама? Где же мамочка? - Оля сорвала ржаной колосок, размяла его на ладони и стала грызть.
Глаза девочки испуганно, с печальным выжиданием смотрели по сторонам. Побледневшее ее лицо было испачкано землей.
Выстрелы иногда раздавались совсем близко, по полю раскатывались резкие длинные пулеметные очереди. Плечи Оли вздрагивали. Александре Григорьевне тяжело и больно было на нее смотреть. Она положила на лоб девочки руку и почувствовала, как ладонь обожгло сухим жаром.
- Что же мы будем делать, как думаешь, товарищ Чубаров? Ты человек военный, - посматривая на раненого пограничника, сказала Шура, надеясь, что он придумает и подскажет какое-нибудь решение.
- Что делать? - Чубаров, приподняв голову, подтянул за ремень винтовку дулом под мышку, вытер рукавом обильно катившийся по лицу пот. Что делать? - повторил он. - Дождемся вечера, а там пойдем дальше, будем искать наших. Они должны быть близко, стреляют же...
- А идти сможешь?
- Идти не смогу. Буду как-нибудь передвигаться ползком...
- Так далеко не уйдем, - со вздохом проговорила Александра Григорьевна.
У нее было такое состояние, как будто она куда-то бесконечно долго, без передышки бежала, потом присела отдохнуть, но встать не было сил.
- Нам бы только до леса добраться, хоть в тени где-нибудь полежать... Может, там и воды найдем. Страшно хочется пить! В лесу, надо полагать, наша пехота залегла, ночью в наступление пойдет. И танки, наверное, подтянули. Вышвырнем гада обратно за границу...
Шура тоже была уверена, что фашистов быстро прогонят.
За ржаным полем послышался перекатывающийся по земле гул. Он все нарастал и приближался.
- Александра Григорьевна, - проговорил Чубаров, - вы не сможете пройти к дороге? Ну, стало быть, как будто бы в разведку. Там вроде кто-то двигается. Я бы и сам, конечно... но уж больно долго мне придется ползти.
Он приподнялся и сел, вытянув неподвижную, неуклюже забинтованную ногу.
- Боюсь я очень, - откровенно призналась Шура.
В душе она понимала, что надо что-то предпринимать, и, как единственный здоровый человек, чувствовала на себе ответственность за судьбу и Чубарова и Оли. Но ей казалось, что, как только она отойдет немного в сторону, ее непременно заметят и сразу начнут обстреливать.
- Вы далеко не ходите, - наставлял Чубаров. - Выйдите на межу и наблюдайте, что там делается. На заставу взгляните, как там наши... Утихло вроде...