Сукальский теперь появлялся у Седлецких редко. Ганна скрепя сердце направилась к Михальским. В саду она неожиданно встретилась с Владиславом.
С момента выхода Галины замуж Владислав избегал встречи с Седлецкими и как будто забыл об их существовании. Сейчас он работал в волости каким-то начальником и все время разъезжал с Сукальским по селам.
Ганна как ни в чем не бывало поздоровалась с Владиславом. С ним она никогда не ссорилась, и в детстве они даже дружили и вместе учились в Белостоке.
- Ты совсем, Владис, загордился! Смотри, какая на тебе красивая форма, - шутливо проговорила Ганца.
На молодом Михальском был надет мундир полицая.
- Нет, Ганночка, пока мне нечем еще гордиться. А вас я помню, и Галину помню, такое скоро не забывается. Это вы меня забыли, - стараясь быть дружелюбным и приветливым, ответил Владислав. - На вас вот пан Сукальский обижается...
Ганна вспыхнула и нахмурилась. Ей было трудно с ним говорить, лукавить она не могла. Несмотря на внутреннюю неприязнь, она переборола себя и все же решила испытать, не поможет ли в ее деле Владислав. Помолчав, она рассказала ему, зачем пришла.
- Ничего не могу сделать. Да и нельзя мне вмешиваться. Девочка должна быть отправлена. Не советую вам хлопотать. Есть приказ рейхскомиссара, сухо заявил Владислав.
Увидев Ганну в окно, Сукальский вышел в сад и вмешался в разговор.
- Знаете, пани Седлецкая, я вас очень уважаю, и меня удивляет, что вы вмешиваетесь в это дело. Приказа рейхскомиссара не может отменить никто.
- Да это же ребенок, поймите! Мы все любим девочку. Пусть она останется у Франчишки Игнатьевны. Зачем ее куда-то отправлять? возмущалась Ганна. Зная, что судьба девочки находится в руках этих людей, она решила протестовать до конца. - Вы понимаете, что девочка не хочет ехать! Тетя Франчишка заботится о ней, как о родной дочери. Да и мы не позволим ей ехать...
- Имперское правительство тоже заботится о детях, потерявших родителей. Оно создает специальные учреждения, где малыши могут получить нормальное воспитание и образование, - нравоучительно произнес Сукальский.
- Какое воспитание? - еле сдерживая раздражение, спросила Ганна. Ее возмущал лицемерный тон этого бывшего монаха. - Чему их там будут учить?
- Там есть своя программа... Прежде всего их научат уважать новый порядок...
- Эта девочка, пан Сукальский, не германской, а славянской крови... Ее ждет там участь рабыни, невольницы... Вы ведь, кажется, тоже славянской крови? А впрочем, бог знает, какой вы крови! Не хотите мне помочь?.. Ну, так знайте: девочку мы не отдадим!
Ганна с презрением посмотрела на Сукальского и Владислава и, не оборачиваясь, быстрыми шагами пошла домой.
Обо всем этом она рассказала Франчишке Игнатьевне.
Оля лежала в постели, перекатывая головку по подушке, тихонько стонала. Плакать она уже не могла.
Франчишка Игнатьевна, перебирая рукой волосы девочки, почувствовала пальцами что-то жесткое и только сейчас увидела болячки на голове. У Оли началась экзема.
- Боже мой, что же это делается! Как же я не доглядела! - качала своей седеющей головой Франчишка Игнатьевна.
Надо было срочно принимать какие-то меры. Укрыв Олю одеялом, она побежала к Ганне. После выхода замуж Галины Франчишка Игнатьевна перенесла свою большую, сердечную любовь на Ганну. Не было дня, чтобы она не встретилась с ней и не поговорила.
В доме Седлецких она застала удивительную и грустную картину. Положив голову на край стола, навзрыд плакала Стася. Шевеля большими руками, растрепанный, но все же радостный, стоял спиной к печке вислоусый Олесь. Посредине комнаты, с желтым, похудевшим лицом, с босыми загорелыми ногами, сидела на стуле Галина и печально улыбалась своими карими глазами.
Ганна обнимала ее, поправляя на округленном животе сестры серое измятое, заношенное платье.
- Галиночка! - всплеснула руками Франчишка Игнатьевна.
- Она самая! - ответила Галина, продолжая улыбаться. - Ты тоже видела моего Костю, тетя Франчишка?
Франчишка Игнатьевна кивнула головой и выжидательно посмотрела сначала на Стасю, потом на Олеся.
- Вот ты его видела, а я нет... Расскажи, какой он стал. А то я спрашиваю, спрашиваю... - голос Галины дрожал и переходил то на высокие, то на низкие ноты. - Спрашиваю, а они мало рассказывают, ни то ни се... Только бранят меня... Ну, расскажи, какой стал Костя... Бородатый? Борода, наверно, черная, как у цыгана? Ой же, Костя ты мой, бородатый!.. - Галине и радостно было, что Костя жив и здоров, и печально, что не застала его, не увидела. Ей хотелось, чтобы сейчас все говорили и думали только о нем.
- Обо мне спрашивал, вспоминал?
- О ком еще ему спрашивать да говорить! Сто раз вспоминал, - ответила Франчишка Игнатьевна. - А нам он сказал, что тебя проводил и ты далеко уехала... Что-то ты, девонька, не больно далеко уехала!
- Мы, тетя Франчишка, сначала быстро поехали... А потом как начали наш поезд бомбить... впереди все рельсы пораскидало. Мы побежали, и сами не знаем куда... Встретили какую-то воинскую часть, там посадили всех ребятишек на повозку и меня вместе с ними. Другие, кто мог, пешком пошли. Всю ночь по степи ехали. Вот так больше месяца мытарства продолжались отсиживались в лесах да болотах. Но вот, видишь, добралась...
- Теперь знаешь, как замуж бегать? - подняв голову, проговорила Стася, с удивлением думая, как это могла ее Галинка перенести такое.
- Если, мамочка моя, можно было бы все снова повторить, я бы не задумалась, лишь бы Костя был жив.
- Хоть помолчала бы перед матерью! - крикнула Стася.
- А чего мне молчать? Кто же виноват, если война началась? Мы, что ли, ее начинали? Прогонят фашистов, тогда заживем...
- Вот ты скоро родишь, - обратилась Стася к Галине, - а что будешь с ребенком делать? Знаешь, какое теперь время!
- Жить буду, мама, жить! Если вы не хотите, чтобы я у вас жила, пойду к Франчишке. Не прогонишь меня, тетя Франчишка?
- У нее уже есть своя дочка, - сказала Стася, - Оля Шарипова.
- Оля осталась без мамы? - с тоской спросила Галина.
Отстранив сидевшую рядом Ганну, она встала, высокая и суровая, повзрослевшая за эти недели.
- Пойдем, тетя Франчишка, я хочу видеть эту бедную девочку!
Франчишка Игнатьевна рассказала Галине все, что произошло с Олей, как она осталась без родителей и что ее хотят сейчас куда-то увезти.
- Никому ее, тетя Франчишка, не отдадим! Никому! Пусть я не останусь жить на этом свете! - решительно заявила Галина.
- Я узнала, что если девочку удочерить и дать другую фамилию, то ее никуда не отправят...
- Так нужно это сделать! Разве можно ее отдавать? - Галина вопросительно посмотрела на всех и, видя их растерянное молчание, твердо добавила: - Вот что я вам скажу... а ежели скажу, то так и сделаю! У меня теперь другая фамилия, русская, - Кудеярова. Я запишу девочку на мою фамилию и буду считать ее своей дочерью!
- Вот теперь я вижу, что это моя дочь, - негромко сказал Олесь и отвернул лицо к печке.
- Это, Галиночка, я должна сама сделать. Спасибо твоему доброму сердцу, - сжав свой сухонький кулачок и поднося его к глазам, дрожащим голосом сказала Франчишка Игнатьевна. - Я нашла Олю, и хай она навечно будет моей родной дочерью! Пойдем, Галиночка, в хату...
В том же виде, в каком она заявилась к своим родителям, - босая, загорелая, не успевшая привести себя в порядок, - Галина побежала к Августиновичам, чтобы увидеть девочку. Но когда увидела ее, то остановилась ошеломленная и с сильно заколотившимся сердцем замерла около кровати. Там лежала не прежняя Оля, а маленькая, похудевшая девочка с утомленным взглядом, в беленьком платьице, с растрепанными косичками, в беспорядке упавшими на бледное лицо.
- Олечка! Милая моя деточка! Вот и я, Галина, вернулась к тебе!
- Ой, Галя! - протягивая руки, вскрикнула Оля.