Спустя несколько дней Оля жала серпом на берегу канала траву для коровы и не заметила, как к ней тяжелой, разбитой походкой подошла уже немолодая, повязанная синим платком женщина и, остановившись, спросила:
- Ты не скажешь, девушка, как мне пройти в село Вулько-Гусарское. Мне надо видеть семью Августиновичей...
Женщина нервно поджала сморщенные губы и, чтобы не показать, как они дрожат, закрыла их платком.
От сильного напряжения она покачивалась, словно пьяная.
- Гусарское туточки рядом, - певуче, на белорусский манер ответила Оля. - А зачем вам Августиновичи? Я из их семьи...
Оля повернулась к ней лицом и стала пристально рассматривать утомленную женщину со знакомыми, поблескивающими от слез глазами.
- Ты меня не узнаешь, доченька? - стараясь проглотить слезы, совсем задыхаясь, спросила женщина.
Оля выронила блеснувший на солнце серп, тихо, замирающим голосом, по-взрослому сказала:
- Узнаю, мама!
И, сильней еще раз выкрикнув это слово, протянув руки, прижалась к матери, и они обе как подкошенные опустились на землю.
Потом сидели на берегу канала, и Клавдия Федоровна с жадностью истосковавшейся матери целовала трепетавшую у нее на руках девочку и не верила, что наконец она ее нашла. Клавдии Федоровне казалось, что она уходила куда-то во тьму бесконечно длинной и тяжелой ночи, когда невозможно заснуть, а только можно думать, страдать, ждать весточку от мужа, от этой маленькой девочки, о судьбе которой она ничего не знала более трех лет. Надо было обо всем думать, заботиться, чтобы прокормить оставшихся на руках мальчиков, надо было мучительно ждать этот счастливый и печальный сегодняшний день. Она говорила торопливо, страстно, чтобы излить свою горечь и радость встречи. Ей хотелось спросить об отце, но она боялась, догадываясь, что ничего утешительного не услышит.
- Оленька, деточка, расскажи, как ты жила, а то все я говорю, говорю. Тяжко мне было, Олюшка!.. Ой как тяжко!
- Я ж знаю, мама... - Оля положила голову к ней на колени, поглаживая жесткие руки матери, продолжала: - Когда у меня немножко зажила нога, погнала я гусей пасти, и захотелось мне домой - на заставу, ой как захотелось, мама!
- И ты пошла? - наклонившись к ней, спросила Клавдия Федоровна.
- Да, мама. В нашей квартире на полу пуговичка лежала, папина пуговичка... Помнишь, которую, думали, Славка проглотил?
- Ну, а как папа? - вырвалось у Клавдии Федоровны, и она сама испугалась этого вопроса.
- Папа? Папа в окопе сидел... Я его видела, узнала, как же я могла не узнать папу? Голова большая, остриженная, а на фуражку комочек земли скатился.
- Ничего, Оленька, этого не было, ты фантазируешь, - стараясь быть спокойной, проговорила Клавдия Федоровна. Но Оля чувствовала, как у матери, точно в ознобе, тряслись колени.
- Нет, мамочка, я видела сама. Потом еще ходила, а там уже стоял маленький крестик... Мы туда, мамочка, сходим.
- Сходим, доченька, - тихо проговорила Клавдия Федоровна.
Вечером они вместе с генералом Рубцовым, с большим и маленьким Костей стояли на высоте, где была пограничная застава.
На западе за темной тучей спрятался и погас последний луч солнца. Блеснула молния, раскатисто загремел гром.
- За Августовскими лесами гроза продолжается. Но завтра будет хороший день, - сказал генерал Рубцов и крепко надвинул на лоб фуражку с малиновым околышем.
...Через три с лишним года Клавдия Федоровна вновь увидела, как во дворе заставы выстроились пограничники. Только люди, за исключением Павлова, были другие. Но они были так же строги и мужественны, как и их предшественники, навечно оставшиеся на своей родной заставе.
Новому поколению воинов пришлось пройти тяжелый тысячекилометровый путь, чтобы встать на охрану прежних государственных рубежей. Они прошли от стен Москвы, через руины Сталинграда, Киева, Харькова, Минска, твердой рукой били врага, освобождая свою землю, и первыми встали на пограничный пост.
- Застава, смирно! - скомандовал Павлов и, подойдя к генералу, отдал рапорт.
- Товарищи пограничники! - остановившись перед строем, проговорил Рубцов. - Здесь, на этой заставе, двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года ваши братья по оружию приняли первый удар фашистских захватчиков. Здесь в неравном бою пали геройской смертью начальник заставы лейтенант Виктор Усов, политрук Александр Шарипов, заместитель политрука Стебайлов, солдаты Башарин, Кабанов и другие... Золотыми буквами напишет Родина их имена на гранитном памятнике. И каждый день, уходя на охрану государственных границ, многие поколения пограничников будут останавливаться перед ярко горящей звездой. В минутном молчании отдадут они воинскую честь славным героям и еще бдительнее станут охранять мирный труд нашего народа, наше коммунистическое будущее...
Когда генерал закончил короткую речь, наступила торжественная тишина. Слышно было, как весело взмахивая крыльями, скрипел электрический ветряк. Потом от правого фланга строя отделился наряд пограничников и, отойдя на несколько шагов, остановился. Раздалась негромкая, но отчетливая и строгая команда: "Заряжай!" Защелкали затворы, еще быстрее закрутился пропеллер ветряка, словно измеряя плотность и чистоту воздуха. А воздух был еще не совсем чистый, пахло пеплом и гарью войны, которая, все отдаляясь, уходила далеко на запад, оставляя за собой страшные следы горя, вселяя в сердца людей великую радость скорой победы.
ОТ АВТОРА
27 июля 1952 года офицерский состав пограничного отряда собрался в кабинете начальника. Здесь же были члены комиссии по раскопкам траншей бывшей Юзехватовской заставы.
Касаясь дрожащими пальцами края стола, покрытого зеленым сукном, перед нами стояла молодая мать двух детей, Ольга Александровна Шарипова, бесценный свидетель героической эпопеи, которая свершилась в страшный день 22 июня 1941 года. Более двух часов мы слушали ее тихий, временами горький и скорбный рассказ о том, как с оглушительным треском рвались снаряды и мины, как плакал и звал маму братишка Славик, как из-за Августовского канала доносился истошный галдеж на чужом языке, как ржали в конюшне кони, как, пригибаясь, сновали по траншее пограничники с тяжелыми ящиками патронов. Потом Оля с женой начальника заставы Шурой бежали по полю, густая, высокая рожь путалась в ногах, мешала движению. Свистели пули, а одна ударила Оле в ногу. Стало больно, потекла кровь. Очень хотелось пить. Потом приполз к ним повар Чубаров. Он истекал кровью. Ему начальник заставы приказал доставить в комендатуру секретные бумаги. Доставлять было некуда. Документы они разорвали на мелкие кусочки и закопали в землю.
На третий день их нашла во ржи жительница села Вулько-Гусарского ныне село Усово - Франчишка Игнатьевна Августинович и увела к себе домой. А впоследствии, чтобы не дать фашистам увезти девочку в Германию, Осип Петрович и Франчишка Игнатьевна Августиновичи удочерили Олю, записав ее на свою фамилию. Рассказала Ольга Александровна, как еще тогда, в сорок первом, она украдкой ходила на заставу. Вошла в опустошенную, разграбленную фашистами свою квартиру, подобрала пуговицу от отцовской гимнастерки. Видела в окопе пограничника в зеленой фуражке в сидячем положении, полузасыпанного землей... Ходила второй раз, но там на месте, где была траншея, стоял только деревянный, из двух палочек, крест.
И поныне о трагедии, разыгравшейся здесь, напоминают отметины пуль и осколков на поблекших от времени кирпичах старой конюшни, где когда-то стоял боевой конь лейтенанта Усова. Почти исчезла под новыми, свежими посадками главная траншея, исковерканная в тот последний, тяжкий час гусеницами немецких танков. Но память о подвиге жива, она не может исчезнуть...
В кабинете сидели и молодые и пожилые офицеры, прошедшие с боями от границы до последних рубежей под Москвой, затем от Москвы до Берлина. Они хмуро клонили тронутые сединой головы, опускали неестественно блестевшие глаза.
От слов Ольги Александровны в кабинете накалялась тишина. Перед мысленным взором каждого вставали герои, которые до этого были безымянными.
На другой день были продолжены раскопки бывшей Юзехватовской заставы, с тем чтобы извлечь останки солдат и офицеров, павших в первые дни Великой Отечественной войны. О результатах раскопок и опросов местных жителей, свидетельствующих о беспримерном подвиге начальника заставы лейтенанта Виктора Усова, политрука Александра Шарипова, многих солдат и сержантов, был составлен акт.
В акте отмечалось, что личный состав пограничной заставы под командованием лейтенанта Усова и политрука Шарипова в 4 часа утра 22 июня 1941 года вступил в бой с батальоном немецко-фашистской пехоты, усиленным танками и минометами.
Оборона заставы была круговой, организованной и стойкой. Подтверждением этого служит наличие вокруг заставы окопов и траншей, из которых пограничники вели бой. Об организованной и стойкой обороне говорит и тот факт, что при раскопках траншей и ячеек было обнаружено большое количество пустых деревянных ящиков из-под патронов и гранат, вокруг валялось множество стреляных гильз, а часть оставшихся ящиков с неизрасходованными патронами была открыта и приготовлена для ведения огня.
По показаниям местных жителей и дочери политрука заставы Шарипова Шариповой О. А., бой пограничников с немецко-фашистскими захватчиками длился с 4 часов утра до 12 часов дня 22 июня 1941 года.
Бой был ожесточенным. Фашисты, несмотря на большое численное превосходство, не смогли с ходу сломить упорное сопротивление пограничников и вынуждены были применить минометы, артиллерию и вернуть ушедшие вперед танки.
Пограничники дрались до последнего. Подступы к заставе были устланы вражескими трупами.
Командование погранзаставы руководило боем до последних минут. Политрук Шарипов находился на левом фланге траншеи. Начальник заставы лейтенант Усов был на правом фланге на командном пункте - в 10 - 15 метрах от казармы, где и найдены останки его тела со снайперской винтовкой в руках, с недосланным патроном в патронник. В момент перезаряжения винтовки он был поражен пулей в висок.
Извлеченные при раскопках траншей останки павших в бою при защите государственной границы пяти пограничников, в том числе начальника заставы лейтенанта Усова, 28 июля 1952 года в 22.00 захоронены в братской могиле с отданием всех воинских почестей, положенных по уставу. (Останки остальных пограничников, погибших при обороне заставы, в том числе политрука Шарипова, были извлечены из траншеи и захоронены раньше - в 1951 году.)
Отмечая факт героической борьбы личного состава заставы с немецкими оккупантами, комиссия обратилась с ходатайством о присвоении Н-ской заставе имени лейтенанта Усова.
Именно этот документ и рассказы Ольги Александровны Шариповой, Франчишки Игнатьевны, Осипа Петровича Августиновичей и других очевидцев местных жителей - послужили основой для романа "В Августовских лесах". Однако обстоятельства сложились так, что ни командование, ни мы, члены комиссии по раскопкам, в то время даже не знали настоящего имени лейтенанта Усова. Даже в акте он всюду назван лишь по должности и званию. И только после опубликования романа были получены письма, сначала от жены бывшего начальника связи пограничной комендатуры капитана Дубового Валентины Васильевны Дубовой, которая сообщила адрес жены Виктора Усова Александры Григорьевны. Были получены письма от оставшихся в живых пограничников этой заставы Вавилова и Тупицина. От Александры Григорьевны я узнал, что имя Усова - Виктор, отчество - Михайлович, что родился он в городе Никополе, в рабочей семье. Перед началом войны окончил Харьковское пограничное училище. Выяснилось, что в Никополе проживают мать Виктора Матрена Ануфриевна и брат Николай Михайлович, тоже участник Великой Отечественной войны, ныне подполковник в отставке.
В 1958 году Советское правительство присвоило Н-ской пограничной заставе имя лейтенанта Виктора Усова и 22 июня под залпы воинского салюта состоялось торжественное открытие именной заставы. А в мае 1965 года в честь 20-летия Победы над фашистской Германией Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР лейтенанту Виктору Михайловичу Усову присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.
После опубликования романа автор получил много писем. Пожалуй, не было письма, в котором читатели не спрашивали бы о судьбе Оли Шариповой, ее матери Клавдии Федоровны, жены Виктора Усова Александры Григорьевны.
Ольга Александровна давно замужем. Муж у нее пограничник. У них растут прекрасные дети. Клавдия Федоровна воспитала двух сыновей. Старший, как и отец, - офицер, служит в рядах Советской Армии. Слава живет с матерью и трудится на заводе.
Нелегко сложилась судьба Александры Григорьевны. В 1952 году во время беседы с Франчишкой Игнатьевной мне запомнилось село Поречье, куда якобы была отправлена Шура. Сверившись по карте, я узнал, что село это находится на территории Польши. Позже выяснилось, что Шура была отправлена в село Перстунь. Жену начальника заставы тогда приютила польская семья Ивана Ефимовича и Станиславы Ивановны Дворак.