Марианна АЛФЕРОВА
ЖЕНЩИНА С ДИВАНЧИКОМ
Единственный ребенок родился утром.
Ася была как все, ничем не отличима. Разве что размеры. Акушерка, взглянув на выпирающий из-под застиранной казенной рубахи живот, презрительно скривила губы.
- Что ж это у вас, женщина, такие маленькие желания?
- Так ведь я... я по-нормальному, - смущенно пробормотала Ася, хватаясь руками за спину и ожесточенно гримасничая, пытаясь подавить боль.
- Что, по-нормальному? - не поняла акушерка. - Все хотят по-нормальному. Вы же знаете: в случае кесарева вещи конфискуются...
- Нет, нет, кесарева я совершенно не хочу, - замотала головой Ася и просительно взглянула на акушерку.
В Асином лице, уже немолодом, с морщинками и дряблостью вокруг глаз проступило что-то детское, беспомощное.
- Вы бы знали, как я его ждала...
- Здесь все ждали! Вот, слышите, - акушерка кивнула в сторону полураскрытой двери, откуда неслись непрерывно короткие отчаянные вскрики. - Диван, вишь захотела, - акушерка хмыкнула. - Ей, конечно, предложили кесарево. А она - ни в какую. Ладненько, пусть попробует, родит...
Акушерка наконец встала, не теряя величия, ей присущего, вытолкнула из-за стола свое дородное тело, подцепила небрежно из ящика три стиранные-перестиранные серые тряпки и протянула их Асе, будто одаривала. Потом опять-таки небрежно и снисходя кивнула на полураскрытую дверь - все ту же, откуда кричали, и проговорила лениво, теряя уже всякий интерес:
- Крайняя кровать у двери.
В комнате, высокопотолочной, с кафелем по стенам и стеклянными широкими дверьми враспашку, освещенной мертвым белым светом, стояло четыре высоких металлических кровати. На одной, ближней к окну, и от всех отдельной, взбрыкивая белыми полными ногами, лежала та женщина, чей крик непрерывно несся в коридор. Рубаха ее вздымалась горой на животе. И Асе стало боязно, потому что было просто невозможно вообразить такой живот.
Очередной крик перешел в невообразимый звериный рев. Содрогнулись даже стены. Но в комнату никто не вошел.
- Женщина, ртом не рожают, - донесся из коридора наставительный голос акушерки.
Ася видела в полураскрытую дверь ее ноги, перекинутую одна на другую, слегка подрагивающий носок лакированной туфельки.
"Туфель ужасно равнодушный", - подумалось Асе.
Две другие обитательницы палаты лежали пока тихо, прикрывшись такими же серыми истерзанными тряпками, какие выдали Асе, и, дожидаясь схваток и боли, переговаривались меж собой.
- Я выбрала телевизор, хороший, но маленький, - говорила одна, со связанными на затылке в хвост волосами. - Все говорят - телевизор - это совсем не сложно. Муж, конечно, хотел новую модель. Но я сказала: сам такой рожай.
- Да, им, мужикам, все диваны подавай, - хитро прищурилась здоровенная тетка на третьей койке. - А здесь не очень-то помогают. Все больше жмут на кесарево. Надеются, что вещи им останутся...
- Нет, но какое имеют право! Почему отбирают! Вещи-то наши, кровные! - возмутилась та, первая, с хвостиком, и внезапно вся закривилась от боли, вцепляясь намертво пальцами в спинку кровати.
- Неправильное развитие, говорят, - хмыкнула толстуха. - Но я так понимаю - это им все в прибыль. За одну зарплату никто ноне не карячится.
- Так что ж делать... - растерялась женщина с хвостиком.
- А с умом все надо. Чего ради девять месяцев носить, блевать по утрам, ни тебе купанья, ни загоранья, и выйти порожняком?! Поищите других дураков. Я тут в четвертый раз. Сейчас пришла за холодильником. И рожу, и без единого разрыва. Надо с умом все делать, - повторила толстушка свою любимую фразу, - начинать с маленького, ну хоть с портативного магнитофончика. А потом и размеры увеличивать. Не зарываться - главное. Сразу - не с дивана, - и она с ухмылкой кивнула в сторону койки у окна.
- Главное, что обидно: одна вещь не чаще раза в год получается, вздохнула женщина с хвостиком, отпуская наконец спинку кровати и переводя дыхание.
Мысли ее однако текли правильно и не сбивались, не то что в Асиной голове, где все мешалось, и лезло одно на другое. У женщины с хвостиком был полный порядок во всем.
- Раньше мужики все руками делали, - продолжала она, и опять закривилась, задергалась - схватки частили, ей уж срок был в родилку идти, но из коридора никто не шел ее смотреть, а она терпела, не кричала и не звала.
- Э, милая, скажи спасибо, что еще так могут, - отвечала толстушка. И тут свои прелести есть - если с умом, конечно. Предохраняться не надо, живи в свое удовольствие. И вещи задаром. Не часто, но если с умом, можно и видик забабахать.
Явился врач. Голубая шапочка. Белый халат. Глаза внимательные. Но с тоскою. Все почти настоящее. Легкий налет внимания. Присел на Асину кровать. Положил руку на живот, взглянул на часы, засекая время.
- Как схватки? - спросил и, будто между прочим, добавил, - Что там у вас?
- Ребенок, - призналась Ася очень тихо.
- Что? - он не понял, дернулся, сбился считать время, и, раскрыв глаза, ослепленные вечно-белым жизненным светом, уставился на Асю. - Как ребенок? Самый обыкновенный ре... бенок?
Ася молча кивнула и судорожно глотнула, силясь убрать комок из горла. Ей вдруг сделалось очень стыдно своей глупости.
- И как вам это удалось?
- Не знаю... - отвечала она одними губами.
Он вскочил и бросился вон из комнаты, не обращая внимания на вопли, что по-прежнему неслись с койки у окна. Но через минуту вернулся и остановившись в дверях, сделал энергичный жест:
- Идите за мной! Скорее! Скорее!
Ася сползла с койки, и, собрав в ворох серые свои тряпки, в самом деле побежала неким подобием трусцы, шаркая спадающими с ног тапками.
В другой комнатке, маленькой, угловой, но тоже с кафелем и с белым светом, все было заставлено высокими стальными шкафами с серыми безликими дверями. Здесь, уже на низкой, но так же обклеененной кушетке, валялись какие-то драные резиновые ремни, клубком свивались провода и, проплутав по полу меж ножек стульев, тянулись к высокому скособоченному шкафу. Ася прилегла на кушетку бочком, а человек в голубой шапочке, чертыхаясь, принялся затягивать обрывки ремней вокруг Асиного живота, скрепляя куски медицинскими зажимами. Ремни срывались, уползали куда-то за спину, будто были живыми. Наконец кое-как удалось с ними справиться. Врач потянулся к панели, для Аси невидимой, что-то там принялся крутить. И тут, оглушительное, прорвалось в комнату: бах-бах-бах...
- Однако!.. Катерина! - крикнул врач зычно.
Из-за дверей, будто только и дожидавшись этого оклика, и там до той минуты стояла наизготовку, появилась худенькая девушка с черными до плеч из-под белой шапочки волосами и черными чуть косо прорезанными глазами.
- Да, Георгий Алексеич, - вымолвила она с какой-то восточной покорностью, и в то же время что-то веселое, лукавое мелькнуло в темных ее глазах.
- Ты только посмотри! Послушай! Сердце!
- Где?
- Да тут!
И Алексеич почему-то ткнул пальцем в безликий серый шкаф, как будто чудо относилось к этому шкафу, и там в самом деле объявилось настоящее стучащее живое сердце.
- Так там ребенок, - с лукавою улыбкой и нимало не удивляясь, сообщила Катерина.
Казалось, врач и сам наконец поверил.