— Так и есть, — кивнул Конан. — Здоровенная саламандра. Прямо у меня на глазах загрызла пастуха.
— И ты ничего не сделал?
— Кое-что я сделал… Грифи, умоляю тебя, не спрашивай сейчас ни о чем. Я знаю твой нрав. Ты настоящий берсерк. Если ты узнаешь всю правду раньше времени, ты впадешь в неистовство и покалечишь лишних людей. Клянусь Кромом, когда настанет время, я сам укажу тебе на тех, кого следует покалечить, — и впадай себе в ярость на здоровье. А сейчас распорядись, чтобы для меня приготовили купальню с ароматическими маслами, самое лучшее вино и самое сочное мясо. Помнишь ту красотку, которая заглядывала в комнату, когда я только-только к тебе прибыл? Пусть она мне прислуживает. Клянусь, я пальцем ее не трону без ее желания.
Грифи рассмеялся.
— Вижу, простая жизнь в пастушьей хижине приохотила тебя к роскоши аристократов.
— У цивилизации есть хорошие стороны, — проворчал варвар. — Я никогда этого не отрицал. Впрочем, оставляю за собой право считать всех так называемых цивилизованных людей глупцами и неженками. Ступай, распорядись.
Грифи рассмеялся, хлопнул Конана по плечу и ушел.
Спустя один поворот клепсидры, киммериец уже нежился в гигантской каменной купальне, в теплой воде, благоухающей лепестками цветов. Девушка с тонкими смуглыми руками подливала горячую воду из кувшина или подавала сладости и напитки. Киммериец принимал ее заботы с видом полного равнодушия.
Наконец девушка сказала:
— Ты чем-то недоволен, господин?
— С чего ты взяла?
— Ты не улыбаешься.
— Я должен улыбаться? — удивился Конан.
— Когда господин доволен, он улыбается.
Конан оскалился в жуткой ухмылке. Девушка вскрикнула от ужаса.
— Я пошутил, — сообщил киммериец, перестав ухмыляться.
Она недоверчиво уставилась на него.
— Ты пошутил? — переспросила она. — Это такая шутка? Я тебе совсем не нравлюсь?
— Ты мне очень нравишься, — серьезно сказал Конан, — но я дал честное слово моему другу Грифи, что не стану пользоваться своим положением. Иначе я давно бы затащил тебя в эту самую купальню…
Девушка захлопала ресницами, явно не зная, как относиться к этим словам. Конан не стал ничего объяснять.
— Ты хорошенькая, — сказал он. — Ты мне нравишься. Может быть, ночью? Если хочешь, приходи. Грифи не будет против.
Она быстро прикоснулась к его виску, потом наклонилась и поцеловала в губы. Конан не выдержал. Он схватил девушку своими могучими ручищами и прижал к себе. Она успела лишь слабо взвизгнуть. Еще мгновение — и оба они барахтались в теплой воде, разбрызгивая вокруг капли ароматического масла.
— Как тебя зовут? — спросил Конан красавицу некоторое время спустя.
— Жасмин.
— Чудесное имя. Тебе нравится в доме у Грифи?
— Он очень добр с нами, — сказала Жасмин. — И он, и госпожа Джавис.
— Я хочу спросить тебя по секрету, — прошептал Конан, — что ты знаешь о Джавис?
Девушка почему-то испугалась.
— Я не должна говорить о господах!
— Ничего, мне можешь сказать что угодно. Я тебя не выдам, — заверил Конан.
— Госпожа Джавис принадлежит к древнему вендийскому народу, — сказала Жасмин, оглядываясь по сторонам и ежась, как будто ожидая, что вот-вот кто-то появится и разоблачит болтушку. — Мне почти ничего об этом не известно. Народ ее матери обитал в дремучих лесах, но они не дикари. У них странная, жестокая религия. Госпожа Джавис давно ушла от своего народа. Она никогда даже не видела подобных себе. Она добрая, и господин Грифи любит ее. Мы все любим ее. Я больше ничего не знаю.
— Ладно, ступай, — сказал Конан.
— Я должна помочь господину вытереться полотенцами, — робко возразила Жасмин.
— Ступай, — повторил Конан. И презрительно глянул на мягкие полотенца. — Вытираться? Зачем еще? Вот глупости! Масло должно хорошенько впитаться в кожу, иначе для чего наливать его в воду?
— Господину лучше знать, — смиренно согласилась Жасмин.
— По крайней мере, так поступала одна очень высокопоставленная дама в Султанапуре, — с важным видом добавил Конан.
Устрашенная его познаниями касательно привычек и обыкновения высокопоставленных султанапурских дам, Жасмин с низким поклоном удалилась, а Конан уселся на край каменной купальни и уставился в воду.
Обычно в такие огромные каменные лохани воду наливали из бочек, а потом вычерпывали ковшом. Но в доме Грифи все обстояло иначе. Жасмин лишь вытащила затычку, и вода сама уходила из купальни.
Конан созерцал отверстие в полу и маленький водоворот, образовавшийся над ним. Странно, но вода то пузырилась, как будто некая сила вталкивала ее обратно, то вдруг принималась кружиться с неистовой скоростью, словно то, что мешало свободному стоку, неожиданно исчезало. Затем тонкое благоухание ароматического масла сменилось знакомой болотной вонью.
Конан прикусил губу. Ему начало казаться, что он кое-что понял…
Обмотав бедра первым попавшимся лоскутом, Конан выскочил из комнаты и бросился бежать по усадьбе в поисках Грифи.
Владелец имения обнаружился в саду. Он внимал игре на лютые. Заезжий лютнист, родом из Заморы, остроносый человек с загорелым лицом, меланхолически щипал струны.
— Нечасто встретишь столь утонченного знатока, — говорил он, обращаясь к Грифи. — Здешняя музыка просто ужасна. Какое-то лишенное мелодии завывание. А вендийские флейты? Это отвратительно. Вы знаете, что их делают из человеческих костей? Лютня — инструмент благородный и изящный.
— Ну, есть ведь еще волынка… — начал было Грифи робко.
— Помилуйте! — лютнист скривился так, словно речь зашла о чем-то крайне неприятном. — Их делают из плохо выделанных козьих шкур, и когда они раздуваются, то страшно смердят. Нет, мой господин, вы должны услышать новое сочинение, которое я написал специально в честь…
В этот миг обнаженный варвар выскочил из розового куста. Мокрые черные волосы спадали на широченные плечи Конана, синие глаза ярко блестели на смуглом лице. Громовым голосом он закричал:
— Вот ты где, Грифи! У меня есть мысль!
— Боги! — взвизгнул лютнист. — ЧТО ЭТО?
— Это мой старый друг, — строгим тоном произнес Грифи. — Исполняйте вашу мелодию, а мы пока побеседуем. Сядь, Конан, и прикрой свою наготу.