— Цвет волос ни от чего не зависит, — Март уже привычно не удивляется моим странным замечаниям. — Просто какие-то оттенки встречаются реже, какие-то чаще.
— Нет никаких ограничений?
— Никаких.
Внезапно он поднимается на ноги, отряхивает песок с брюк.
— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь, — и направляется в сторону кварковой бухты. А я, снова чувствуя эту щемящую нотку внутри, смотрю на медленно поднимающийся над горизонтом розовеющий Стилус.
* * *
— Молоко?!
Момент слишком уж романтичный, до слащавости. Небо такое синее-синее, и море отчаянно бирюзовое, вода пунцово блестит в лучах ночного светила, а пляж совершенно пустынный, ни одного человека не наблюдается, и такой чистый, ни бумажки, ни сигаретного окурка.
Вот сразу понимаешь — другой мир. Солнце белое, луна красная. И чистота, как на фотографиях в отфотошопленных рекламных проспектах.
Песок тёплый, нагретый, обувь я скинула, а Март уходил не просто так — притащил с собой два стеклянных бокала с чем-то холодным и белым.
— Молоко гваны! — заявил он гордо, как будто самолично доил вышеназванную гвану голыми руками.
Подал мне кружку и замер. Смотрит, чуть склонив голову к плечу. Улыбается.
Любуется.
А где-то в глубине глаз прячется тоска, такая неподдельная печаль, будто мы прощаемся прямо сейчас.
Будто он безумно не хочет меня отпускать, но и не отпустить не может.
…чего только не придумается! И я первая отворачиваюсь, собираю мельчайшие камушки, разбросанные по песку, и выкладываю из них его имя.
— Почему молоко, а не вино?
— Агнесса! — Март укоризненно качает головой. — Ещё немного — и я действительно и бесповоротно поверю в полную потерю памяти. В Магре запрещено пить алкогольные напитки под открытым небом.
— Это оскорбляет Тирату?
— Разумеется.
Не видя гвану живьём, довольно трудно решиться пить её молоко, если честно. Мало ли, из какого органа гваны оно добыто и вообще. Где гарантия, что гвана — млекопитающее? Может, "молоко" — это просто название?
— Что это такое? — Март с любопытством указывает пальцем на слово из камней.
А я отхлебываю из стакана большой глоток и некоторое время глухо кашляю. В целом на вкус ничего, сладкое и жирное, как молочный коктейль.
— Твоё имя. На моём языке.
— Ах, на твоём? Агнесса, ну, сколько можно? Зачем?
— Ты думаешь, я смогла бы так просто такое выдумать?
Он некоторое время разглядывает меня, задумчиво.
— А твоё имя как будет?
— Сейчас…
Некоторое время мы собираем камушки, то и дело сталкиваясь пальцами в песке. Я выкладываю "Камилла".
— А вот эти две буквы одинаковые, — почти с детским восторгом говорит Март. — А можно я?!
Розовые в свете Стилуса барашки пены прыгают по водной глади.
— Почему здесь никто не купается? — вдруг спрашиваю я. — Это тоже… оскорбит Тирату и всё такое?
Март смотрит на меня исподлобья.
— Я не издеваюсь, я правда не знаю!
— Агнесса, кто ж просто так полезет в море, не огороженное дикое море? Сожрут же.
— Кто?!
— Полно желающих, хищные рыбы, рачки ядовитые, асгусы не сожрут, но покусают будь здоров.
Романтическое настроение отчего-то развеевается без следа.
Лучше никогда не забывать о том, что вокруг тебя масса невидимых глазу желающих подзакусить.
Или просто укусить, что ненамного лучше.
Глава 21.
Гванами, дающими сладкое молоко, оказались те самые длинноухие массивные создания, которых я заприметила неподалёку от дома утех. Как я поняла, на мясо их не пускали и в качестве ездовых и тягловых животных тоже не использовали. Спрашивать, почему, не стала — по ошеломлённому лицу моего некроманта и так понятно. Интересно, каким образом Тирата давала населению возможность понять, что именно ей не нравится и что её оскорбляет? Плевала с небес в бокалы с вином, например?
Впрочем, может, и плевала.
Кстати, мельком, издалека я видела статую Единой — на одной из площадей, которую Март назвал "лиловой". На первый взгляд, статуя как статуя, женщина как женщина, обнаженная, впрочем, фигового листа на интимных частях тела не исключаю — мой взгляд, мазнув по стройной каменной фигуре, неожиданно зацепился за нечто совершенно иное.
Листок из местного бумагоподобного сырья бессовестно трепыхался на фонаре в полтора человеческих роста, изящном, изогнутом, больше всего напоминавшем колокольчик, вырезанный из зеленоватого металла — по виду того самого, из которого здесь делали деньги. Совершенно замечательный фонарь, со стеклянным колпачком-цветком наверху, но дело было всё-таки не в нём, а в приклеенном листке. С моим хмыровым портретом по центру. Похожий показывал мне королевский следователь Лигран.
Я застыла перед трёклятым фонарём, не в силах отвести глаз от искусно нарисованного лица молодой женщины в обрамлении чёрно-бирюзовых волос, понимая умом, что она — это я, но до последнего не принимая этот нехитрый факт.
Она — это я. Меня действительно ищут. Меня могут найти в любой момент!
Я отшатнулась и врезалась в стоящего за спиной Марта, а тот ухватил меня за локоть и потащил прочь.