— Кто ты? — спросил он, очень тихо, очень серьёзно, и хотя где-то на задворках души мне всё же хотелось вцепиться ему в лицо когтями, орать, телепортировать к неведомой хмыре его, сестру-извращенку, весь этот дом, я ответила так же тихо и почти спокойно:
— Камилла. Агнессы в этом теле нет, только её воспоминания. Меня зовут Камилла. Я из другого мира.
— И ты появилась, когда…
— Когда мы познакомились в Винзоре. И ты угостил меня мясом.
— В день, когда я поднял мёртвую крысу, — медленно произнёс Март, видимо, что-то вспоминая, прикидывая, высчитывая про себя, а потом снова уставился на меня, глаза в глаза, словно хотел взглядом просверлить насквозь.
Такой близкий.
Такой невыносимо чужой, что мне в какой-то миг стало безумно страшно, будто именно сейчас он из моей груди сердце вырвет и с хлюпающим хрустом раздавит в кулаке, как насекомое, — такой вымораживающий, жуткий был у него взгляд.
— Камилла?
— Да, — мои губы движутся, а звук не вылетает. Мартен наклоняется и достаёт из голенища сапога кинжал, тот самый, которым протыкал наши предплечья, когда смешивал кровь на ритуале на задворках таверны. Неуверенно касается другой рукой бахромы порванной кожи на шее, на запястье… Подходит к столу и резкими, отрывистыми безжалостными движениями что-то вырезает на столешнице. Подталкивает меня к столу.
— Что здесь написано?
— Вот это — твоё имя, — я спотыкаюсь на полуслове. — Ты выкладывал его камушками на пляже.
— Это другое имя. Агнесса умела читать, а ты, ты… — он взлохмачивает волосы, а потом ухватывает меня за подбородок и снова пристально, требовательно, отчаянно всматривается в глаза.
Лирта Хорренда говорила, что они не скрывают никаких мыслей.
Этот жест был мне знаком. Нет, не мне, Агнессе. Это уже было, давно, она и мужчина перед ней, высокий, красивый, сосредоточенный, острие проступивших когтей на коже.
«Я очень… привык к вашим травам. И к тебе тоже, юная лирта…»
…да не может этого быть!
Я тоже протянула руку, коснулась его лба, щёк, провела пальцами по векам, губам, скулам. Задела камни-ромбики, а Март не шевелился, наблюдал за мной.
— Это не мезонтит, но и не просто речная галька, — сказала я, не ожидая подтверждения, точнее, не нуждаясь в нём. — Подобные камушки-артефакты я видела в школьном музее. Они все выглядят очень похоже. Там был камень, помогающий длительное время поддерживать наложенные иллюзии.
— Славрит, — Март кивнул.
Я чуть-чуть надавила на гладкие чёрные фигурки, подвигала из стороны в сторону — и они выпали мне в ладони. Кожа под ними была самая обычная, разве что виднелся немного вдавленный контур. Рука, всё ещё касающаяся моего подбородка, дрогнула.
— Тот, кто убил крысу, тот, кто меня тогда так настойчиво… допрашивал, кто это был?
— Мой заместитель. Я после этого руки ему оторвал, а потом пришил обратно. Задом наперёд.
— Не сомневаюсь.
Не удерживаемая теперь ни магическим усилием мага, ни артефактом, иллюзия спадала неохотно, неторопливо, а мужчина передо мной — я не знала теперь, каким именем его называть — не спешил её подгонять. Но всё же она спадала. Мягкие черты лица приобретали правильную чёткость, хищную остроту, волосы темнели, удлинялись, распрямлялись… Дурашливость, подростковая насупленность, извечная лёгкая уютная заспанность, мягкость щёк и губ — всё это, казавшееся мне неотъемлемой, такой привычной и родной частью его облика, исчезало на глазах, словно капли воды под жгучими белыми лучами Луавы.
— Могу повторить, — я сама поражаюсь тому, что всё ещё в силах выговаривать слова. — Ты прекрасный актёр. Для главы государственного ведомства, пожалуй, у тебя слишком много странной фантазии и склонности к авантюрам, но на сцене ты имел бы невероятный успех. Восхищена. Столько талантов. Надо полагать, ты не только королевский следователь?
— Не только, — голос изменился тоже. И тело. Рубашка на груди всё ещё была расстёгнута, и я провела исхудавшими синеватыми пальцами по мускулам, которых не было у моего смешливого дурашливого приятеля.
Да и приятеля не было. Вообще никогда.
Обман.
Всё это один сплошной обман.
— А где же сам Март?
— Погиб несколько лет назад. Он всегда был рисковым, безбашенным и слишком любил женщин, которых любить не стоит.
— Понятно, — держаться, всё, что мне остаётся — это держаться. — А вот ты не такой. Расчётливый. Безжалостный. И не любишь никого, кроме себя, — я не могла оторваться от его глаз, по десятому кругу пытаясь сосчитать болотные крапинки в карих радужках, каждый раз получая какое-то новое число. — Ах, нет, я не угадала. Ты любишь свою родину, свою службу и своего короля. Жизнь одной маленькой глупой лавочницы, осмелившейся покуситься на королевское имущество и покой — это такая мелочь, верно? Проще поверить в то, что она пошла по кривой дорожке, чем в то, что тётка забрала пропуск, а стражники обсмеяли, когда она пыталась прийти к тебе за помощью. Сунуть деньги и забыть, чем просто самому разузнать, как обстоять дела… Издеваться над ней снова и снова, используя омерзительное проклятие, отправив на казнь, постаравшись втереться в доверие так, как если бы… Вы мне невыносимо противны, лирт королевский следователь, и, насколько я понимаю, сам лирт королевский некромант. Ваши методы работы… лучше попасть во власть жреца с его пытками, чем пережить вот это всё.
Лигран открыл было рот, а я прижала к нему ладонь, обрывая любые его слова.
— После допроса жреца ты чувствуешь себя беспомощным, слабым, чувствуешь боль, страх, всё верно. После пары декад дней с вами хочется разорвать себе грудь и отмываться изнутри. И уничтожить весь этот хмыров мир, чтобы в нём никогда больше не рождалось таких, как ты. Потому что то, что ты делал… то, как ты всё это делал…
Моя злость, моя боль, моё отчаяние не могли быть переданы ни криком, ни плачем. В руке Лигран всё ещё сжимал кинжал, и я резко выхватила его и приставила к горлу — а черноволосый следователь, мастер иллюзий и перевоплощений, даже не пытался сопротивляться. Я вдавила полоску металла в его кожу и размазала каплю проступившей крови по шее.
— Ты будто бы жив. Ты чувствуешь боль, но на самом деле, это просто иллюзия. Во мне крови нет, а я куда живее тебя, потому что я никогда бы не стала так врать тому, кто мне доверяет, я никогда бы…
— Ты права. И… не права, — его глаза, миндалевидные, с чёрными ресницами, распахиваются шире, а моя ярость ворочается внутри, как раскалённая вулканическая лава. — Я не знал, как я мог поверить в пришельца из иного мира…
— Ты мог помочь хотя бы её матери.
— Я и помог.
— Интересно, как? Умертвил безболезненно? Поболтал с трупом?
— Мать Агнессы жива. Я узнал о её состоянии слишком поздно, верно, но как только узнал — сделал всё, что мог. Она находится в одном из целительских приютов в пригороде Магристы и идёт на поправку. Легенда о её смерти была лишь частью плана.
Наверное, я не должна была ему верить. Хотя какой был резон врать мне — теперь?
— Не худший способ добить и без того дошедшую до предела отчаяния девушку. А то, что случилось с телом дочери, ты её матери не поведал?
— Мартен действительно вряд ли знал это заклинание, — Лигран потянулся руками к завязкам на моём платье, а я перехватила его руки, наши когти слабо звякнули друг о друга. — Но я, разумеется, знаю. Я сниму заклятие, но мне придётся к тебе прикоснуться. Ка-мил-ла.
— Снимешь? Я не… умерла? Или ты добьёшь меня, а потом поднимешь, как крысу?
— Конечно же, нет, глупая девчонка! — было так дико слышать от него интонации Марта. Лигран мигом выхватил кинжал из моей руки и отшвырнул в угол, сжал мои запястья своими поистине стальными пальцами, опрокинул на кровать и навис сверху.
— Тебе легко обвинять. Может, в твоём мире приход иномирца в порядке вещей, а я и представить себе не мог… Да, я врал и притворялся, и это моя работа. Я работаю, чтобы этот мир выжил, чтобы король и его сын правили, чтобы они и жрецы не стравились друг с другом, потому что нашему миру не нужны войны, ни внутренние, ни внешние, не нужны потопы и ураганы, не нужны смерти и смуты! Да, я люблю этот мир! И готов на многое ради него. И я отнюдь не был счастлив, что милая девочка, которая мне так нравилась в годы учёбы, оказалась в центре этой отвратительной каши. Испуганно и высокомерно молчащая на все мои вопросы или несущая полный бред! Я понял, что ничего не добьюсь с ней от своего имени, что та встреча в доме утех навсегда заставила её от меня закрыться, и попробовал найти к ней подход с другой стороны, а когда и это не сработало — запугать. Я очень плохо разбираюсь в женщинах, Ка-мил-ла, и действительно соблазнял тебя крайне… неловко. Настоящий Март — вот тот бы справился куда лучше, а я… Но не надо судить о моей совести и бессердечности и прочем. Ты и понятия не имеешь…
Его рука соскользнула с моего запястья выше. Он поглаживал, разминал мои пальцы, а я молчала, не зная, что сказать и что сделать. Лёгкий массаж несколько секунд почти не ощущался, но потом…
— Ты чувствуешь что-то, Камилла? Сперва это будет небольшое покалывание. Потом — нарастающее тепло. Цвет будет сходить дольше, ссадины и ранки заживут. Что-то можешь внутри тянуть и болеть несколько дней. Выход из этого состояния не очень приятен. Знаешь… когда я оказался в тюрьме, когда я познакомился с тобой, со мной произошло… что-то похожее. До этого я был как будто мёртвый. Окоченевший, почти ничего не чувствующий. А с тобой… Вначале словно тварты по коже бегали. А потом тепло.