Вдруг Элиот замер, словно его иголкой к месту пришпилили. Во дворик, звеня подковами сапог вошли двое. Один из них ревел песню:
Кормщик, крепче руль держи,
Правь корабль под ветер!
Ночь, звезду мою зажги,
Чтобы путь был светел!
-Чтобы путь был светел! - подвыл первый, и пожаловался со слезой в голосе, - Забыл дальше! Забыл, друг!
-Это ничего! Н-ничего! У тебя есть еще?
-Это у меня? Смешно... Мне теперь нич-чего не жалко, потому как последние деньки спокойно живем!
-Обидно мне, Лотти, что мы им не всыпали по помидоринам, верно? Надо было этому послу морду наглую расквасить!
Элиот едва не подпрыгнул от удивления. Лотти! Ну да, этот голос с самого начала показался ему знакомым.
-Эх, жизнь моя! - крикнул Лотти, - О, ты погляди: еще один черепок с крыши свалился! Надо переложить... Где тут у меня приступка? Ага, вот...
Концы деревянной лестницы глухо стукнулись о крышу, и Лотти стал, сопя, взбираться по ступенькам.
-Э, да куда ты, пьянь: ночь на дворе, - отговаривал Лотти его собутыльник, - Пойдем лучше, пива перехватим!
-У меня пор-рядок должен быть! - рычал Лотти, - Не до-пу-щу бес-пор-рядка... Кормщик, крепче руль держи!
Но, видимо, кормщик слишком слабо держал свой руль: в следующую секунду внизу загремело и раздался дикий рев поверженного наземь Лотти.
-А, говорил я тебе! - захохотал второй.
Лотти меж тем, изрыгал ужасные проклятия. Наоравшись вдоволь, он неожиданно чистым и трезвым голосом сказал:
-Пойдем, друг! Пойдем, угощу тебя...
Хлопнула дверь, и Элиот с трудом перевел дух. Но зато теперь можно было не бояться, по крайней мере, хозяев.
Поскольску в Кравене строения из-за стесненности, почти везде примыкали друг к другу вплотную, Элиоту не составляло большого труда перебраться на крышу соседнего дома. Она, в отличие от дома, в котором жил Лотти, была односкатной, с пологим наклоном от фасада. Так строили в Терцении, и вообще, на юге. Значит, внутри, по периметру второго этажа будет идти балкон. И спальни тоже должны быть на втором этаже, а гостинная внизу. Обязательно внизу, иначе всё дело сорвется, и тогда Элиота, а вовсе не Луами выволокут из дома ногами вперед.
Чтобы не шуметь, Элиот разулся, очень осторожно спустился на балконные перила и нырнул в первую же попавшуюся дверь. Как он и предполагал, это была спальня. Широкая кровать темной глыбой чернела в сумраке, от окна по полу пролегла призрачная лунная дорожка. Он подкрался к окну и выглянул наружу. Гвардейцы и кони всё еще стояли внизу. Значит, этот путь отступления ему отрезан. И если Луами поднимет тревогу, Элиота можно будет смело записывать в покойники. В том, что это именно посольская спальня, он ничуть не сомневался: иногда лучше полагаться на чутье, чем на здравый рассудок. Элиот сел на пол, обхватив тощие колени руками, положил рядом сапоги, и стал ждать.
Напряжение последних часов покидало его. Гвардейцы балагурили под окном. Склонив голову, Элиот слушал этот невнятный говор, приглушенный расстоянием. Бу-бу-бу... Иногда плавное течение разговора прерывалось ржанием коня, или взрывами ядреного солдатского хохота. Тогда Элиот поднимал голову и прислушивался - не едет ли тот, кого он ждет? Но снова в ночь и темноту вплеталась нить чужой грубой речи, и Элиот сонно прикрывал глаза веками. Ему казалось, что он - ночь, накинувшая свой саван на спящий город. Он плыл над улицами и площадьми и заглядывал в окна, струящие мягкий свет. Не было никаких мыслей; только чувство свободы и отрешенности от всего земного. Но вот потянулась к нему тоненькая струйка тревоги, и в одно мгновение заполнила его до краев. Он был огромен, но и одинок в этом городе. Альгеда! - с усилием вспомнил он. Где ты? Ах, да: со своим отцом, в двадцати километрах отсюда, в усадьбе... Миг - и он был там, в ее спальне. В ночной рубашке, до пят, она сидела на своей кровати и расчесывала костяным гребнем длинные волосы. В изголовье кровати мерцала свеча. Он провел ладонью по ее щеке, но она ничего не заметила. Спи... - сказал он ей. И - опять он был в Кравене, и мчался над его мостовыми, огибая припозднившихся прохожих. Вот он, "Добрый Кравен". Мастер Годар сидел в своей комнате за столом, и на столе лежала Книга. Учитель хмурился и что-то быстро писал в тетради, обтянутой воловьей кожей. Элиот через его плечо заглянул в Книгу, но ничего прочитать не смог: буквы громоздились друг на друга, прыгали в глаза. Ну и черт с вами, - лениво подумал он. И тут же оказался в своей комнате. Он уже не был ночью, он снова стал самим собой. Он лежал в кровати, натянув одеяло до подбородка, а над ним склонилась мама, гладила его по плечу и пела песню своим чудесным грудным голосом...Ты не уйдешь? - спросил он. Ответом ему был пушистый смех, и в горле сделалось щекотно...
И всё закончилось. Элиот привстал, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Громкий властный голос: его голос! Резкие слова команд. Хлопнула входная дверь, и шаги... Шаги двух человек: одни размашистые, тяжелые, другие шаркающие, неуверенные.
-Да, любезный Ерми, всё сошло, как нельзя лучше! - говорил Луами, Общинное собрание отмело наши требования!
Какие же здесь тонкие стены: слышно так, будто посол находится рядом, в этой самой комнате!
-Но что же тут хорошего? - спросил Ерми неуверенно - Ведь это, кажется, означает войну?
-Именно войну! Теперь у нас есть законное основание двинуть полки на Кравен! Будь моя воля - я бы наплевал на всё это посольство! Но Ангел странный человек, для него так важны условности... Кстати, тот щенок, которого вы мне вчера подарили, очень хорош! Грудные мышцы исключительно развиты!
-Всё что угодно для вас, ваша милость! - проблеял Ерми.
Послышалось журчание, словно кто-то наливал в стакан жидкость.
-Ваше здоровье! - сказал Луами и сделал глоток, - Через пару часов я отбываю, но перед этим надо встретиться с одним человеком. А вы, Ерми, должны оставаться в Кравене! Такова воля Ангела! Я вас познакомлю с одним господином, он будет иногда к вам заходить...
-Но позвольте! Я не могу находиться в осажденном городе!
Почему так грохочет сердце? Словно молот... А если они услышат?
-Вы только что сказали, что сделаете всё, что будет мне угодно? вкрадчиво спросил Луами, - Или я ослышался?
-Но...
-К черту! Все мы служим Империи, и каждый выполняет свои обязанности там, где ему назначил их Ангел! Вас он оставляет в Кравене, и извольте слушаться, любезный!
Там, внизу, Ерми судорожно вздохнул: он смирился со своей участью.
-Капитан! - что было сил заорал Луами.
Дробный топоток ботфорт, позвякивание шпор... Этот капитан, должно быть, ростом не вышел; ишь, как железом гремит: самоутверждается.
-Вот что: я должен отдохнуть перед дорогой. Разбудите меня, как только появится человек в синем плаще с белым подбоем.
-А если он не придет, ваша милость? - спросил маленький капитан.
-Тогда разбудите меня через два часа! Всё!
Капитан ушел. Луами продолжал мерять ногами гостиную.
-Ступайте к себе, Ерми! - сказал он, зевнув, - Я разбужу вас, когда будем уезжать...
Элиот застыл прислушиваясь к скрипу ступенек под ногами Луами. Это мерное поскрипывание ввинчивалось ему в мозг, и лишало воли. Ему казалось, что оно никогда не кончится. Но потом посол зашелся в кашле, и Элиот метнулся к двери. Он встал рядом с ней, и вытащил из ножен грабенский нож. Кровь все быстрее стучала в висках. "Сапоги!" - мелькнула молнией паническая мысль, но было поздно. Луами уже стоял на пороге, держа в поднятой руке сальную свечу. Он сделал шаг вперед и закрыл дверь. И тут же увидел сапоги Элиота, валявшиеся на полу посреди спальни.
-Умм! - пискнул горлом Луами и начал поворачиваться.
Он поворачивался медленно, словно океанский корабль, и за эту малую терцию времени в голове у Элиота промелькнула тысяча смутных мыслей и неясных образов. Потом глаза их встретились, и Элиот ударил посла ножом.
Нож вошел в живот, как в масло, и когда Элиот вытащил его, он увидел, что Луами еще ничего ровным счетом не понимает, не чувствует ни боли, ни страха: одно лишь безмерное удивление плескалось в выпученных маслинах его глаз. И тогда Элиот ударил его еще раз.
Луами сдавленно охнул и опустился на четвереньки. Огромный зад его, обтянутый золотой парчой, описывал дугу, голова безвольно болталась меж плеч.
-Божемой...божемой... божемой... - бормотал он одно и то же.