Элиот всё еще сжимал нож, теперь утративший обычный стальной блеск. Он посмотрел на свои руки. Странно, но он умудрился не запачкаться! С усилием подавив в себе приступ идиотского смеха, он наклонился и вытер нож о камзол посла. Это - второй, подумал он равнодушно. Второй... В первый раз всё было по-другому. После убийства Варрабеля Элиот испытал огромное торжество и столь же безмерное облегчение. Теперь же - только омерзение, словно раздавил большого скольского слизняка.
Однако, ему пора. Он выскользнул в дверь и взобрался на перила балкона. Но тут же спрыгнул обратно, вспомнив про сапоги. Он вернулся и сунул их под мышку. Постоял немного над телом своей жертвы, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Потом задул свечу и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Гвардейцы не решились оставаться в Кравене на ночь. Прихватив с собой тело посла, они пронеслись по пустынным кравенским улицам, выкрикивая проклятия в адрес молчащих стен. Вместе с ними, бросив всё свое имущество, бежал Ерми: видимо, чувство самосохранения пересилило в нем долг.
На следующий день, кравники узнав о ночном происшествии, в едином порыве разграбили дом на Соборной улице. В первых рядах погромщиков шел сосед Ерми, кум Лотти. К вечеру от дома, кроме обугленных столбов, ничего не осталось. Веселые кравники пили в тавернах за здоровье того смельчака, который так ловко прирезал жирного посла.
Где-то, завернувшись в синий плащ с белым подбоем, бродил шпион, которому так и не довелось повидаться с послом.
А с юга уже надвигались на вольный город имперские полки.
XI
Мрачные дни наступили в Кравене. Низкие тучи затянули небо, и срывался оттуда временами противный колючий дождик. Серо-стальная гладь луж отражала насупленные лица прохожих, спешащих по своим делам. Всё реже заходили в порт торговые корабли, опустели и некогда людные причалы. Торговцы на рынке драли за серую комковатую муку огромные деньги, но и за такой мукой выстраивались очереди: каждый спешил запастись продовольствием впрок. Зато трактиры искрились яркими огнями. Притоны были битком забиты добропорядочными отцами семейств: проститутки выматывались за день, как ломовые лошади. Пьяные во множестве попадались на улицах; иных мертвыми вытаскивали из фонтанов, в которых воды-то было - по колено. Кравен жил той лихорадочной, сумбурной жизнью, которая обычно предшествует тяжелым годам. Война была разлита в воздухе вольного города, и кравники дышали им, пьянея от его запаха.
В один из таких дней в доме почтенного купца Рона Стабаккера собралось общество. Кроме хозяина и мастера Годара присутствовали тут сам Сильво Персон, толстяк Уорт и еще какие-то незнакомые купцы. Потрескивали угли в камине. Деревянный стол был давно очищен от блюд, и принесена шахматная доска с костяными фигурками. Отяжелевшие от обильного ужина, гости вяло следили за партией, которую разыгрывали между собой Уорт и городской голова.
-Скотину всю пришлось под нож пустить! - говорил Рон Стабаккер, - Ее-то за пазуху не заткнешь! Так что мы теперь с запасом: в погребах одной солонины сто тридцать бочек! ("Пузо не треснет, Рон?" - насмешливо поинтересовался рыжий купец, но Стабаккер его не расслышал). Да и урожай сняли до последнего колосочка, хвала святому Николусу. Амбары от ячменя и овса ломятся! Усадьбу жалко: спалят, подлюки!
-Ничего, ничего: новое отстроите, получше прежнего... - глядя на доску, заметил Уорт.
Его ладья как раз готовилась сожрать белого ферзя, и Уорт пребывал в хорошем расположении духа.
-В семьдесят пятом; я тогда мальчишкой был, - встрял голова, подступались подольники к стенам. Всю округу пожгли на сотню километров, а когда жрать стало нечего - зады показали.
-Вы полагаете, и в этот раз то же будет? - спросил у него мастер Годар.
-Море мы вот где держим, любезный Рэмод! - показал голова маленький кулачок, - А пока море наше - Кравен стоять будет. Стены крепкие, народ тертый, оружие имеется... Чего нам бояться?
-А застынет море - что делать будете?
-Кто зимою воюет? Это вам, дорогой Рэмод, не медицина, тут соображать надо...
-У меня пять кузен в Ковальской слободе! - сказал рыжий купец, - Что с ними будет?
Голова взял двумя пальцами пешку и погрозил ею купцу:
-Это всё спалить придется.
-Тебе, Сильво, просто говорить так-то - не твоё!
Купец сунулся к Персону рыжей своей бородой и подмигнул заговорщически:
-А может, зашлем к Ангелу послов - поторгуемся? Так, мол и так...
-Ты, что ли, Вартан казной своей тряхнешь? - насмешливо спросил голова и поставил пешку на клетку, - Так это я сомневаюсь!
-После того, как послу с Низа конец навели - говорить не о чем! заметил Уорт, блестя поросячьими глазками.
-Ох, верно... - завздыхали купцы.
-Я вот что смекаю: южный тракт беженцами полнится! - сказал Рон Стабаккер, - Народу в Кравене сейчас - не протолкнуться! Может, навострим голодранцев на Лисий остров? А то как бы самим скоро кору жрать не пришлось.
-Ты их тронь только - за топоры возьмутся! - процедил Сильво Персон.
Хозяин покосился на него, поднялся грузно со стульчика, отошел в угол снять нагар со свечей. Стоял около массивного напольного подсвечника, думал изломив бровь.
-Как там крестница моя, здорова ли? - спросил его голова.
-Ничего, слава богу...
-Восхожу на порог, гляжу: крестница!, - продолжал голова, - Здравствуй, говорю, голубушка! Она мне и отвечает: здравствуйте, дядюшка! И глаза вниз опустила, зарделась вся, девочка. Ох, и красавица она у тебя, Рон! Мне вот бог детей не дал, завидую тебе!
Мастер Годар встал и, мягко ступая, вышел. Ухода его, кажется, никто не заметил. Он давно уже испытывал естественные позывы мочевого пузыря, но врожденная воспитанность не позволяла ему покинуть общество раньше. Справив нужду, вернулся на крыльцо и долго стоял, наблюдая, как плывут по небу клочковатые тучи. Сыро, холодно, муторно...
Внезапно, он насторожился. Чей-то торопливый шепот, судорожный вздох. Мастер Годар сошел со ступеньки и сделал десяток шагов вдоль стены. Здесь стена кончалась, но он не стал заворачивать за угол: замер. Говорили двое. Шептались дрожащими голосами. Элиот и Альгеда; он сразу узнал их.
-Погоди... - сказал Элиот, - Я тебе говорил, что твои волосы ромашкой пахнут?
-Что?
-Нет, ничего.
Альгеда тихо засмеялась:
-Говорил... Вот же глупый. Поцелуй меня.
Элиот неловко поцеловал девушку.
-Кто же целует так? Вот, как надо!
Губы у нее были мягкие и свежие, как ночная прохлада, и Элиот жадно пил их, и никак не мог напиться.
-Где это ты научилась? - спросил он ревниво.
-Не скажу. Много знать хочешь...
Она уткнулась носом ему в грудь, прижав кулачки к плечам и заговорила дрожащим голосом:
-Тятенька за ворота не пускает: говорит, нечего девкам по городу шляться. А мне до того тоскливо одной! На рынок только с господином гувернером хожу, а он от меня ни на шаг не отступает...