Юлия Беляева, Евгений Бенилов
В Бирмингеме обещают дождь
Я познакомился с Денисом Саломахой много лет назад, вскоре после того, как тот появился в НИИАНе. Близки мы однако не были, ибо работали в разных лабораториях, да и личных дел никогда не имели - в основном потому, что был он комсольцем-активистом, а я - наоборот: читал изподтишка Солженицына, ездил на дачу академика Сахарова пить водку с сахаровским сыном Димкой и, вообще, выражал свое неудовольствие всеми доступными мне полубезопасными способами. В качестве комсомольского работника Саломаха казался мне фигурой противоречивой: при вполне соответствующей внешности (высокий, мордастый, кровь с молоком детина) он имел несколько странные манеры. Большую часть времени он пребывал в угрюмом и нелюдимом состоянии, которое в редких случаях сменялось доходящей до крайности, назойливой общительностью. И что уж совсем нехарактерно для комсомольского вожака, он был довольно сильным ученым и вполне мог сделать карьеру, не прибегая к общественно-политическим трюкам - я никогда не мог понять, зачем ему это понадобилось. Впрочем, наблюдал я его нечасто: в коридорах Института, несколько раз на почему-то непрогулянных комсомольских собраниях и один раз, в течение трех пропитанных алкоголем дней - на "картошке".
А когда наступила перестройка, и комсомольские собрания вместе с поездками на картошку стали достоянием истории, мои встречи с Саломахой стали и того реже. В предпоследний раз я встретил его на почти безлюдном митинге уже давно разрешенного и потому никому не нужного Демократического Союза, где он отчаянно спорил с каким-то недоделанным демократом о диктатуре пролетариата. Обуреваемый удивлением, я остановился послушать, однако, в чем заключался предмет их разногласий, не уловил: оба, вроде бы, утверждали, что диктатура - это плохо. На меня они не обратили ни малейшего внимания - из чего я сделал вывод, что Саломаха меня не узнал.
В следующий - последний - раз мы встретились в Англии в 1996 году, где я к тому времени жил и куда он, получив грант Европейского Физического Общества, приехал на конференцию. Внешность он все еще имел импозантную, но выглядел несколько старше своих тридцати четырех лет - что подчеркивалось его одеждой (особенную жалость вызывала поддетая по пиджак желтая душегрейка). Он подошел ко мне в первый же день конференции; к моему удивлению оказалось, что он помнит меня во всех подробностях - за исключением, пожалуй, строгача, вынесенного им за мои систематические прогулы комсомольских собраний. О моих делах в Англии Саломаха тоже оказался осведомлен, так что мы, главным образом, говорили о нем. В отличии от большинства комсомольских боссов, в бизнес он почему-то не подался и продолжал заниматься наукой; а на досуге развивал новую социальную теорию, в которой (помимо рабочих, крестьян и буржуазии) фигируровал класс воров. Дабы смягчить его классовый антагонизм - а также потому, что мне его стало жалко, - я угостил его пивом; а уж после того, как я сочувственно выслушал полный набор его жалоб, отделаться от него стало положительно невозможно. Он таскался за мною по пятам, систематически не давая общаться с приехавшими из России старыми друзьями, влезал с дурацкими разговорами и, вообще, всячески отравлял мое существование. Периоды нелюдимости и общительности, между которыми он осциллировал в прежние времена, скрестились теперь в один уродливый гибрид: он говорил почти все время, но нес при этом не веселую беззаботную чушь, а нечто угрюмо-агрессивное, направленное в адрес Ельцина, Жириновского, демократов, коммунистов, мафии, Российской Академии Наук в целом и директора НИИАНа академика Шаврентьева в частности.
Разговор, который я хочу описать, произошел вечером последнего дня конференции.
Из Международного Центра Конвенций мы вышли около семи; перед нами шумела плотная, как театральный занавес, пелена дождя и позади нее славный город Бирмингем. Нас было пятеро: обосновавшийся, как и я, в Англии Леша Громов; вышеупомянутый Денис Саломаха; я; моя бывшая однокашница Юлечка Вторникова; а также Илья Левин - светило мировой науки и главный моралист нашей бывшей компании (прозванный друзьями за кристальность души "Умом, Честью и Совестью Нашей Эпохи"). Мы были слегка "под шефе", что являлось результатом заключительного конференционного банкета, однако душа просила еще - и мы решили заглянуть в расположенный неподалеку паб. Сгрудившись впятером под два имеющихся зонтика, мы прошли метров двести по вымощенной коричневым кирпичом дорожке вдоль Гранд Канала и через пять минут уже сидели, попивая пиво и поедая картофельные чипсы, на втором этаже уютного английского кабачка. Несмотря на проливной дождь, посетителей было много, но нам посчастливилось найти свободный столик у окна; кругом шумели разогретые алкоголем и отсутствием необходимости идти завтра на работу англичане.
Как это часто бывает в разговоре когда-то близких, но давно не видевшихся, друзей, беседа прыгала с темы на тему, вращаясь, в основном, вокруг судеб наших коллег по НИИАНу: мы с Лешкой задавали вопросы, остальные отвечали. Некоторое время обсуждался бывший директор Коршунов, укравший у вверенного ему института триста тысяч долларов, - более всех его ругал непримиримый в вопросах морали Илюша Левин. Постепенно тема была исчерпана; "Не-ет, друзья, - подвел черту своей любимой присказкой Илюша, порядочный человек всегда остается порядочным и даже не колеблется!"
- А я не согласен. - вдруг выпалил Саломаха.
- Не согласен с чем?... - несколько брезгливо поинтересовался у него Левин.
- С тем, что не колеблется. - Саломаха с мрачным хлюпаньем втянул в себя пиво, - Колеблется. Я вот, к примеру ... - он пожевал губами в поисках подходящего слова, - в общем, как бы это сказать ...
Наступила удивленная тишина.
- Ну, что ты, Денис! - с приторной задушевностью и ангельским выражением на лице вмешалась Юлечка Вторникова, - В каких-нибудь мелочах ты, может, и колебался, но уж в серьезных-то случаях, я уверена, поступал, как подсказывала тебе совесть.
- Я про серьезный случай и говорю. - отвечал польщенный ее вниманием, но не оценивший ее сарказм, Саломаха, - И насчет своей совести тоже заблуждаться можно ... - он неопределенно махнул рукой и умолк.
- Трудности с женским полом, поди? - предположила Юлечка.
Под потолком паба клубился табачный дым; играющая в смежном зале ритмичная танцевальная музыка - в отличие от занавесок на окнах оставляла впечатление стерильной.
- Ну да ... то есть, нет ... в общем, неохота ... - Саломаха замолчал опять.
- Так, Денис, настоящие друзья не поступают! - сделав искреннее лицо, потребовала Юля, - Начал - рассказывай!
- Ты, наверное, пьяный был. - с фальшивым сочуствием предположил Леша Громов,- Спьяну, конечно, иной раз такое выкинешь - сам потом не веришь! - Более всего они с Юлькой походили сейчас на лису Алису и кота Базилио.
- Да нет, трезвый, как стеклышко, - Саломаха недоуменно задрал брови, словно чему-то удивляясь, - То есть, началось-то оно спьяну, но потом ... Это, вообще-то, долго рассказывать ...
- А нам торопиться некуда. - находчиво парировал Лешка.
Я откинулся на стуле, приготовясь слушать. (Саломаху было немного жаль: парень шел в расставленную ему ловушку, задрав хобот и размахивая похожими на лопухи ушами.) На лице Левина было написано брезгливое осуждение безответственного поступка его друзей, из-за которого ему теперь придется слушать откровения этого идиота.
- Однажды я спьяну полез к одной ... даме. В нашей комнате сидела. Саломаха неуверенно огляделся по сторонам, - Это было давно, еще до НИИАНа. - он неопределенно махнул рукой куда-то за плечо. - Короче, в здравом уме я бы к ней никогда ...
- Что, такая крутая? - с животрепещущим интересом поинтересовалась Юлечка.
- Наоборот, - простодушно отвечал Саломаха, - невзрачная такая, домохозяйка ... не особо молодая, не особо красивая - что называется, приличная женщина. - он неприятно усмехнулся, - И что мне вдруг вступило? Праздник, помнится, какой-то был ... на работе праздновали. Она к тому времени уходить собралась, пошла к нам в комнату пальто одевать - а я за ней.
Он окинул взглядом окружающих и опустил глаза в свой стакан с пивом.
- Пьян был ужасно - и почему-то совершенно не сомневался, что она мне не откажет: ну, чем я не хорош для такой тетки? - он неловко развел руками, - Она, типа, увещевать меня пыталась, а я ничерта не понимал, лез внаглую ... Короче, пока она меня отпихивала - я член достал и ей в руку сунул. Смотри, мол, как я тебя хочу!...
Наступила первая за этот вечер (но как показало дальнейшее - не последняя) кульминация. Закрываясь от Саломахи ладонью, Юлечка посылала умоляющие взгляды уже открывшему было рот негодующему Илюше Левину.
- И как она до него дотронулась, по ней - как током ... - Саломаха усмехнулся каким-то своим мыслям, - Задрожала аж и выгнулась вся!
- А у тебя, Денис, член большой? - умильно заглядывая ему в глаза, полюбопытствовала Юля.
Левин поперхнулся пивом и стал мучительно откашливаться, Леша Громов безмятежно улыбался.
- Не маленький. - угрюмо отвечал Саломаха.
- Тогда - нормальная реакция. - авторитетно вмешался Лешка, Дальше баба сразу в твои объятия должна падать. - Было видно, что его разбирает смех, но он сдерживается.
- Ну вот она и упала, - согласился Саломаха, - правда, не в объятия. Пока я соображал, что к чему, она хлоп на колени и ... - он покосился на Юлю, - ... в общем, стала меня французским способом любить. Я только успел на стенку облокотиться.
Левин достал носовой платок и громко высморкался. Мне показалось, что его терпение на пределе.
- Молодец домохозяйка! - уважительно заметил Лешка.
- Короче, ахнуть я не успел, как ... э-э ... кончилось все. Тут она меня легонько отпихнула, в урну этак брезгливо сплюнула и говорит: "Пить надо меньше!" А пока я свои мысли собирал - она хвать свое пальто и по коридору "цок-цок-цок" ...
- Действительно интересная история! - одобрила Юлечка, - И мораль какая оригинальная: "Пить надо меньше" ... кто бы подумал? - она повернулась ко мне, - А не выпить ли нам по этому поводу еще пивка - а, Женечка!
- Это только начало истории. - сказал Саломаха, не отрывая взгляда от своего, теперь уже пустого, стакана, - Сразу-то тогда я и не подумал ничего, штаны застегнул и поплелся назад. Зато на другой день, когда проспался, думаю: "Мама родная! Как же я с ней дальше работать буду? Она, небось, на какие-то новые отношения теперь рассчитывает, а я ни сном, ни духом ..." Надо, думаю, с ней сразу как-то объясниться - ну, типа, извиниться там ...
- Во дурак! - неодобрительно покачал головой Лешка. - Кто ж за такие вещи извиняется, если она тебе дала? Вот если б не дала, тогда и извиняться надо - а так только женщину обидишь!
- Да уж какие там обиды ... - Саломаха повертел в пальцах картонную подставку из-под своего стакана, - Короче, прихожу я на работу - а тетка эта на меня ноль реакции. Не то, чтобы в сторону смотрит или, там, не разговаривает - а просто ведет себя, как обычно, словно и не было между нами ничего! Был бы я поумнее - тоже бы спустил это дело на тормозах, а тут - завелся: значит, я переживаю, а ей - тьфу? И потом: кабы не боялся я, что она на меня всерьез глаз положит, то был бы вполне непрочь дело это повторить ...
- Богатый букет эмоций! - похвалил Лешка.
С серьезным видом, Саломаха кивнул.
- И вот когда народ из нашей комнаты на обед разбежался, а она еще какую-то работу заканчивала, подошел я к ней и начал что-то мычать. И ... это ж надо было видеть! Я стою - она сидит, но при этом умудряется сверху вниз на меня посмотреть - типа, строгая учительница на хулигана, - и говорит: "Тем, что я вам вчера сказала, тема исчерпывается!"
- Что, прямо так, на вы? - восхитился Лешка.
- На вы, железно, и по отчеству! Говорит: "Я, Денис Аркадьевич, вчера даже как-то растерялась - не на помощь же звать! Вы были совершенно невменяемы!" Что ей на это возразишь?... я и отвалил.
- ... но эмоции стали еще богаче! - услужливо подсказал Лешка.
- Ну, да!... Зло меня, понимаешь, разобрало: она, значит, мой член ... - Саломаха поперхнулся и опять искоса посмотрел на Юлю, - ... и я же хожу, как оплеванный! И главное, помню ведь, как она тогда задрожала, да выгнулась - а теперь говорит, что просто от меня, пьяного придурка побыстрее отвязаться хотела! Ну, думаю, погоди, ты у меня еще сама попросишь!...
- Эт' правильно! - компетентно поддержал Лешка, - На место их надо ставить, зараз, чтоб знали!...