- Все он! - пояснил Косик. - Поедайло... Мы с механиком переглянулись. То, что рассказал Косик, было неожиданностью даже для нас. Помощник шел от комиссара дивизиона, у которого находился старик-украинец Григоренко, эвакуированный в начале войны на Кавказ.
- Це ж холира, а не матрос. Це злыдень, - возмущался Григоренко.
Поедайло получил увольнение и едва ступил на берег, как где-то напился. А напившись, вспомнил о победах своей лодки и решил, что теперь ему море по колено.
У старика была молодая и красивая дочка, на которую безуспешно заглядывался не один подводник дивизиона. Поедайло решил посвататься к ней и, ввалившись в дом, довел старика до того, что тот вырвал из ограды жердь и с помощью ее пытался привести в чувство обнаглевшего матроса.
У Поедайло хмель как рукой сняло, и он стал угрожать старику, что добьется выселения его и его дочери. Старик все же успел еще раз угостить жердью Поедайло, который, разбив на прощанье окно, убежал. А старик, не мешкая, пошел к комиссару.
Пока Косик рассказывал мне эту историю, к лодке подошел сам Григоренко. Я пригласил старика на корабль и при нем подверг Поедайло суровому допросу.
Матрос ничего не мог сказать в свое оправдание.
- Двенадцать суток ареста, - до предела использовал я свою командирскую власть.
Но тут, к моему великому удивлению, Григоренко вступился за провинившегося матроса.
- Вы сами побачте, як я его разукрасив, - показал он рукой на шишку и затекший глаз. - Я ж его тим дрючком бив. Подумав, не выживе. А вин крепкий. Такой башкой можно сваи забивать або коней куваты. - Старик дорогой выяснил, что Поедайло участвовал в боевых походах лодки, и готов был простить ему все.
- Цього урока ему на все життя, - показал он палку со сломанным концом, которую он захватил с собой как вещественное доказательство.
Чтобы окончательно успокоить Григоренко, я поручил боцману провести его по кораблю и показать боевую технику.
Уходя с корабля, старик долго уверял меня, что, если бы его Оксана согласилась, он охотно выдал бы ее замуж за подводника.
В обеденный перерыв я приказал построить на пирсе весь состав "Малютки". Перед строем для всеобщего обозрения был поставлен Поедайло. Я подробно рассказал подводникам о проступке матроса и причине прихода на корабль старика Григоренко.
- Вы видите, что Поедайло, - сказал я подводникам, - не только мешает нам, он позорит нас. Я обращаюсь к вам, ко всему нашему боевому коллективу, и прошу помочь командованию перевоспитать матроса. Без вас, говорю прямо, мы не справимся с ним. И придется отправить его в штрафную роту. Но ведь это позор для нашей лодки! Я считаю, что наш коллектив настолько сплочен, что мы поможем Поедайло избежать штрафной роты.
Я знал, что люди переутомлены, что у всех свои дела, свои заботы, но другого выхода не было. Хотелось спасти парня.
Преследование
После ночной вахты я выпил стакан крепкого чаю и растянулся на койке.
- Командир тоже не железный, он тоже должен спать. Со вчерашнего дня на мостике, только вернулся, - услышал я приглушенный голос трюмного машиниста матроса Трапезникова.
Война выработала своеобразные рефлексы. Несмотря на усталость, я почти всегда слышал сквозь сон все, о чем говорилось вблизи меня.
- Да-а, тебе этого не понять, - насмешливо возразил боцман, - ты бы уснул, хоть тут фашисты свадьбу играй.
- Я на вахте даже не зеваю никогда, не то чтобы спать.
- Ишь чего захотел - зевать на вахте! - продолжал боцман. - Тоже мне, орел-подводник. И вахта-то всего несколько часов...
- Ну и что ж? - отозвался Трапезников. - Собрание еще короче, а спят некоторые, и... даже со свистом.
Намек был на Халилова. Злые языки говорили, что на собрании отличников в береговой базе он якобы уснул. Его кто-то даже прозвал за это "отличный храпун-подводник". Факт этот Халилов категорически отрицал, но Трапезников не упускал случая дружески посмеяться над строгим начальником.
- Болтаешь много, - огрызнулся Халилов, - неужели ты не понимаешь, что вахта не собрание? И вообще, сколько можно мусолить эту ерунду!
Матросы хорошо знали Халилова. Если он начинал говорить быстро, вздрагивающим голосом, то это предвещало для кого-нибудь внеочередной наряд на камбузе, в трюмах отсеков или где-нибудь еще. В отсеке водворилась тишина.
- Уже больше недели ходим у этих берегов. Точно вымерло все. Так и война пройдет с одной несчастной баржей, - тотчас же переменил тему разговора Трапезников.
- А тебе не терпится? - услышал я снова насмешливый голос боцмана. Посмотрел бы я на тебя, если б тебе довелось один на один подраться с каким-нибудь фашистом.
Халилов имел в виду небольшой рост и довольно слабое физическое развитие Трапезникова. Его даже прозвали "младшим сыном боцмана". Дело было не только в тщедушной фигуре Трапезникова, но и в том, что Халилов особенно внимательно наблюдал за Трапезниковым, Подмечал все его промахи, постоянно учил его, но наказывал очень редко и нестрого. Подводники не могли не видеть этого. Трапезников относился к кличке почти как к должному, даже отзывался на нее, Халилова же по совершенно непонятным причинам упоминание об этой кличке приводило в бешенство.
- Неизвестно, кто кого проучил бы, - возразил задетый словами боцмана матрос.
- Терпеливым надо быть! Терпеливым! Только хладнокровным, разумным и терпеливым дается победа! "Больше недели ходим"... Иногда и дольше приходится ходить - и все впустую. Не так-то легко найти врага. Он вот и рассчитывает на таких, как ты. Мол, лодочка походит, походит, поищет меня, надоест и уйдет в другой район, а тем временем я пройду спокойно...
Матросы дружно засмеялись. Смеялся и Трапезников, но только чтобы поддержать компанию.
- Товарищ мичман, - обратился к Халилову кок, сильно хлопнув переборочной дверью при входе в отсек, - прошу выделить двух человек на чистку картошки.
- Ты что стучишь дверьми? Нервишки, что ли, расшатались? Не видишь, командир спит.
- Виноват! - кок перешел на шепот. - Забылся, на камбузе жарко...
- То-то я вижу, что жарко: у тебя мозги расширились. - Халилов снова рассмешил матросов. - Трапезников, Свиридов, на картошку, быстро!
Кто-то прыснул, наступила пауза, которую снова нарушил голос мичмана:
- Грачев! Иди и ты с ними. Втроем быстрее справитесь. Много смеешься, поработай малость.
- Хорошо с нашим боцманом: поговоришь с ним по душам, глядишь - и работка какая-нибудь найдется, - бросил Трапезников, выходя из отсека вместе со своими товарищами.
- Матросу нельзя скучать, - назидательно отозвался Халилов, довольный своей остротой. - Работайте, чтобы кок был доволен. Я приду посмотрю.
Через несколько минут он действительно вышел из отсека.
- Шутки шутками, а Паша прав. Да и боцман тоже прав, конечно, философствовал кто-то из отдыхавших в отсеке, - уже одиннадцатые сутки... И никого. Страсть надоели эти выходы в атаку по... луне. Паша об этом и говорил, но боцман...
С целью тренировки экипажа ежедневно, обычно под вечер, проводились учебные атаки. При этом игралась боевая тревога, подводная лодка маневрировала на различных ходах, оружие и механизмы готовились к бою. Естественно, такие тренировки, прозванные матросами "атаками по луне", приносили пользу. Однако за десятидневное безрезультатное маневрирование на позиции они изрядно всем надоели. Люди рвались в бой, а им вместо этого приходилось довольствоваться... "атакой по луне".
Разговор, начатый матросом, никто не поддержал. В отсеке воцарилась тишина.
Сладкие минуты долгожданного отдыха были недолгими. По переговорной трубе я услышал слова вахтенного офицера: "Командира корабля прошу в боевую рубку!"
Как бы изысканно вежливо и спокойно ни произносил вахтенный эти слова, они заставляли меня забывать обо всем. Я бежал в боевую рубку и припадал к окуляру.
Этот миг всегда волновал подводников. Сам перископ казался им магическим прибором, от которого зависели все наши дальнейшие действия. Каждый гадал: либо найден противник, либо вахтенный просто решил потревожить командира.
На этот раз повод был весьма серьезный: из-за горизонта показалась корабельная труба, над которой вился серый дымок. Мачт не было видно.