- Так быстро? - удивился я. - Война, Ярослав Константинович! - коротко, но многозначительно ответил комдив.
- Кому прикажете передать корабль?
- Мне. Специалисты уже пошли на лодку для проверки...
- Куда же нас направляют, товарищ капитан второго ранга? - решился спросить я, видя, что сам комдив не собирается говорить об этом.
Комдив развел руками, улыбнулся:
- Если бы я знал, то не забыл бы вам об этом сказать. Но дело в том, что начальство после моего такого же вопроса упрекнуло меня в излишнем любопытстве.
Посмотрев мне в глаза, он добавил:
- Думаю, что на нашем театре скоро для подводников - штыки в землю. А на других театрах еще придется повоевать. Почему бы, например, черноморцу не попробовать свои силы на Балтике или на Севере?.. Однако это только мои догадки, - предупредил комдив.
Выйдя из каюты, я сразу попал в окружение командиров подводных лодок. Они каким-то образом уже узнали об откомандировании нашего экипажа и теперь интересовались подробностями.
- Тебе повезло, я прямо завидую, - дружески хлопнул меня по плечу Кесаев. - Вы наверняка поедете на Север... Там настоящая подводная война... В море ходят не баржи, а транспорты! А наш противник не имеет ничего порядочного. Одна труха, даже торпед жалко...
С начала войны подводники Северного флота ежемесячно пускали на дно Баренцева моря вражеские транспорты и боевые корабли.
В Северной Норвегии дорог мало, и снабжение северной группировки немецко-фашистских войск шло почти исключительно морским путем. Наши подводные лодки резали коммуникации врага, не давали фашистам накапливать силы для наступательных действий на сухопутье, ослабляли их войска. Немецко-фашистское командование в конце концов оказалось не в состоянии подвозить людское пополнение, технику, боеприпасы и продовольствие войскам своего северного фланга и прекратило наступательные действия на этом важном участке фронта.
На Черном же море фашисты не располагали большим транспортным флотом. В 1944 году все их более или менее крупные транспорты были уже потоплены и наши подводники вынуждены были воевать в основном против самоходных барж, буксиров, землечерпалок и других мелких судов.
Ранним утром следующего дня на верхней палубе плавбазы застыли фигуры матросов и офицеров кораблей, находившихся в тот день в баз. Вдоль берега выстроились такие же неподвижные ряды - моряки береговых учреждений и баз провожали наш экипаж.
Церемониальным маршем, четко печатая шаг, экипаж лодки прошел вдоль строя сперва на плавбазе "Эльбрус", затем по берегу.
Мы уходили на маленьком быстроходном судне. У трапа строй нарушился, сгрудились провожающие.
- Разреши абращатца к тебе, начальник! - услышал я сзади. Это говорил высокий, убеленный сединами грузин Бесо...
- Чем могу служить? Здравствуйте! - ответил я по-грузински.
- Куда идете? Можно сказать мне? - белые усы Бесо зашевелились.
- А зачем вам это знать?
- Как зачем? Должен же знать отец, куда идет жених его единственной дочери!
- Какой жених?
- Владимир...
- Какой Владимир? Их у нас три.
- Трапезников Владимир.
- Ах вот оно что! Это вашу дочь зовут Тинико?
- Да-а, Тинико, а вы ее знаете?
- Слышал о ней.
- Здравствуйте! - вырос вдруг из-за спины моего собеседника старый украинец Григорий Фомич Григоренко. Мы все знали его уже два года - с момента скандала, который учинил в его доме Поедайло.
- Жених его дочери... тоже уходит с вами? - вмешался Бесо.
- Кто же это?
- Поедайло! - не без гордости ответил Григорий Фомич.
- Поздравляю. Это хороший матрос.
- А Владимир плохой, да? - воскликнул Бесо, не на шутку встревоженный, так как Трапезникова я не похвалил.
- О присутствующих не говорят, - я показал, на Трапезникова, который, переминаясь с нош на ногу, стоял невдалеке.
- Тогда скажи мне и Фомичу, куда вы идете! - настаивал Бесо.
- Не знаю.
- Тайна, наверна. Ну, тогда скажи, далека или не далека идешь?
Убедившись, что от меня они ничего не добьются, старики простились и обняли смущенных женихов.
- Ярослав Константинович, - из толпы провожающих вынырнул Метелев, - ты что ж это? Уходишь не простившись?
- Никак нет, видишь, прощаемся, - говорил я, пожимая руку дяде Ефиму. - За нашим воспитанником Васей, дядя Ефим, прошу присмотреть. Нам не разрешили взять его с собой... А к вам он привязан, как к родному...
- Не беспокойся, он здесь дома. Смотри за своими людьми в оба, дорога, видать, у вас длинная. Будь требовательным. Молодежь есть молодежь. Иногда баловство может до беды довести... Сейчас война!
- Это он верно говорит, - подтвердил оказавшийся рядом Селиванов, - но за "малюточников" можно не беспокоиться...
- Время вышло. Ярослав Константинович, прошу на корабль, - пожимая на прощанье руку, говорил Лев Петрович.
Судно отошло от берега. На базе заиграл оркестр. Все шире и шире становилась полоса воды, отделявшая нас от остальных кораблей.
Кто-то, кажется, Терлецкий, затянул, и все подхватили популярную в то время песню: "Прощай, любимый город! Уходим завтра в море..."
- Товарищ командир! - воскликнул Цесевич. - Посмотрите на нашу "Малютку"! Это не иначе как наш Вася!
Мы все были тронуты, увидев поднятый на "Малютке" сигнал: "Прощайте, боевые друзья! Счастливого плавания!"
Я стоял у борта. Подошел Свиридов и рассказал, что накануне ночью он видел, как старшина Терлецкий, думая, что его никто не видит, долго стоял возле торпедного аппарата, потом наклонился и прижался к нему щекой.