Евгений Михайлович набрался. Без каких-либо усилий с моей стороны. Мы устроились в ресторане на Казанской улице, и он сразу заказал триста коньяка. Пока нам несли салат мы пропустили по рюмке. Он, поначалу путаясь, а потом все увереннее, рассказывал.
Шеф нашел его еще в институте, и тащил за собой по жизни. После смерти академика, он не смог отстоять его работу, и её присвоил мерзковатый карьерист. Но дело в том, что хотя похититель и никакой ученый, администратор он — дай бог каждому. И если с ним поссориться, то мигом вылетишь из института, и это в лучшем случае. Поэтому и с женой Гейнгольца никто не поддерживает отношений. А старуха — гордая. Пару раз позвонила в институт, с бытовыми вопросами, а потом и звонить перестала.
А мне, Коля, когда выяснилось, что карьера не задалась, жена заявила, что я её не устраиваю. И выгнала. Ну, то есть мы разменялись. Трешку — на комнату и двушку. Я теперь живу в коммуналке, на Гражданке. Плачу алименты. И стараюсь поддерживать Софью Игоревну. Когда разменивал квартиру — сообразил, что этим можно подрабатывать. И все шло неплохо, но тут этот Кролик. Они меня избили, и сказали, что я теперь буду платить им. Это небольшие деньги. Но они требуют — каждую неделю. Работаю я, или болею — не волнует.
В общем, он много говорил, и я понял следующее — в реализации своего плана он видит шанс. Получив деньги, он переедет в Таллин. Там ему предлагают должность. А с деньгами он обменяет свою комнату на квартиру там. Наймет Софье Игоревне сиделку-помощницу. И уедет из Питера. Потому что по-другому от бандитов ему не скрыться.
— По тебе, Коля, видно, что у тебя есть деньги. Ты так держишься, словно не занимал никогда до получки. Хотя, может еще не успел. Но квартира, что я тебе предложил — отличная. Да и двушка, куда переедет старуха — тоже прекрасная.
Часа через четыре, загрузил набравшегося Каверзнева в такси, а сам пошел домой. Близился вечер. Машину я решил оставить, и пройтись пешком. Пока шел по Невскому, размышлял о том, что оказывается, я выгляжу как миллионер-инкогнито. Надо что-то с этим делать. А Кролик и его братва — вообще-то скромно берут. На стихийной толкучке в Девяткино, бандюганы сейчас берут десять рублей в день с торговца. С учетом размеров — неплохо выходит. Правда, скоро начнется перестрелка. Гораздо раньше, чем перестройка. Малышевские против Тамбовских. Черт, я и не помню, кто победит. Да и плевать.
Дома тихо играла музыка. Сурков слушал The Police и гладил простыни на столе в кухне. Уселся у окна, вытянул ноги, и закурил. На подоконнике рядом с магнитолой лежит толстый журнал «Киносценарии» альманах № 1 за 1979 год. Полистал. И вправду киносценарии. Авторы — Чухрай, Володарский, опа! — Кунин. Сурков сложил простынь, и повернулся ко мне:
— Тачку ты там оставил?
— Ну да. Это что? — я махнул альманахом.
— О! Это, Коля — произведения, читая которые, я рыдал в крик!
— Да ладно!
— Нет, ты послушай! — он взял у меня журнал, раскрыл и пролистал. — Вот как описана сцена, в которой у главных героев возникает большое и светлое чувство друг к другу! Готов? Слушай.
— А ты что… — Игорь внимательно посмотрел на нее, — еще и работаешь, что ли?
— Работаю.
— Где?
— У себя, в колхозе.
— В колхозе?.. Вон что. Значит, ты колхозная девчонка?
— Колхозная! — гордо ответила Ксюша. — «Рассвет» наш колхоз, слыхали?
— Нет.
— Ну и стыдно!.. Очень даже стыдно.
— Это почему же стыдно?
— А потому что мы вас кормим… Овощами ваш город снабжаем и фруктами…Стыдно не знать, кто тебя кормит.
— Тоже мне… кормилица! — усмехнулся Игорь.
— Да, кормилица, — тихо сказала Ксюша, опустив голову. ©.
Он пролистал несколько страниц — а вот, Колян, мое любимое место!:
— Значит, отец, ты не дашь машину колхозу? — нахмурился Игорь.
— Ни в коем случае! И не мечтайте!
— Хорошо, — с внешним спокойствием произносит Игорь. — Я думаю, тебе все-таки придется ее дать.
— Каким образом?
— Я пойду к твоему секретарю парторганизации.
— Ты что же, на отца жаловаться пойдешь?!
— А у меня нет другого выхода. Ты не проявляешь должной сознательности…
— Что ж, иди, иди! Партком — напротив!
— Хорошо, — Игорь идет к дверям. — Мы еще увидимся, отец! ©.
— Блин, Сурков. И охота тебе?
— Я чувствую неумолимую поступь! Не, там и ничего сценарии есть. «Старшина» вот. Кстати. Тут звонила дама, Софья Игоревна. Ты завел себе новую подружку?
— Что сказала?
— Ты знаешь, у меня сложилось ощущение, что ей хотелось просто поболтать. То есть она напомнила, что ждет тебя завтра между одиннадцатью и часом. Но потом мы еще полчаса болтали, убей меня, не помню о чем. Познакомились, понятно. Я ей рассказал, что мы с тобой на двоих снимаем квартиру. А о чем еще говорили — и не скажешь так сразу!
— Эх, Сурков. Мне бы твои проблемы.
— Ага! У нас проблемы?
— А то! Ты закончил?
— Нет, а что?
— Хочу принять ванну.
— И что?
— Как знаешь.
Включил воду. Загудела газовая колонка. Подождал, пока сольется холодная, и заткнул пробку. Пошел, разделся, взял полотенце, вернулся на кухню и залез в ванну. Сурков гладил очередную простынь.
— Ты не заболел часом? Простыни гладить?
— Я не глажу, а сушу. А то навешали тут, не пройти. Таким темпами еще дня три висеть будут. Давай, рассказывай.
Ну а мне что, рассказал. Включая все денежные нюансы и моральные аспекты.
— Там, Серега, и квартира офигенная. И старуха прикольная. На Шапокляк похожа.
— Дух, мы же сваливаем. Нафиг нам сдалась эта квартира?
Я помолчал. Он принялся за последнюю простынь.
— Дело в том, Сурков, что мы вернемся. Лет через пять.
— Прорыв через границу?
— Ты маньяк, что ли? Просто приедем. К тому времени уже запросто можно будет оформить двойное гражданство. А наш побег не будет подрасстрельным преступлением.
— С чего такие сладкие мечты?
— Как видный финансист, я не обязан посвящать всяких строителей в тонкости экономики. Просто знай. Все скоро изменится. Зуб даю.
— Хм. А мне кажется, что ты, обобрав несчастную повариху, теперь комплексуешь. И так пытаешься успокоить совесть.
— И это тоже. Но я, кстати, тебе уже один раз сказал, что с Тамарой Сергеевной я рассчитаюсь. Так что — фи. И еще. В эту квартиру мы пропишем твою сеструху. Иначе нам её будет за собой не оставить.
— А! Ну это же полностью меняет дело! Хоть какая-то от тебя польза.
— Ладно, я понял, что меня используют. И пошел спать. Завтра не уходи. Нужно будет сходить кое-куда.
Улица Ракова — в центре, идет параллельно Невскому. Через семь лет её переименуют в Итальянскую. Дом, что нам нужен, ближе к Фонтанке, рядом с Манежной площадью. Мы с Сурковым вышли в полодиннадцатого. Я остановился через дорогу от места и сказал:
— Этот дом нам и нужен.
— Ты обратил внимание, что я ничего не спрашиваю?
— И даже оценил. Вот в это парадное нам нужно зайти и спуститься в подвал. Там деньги.
— Пхе. Достаем два ствола. Валим вахтершу, валим свидетелей. Спускаемся в подвал, забираем деньги, там много кстати? Прыгаем в тачку, уезжаем. Как план?
— Вы мясник, Штейнглиц!
— Не скрою, люблю пострелять.
— Тогда лучше всех задушить.
— Почему?
— Конвульсии…
— Стильно. Но хочется подробностей.
И я рассказал Сереге, что вон в той квартире, видишь окна? Там жил мелкий кладовщик, работавший на продбазе. Его арестовали почти случайно, по крупному делу о хищениях на базе. Он проходил второстепенным соучастником главных расхитителей. Максимум пару лет за халатность. И сидел он в предвариловке с простыми уголовниками. Но во время обыска у него в квартире, случайно порвали матрас в детской кроватке. А может и не случайно. Но вместо наполнителя там оказались доллары. Около шестисот тысяч. Дело было в конце семидесятых. По совокупности чуваку дали вышку. Он, с момента задержания, понял, к чему дело идет. И еще в начале поделился с соседом по камере информацией. Что в определенном месте, в этом подвале, заделан в стену металлический ящик. Полный рублей. Есть нюансы. Очень бдительные и говнистые вахтеры. Да и жители не совсем простые. А валить всех — ну, я не готов. А сколько там точно — я не знаю, Серег. Но до хера.
Я не стал говорить, что засиженного уголовника Секу, здесь взяли, в восемьдесят шестом. Он, откинувшись, пошел вытаскивать этот ящик. Был соседом по камере, как ему казалось, простого проворовавшегося кладовщика. Который, как потом выяснилось, был крупнейшим валютчиком. Аффилированным с западными банками, и вообще, питерским аналогом Рокотова. Контролировал всю питерскую незаконную валютную торговлю.
— Слушай, Коль. Ты давай, иди. Ты же к старушке собирался? Ну и иди. А я осмотрюсь, и изложу свои взгляды. Только бейсболку отдай. И рубаху снимай.
Все ясно. Он собирается побродить вокруг и по двору, меняя наряды. Я в джинсах, белой футболке навыпуск, и красной клетчатой рубахе. Отдал рубаху и бейсболку, не замерзну.
— Сурков, я прошу…
— Спокойно. Никто меня не запомнит.