- Это была машина Малыша Стиви Коули, - ответил я. - Полуночная Мона.
- Точно. На дороге остались следы. Было очевидно, что в том, что машина Коули разбилась, виноват другой водитель, который заставил Коули съехать с дороги или просто его столкнул. Причем сделал это специально, скорее всего потому, что хотел убить Коули. После того как Полуночная Мона врезалась в дерево, ее бензобак взорвался, наверное, осветив лес на милю вокруг. Это было так жестоко, что я, увидев, во что может превратиться совсем молодой парень, что может остаться от его здорового и сильного тела, я... - Отец содрогнулся, быть может, оттого, что зрелище останков Малыша Коули все еще было очень свежо в его памяти. - У меня до сих пор в голове не укладывается, почему один человек может сделать такое с другим. Наверное, все дело в ненависти, но мне такая ненависть непонятна. Я не знаю, что за люди так поступают, как они становятся такими? Кем должен быть убийца, чтобы отнять у другого человека жизнь с легкостью, с какой прихлопываешь на окне муху? Что за извращенная и изуродованная душа должна быть у такого мерзавца? Глаза отца наконец нашли меня.
- Знаешь, как звал меня дедушка, когда мне было столько же лет, как тебе сейчас?
- Нет, сэр.
- Желторотик. Потому что я не любил ходить с ним на охоту. Потому что я не любил драться. Потому что я не любил многое, что, считается, должен любить мальчик. Отец заставлял меня играть в футбол. Из меня вышел никудышный футболист, но я делал то, о чем он меня просил, потому что хотел ему угодить. Он говорил мне: "Парень, ты ничего не добьешься в этой жизни, если не воспитаешь в себе инстинкт убийцы". Вот что он говорил мне: "Врежь им посильнее, сбей их с ног, покажи им, кто здесь по-настоящему крутой". А дело было в том.., что я никогда не был крутым. Я и сейчас никакой не крутой. И все, чего мне всегда хотелось, это тихой и спокойной жизни. Вот и все. Просто спокойной жизни.
Отец подошел к окну и некоторое время стоял ко мне спиной, слушая, как звенят на улице цикады.
- Сейчас мне кажется, - снова заговорил отец, - что долгое время я только делал вид, что я сильный и решительный человек, хотя на самом деле был совершенной другой. Я вполне мог оставить машину с мертвецом за рулем преспокойно тонуть в озере и проехать дальше, глазом не моргнув. Но я не смог этого сделать, Кори, просто не смог. И вот теперь он зовет меня со дна озера.
- Он.., зовет тебя? - потрясенно переспросил я.
- Да, он зовет меня.
Отец по-прежнему стоял ко мне спиной. Его руки были крепко стиснуты в кулаки и прижаты к бокам.
- Он говорит мне, что хочет, чтобы я узнал, кто он такой и его настоящее имя. Он хочет, чтобы я узнал, где его семья, нашел ее и передал тело им, чтобы они смогли предать его земле по всем правилам. Он хочет, чтобы я нашел человека, убившего его, и проследил, чтобы тот понес справедливое наказание. Он хочет, чтобы все люди узнали правду о нем, о том, за что и как он погиб. Он просто хочет, чтобы я не забывал о нем, и говорит, что покуда тот, кто так жестоко избил его, а потом еще более жестоко задушил струнен, ходит безнаказанно по земле, мне не будет от него покоя, пусть это продлится всю мою жизнь.
Отец повернулся ко мне. Я посмотрел на него и подумал, что теперь, после своего рассказа, он выглядит на сто лет старше, чем перед тем, как взял в руки две странички с рассказом.
- Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я верил, что живу в волшебном городе, - мягко проговорил он, - к котором никогда и ничего не случится плохого. Мне хотелось верить, что все вокруг, мои соседи и остальные жители Зефира, - добрые, честные и открытые. Я хотел верить, что любой тяжкий труд в конце концов вознаграждается по заслугам и что каждый человек всегда держит слово, чего бы это ему ни стоило. Мне хотелось верить, что люди истинные христиане каждый день недели, а не только по воскресеньям, что закон справедлив, а политики мудры, и если ты идешь по жизни дорогой прямой и ровной, то бытие твое будет легким и спокойным, потому что только этого ты в жизни и ищешь.
Отец улыбнулся, но на его улыбку было тяжело смотреть. Ни мгновение мне показалось, что я вижу в нем мальчика, скрытого под тем непроницаемым составом, который миссис Нэвилл назвала "патиной времени".
- Но в мире нет и никогда не было такого места, - продолжал отец. Надеяться на это глупо. Но знать и понимать, верить и надеяться - это у людей в порядке вещей, и каждый раз, закрывая перед сном глаза, я слышу, как чело-иск со дна озера Саксон говорит, что я чертов глупец и всегда был им.
Я не знаю, что меня заставило, но я сказал ему:
- Может быть, Леди сумеет помочь тебе.
- Каким образом? При помощи гадальных костей? Свечей и прочей чертовщины?
- Нет, сэр. Я просто думал, что вам стоит с ней поговорить.
Он уставился в пол. Потом глубоко вдохнул, медленно, с шипением, выдохнул воздух сквозь зубы и ответил мне:
- Пора спать.
Отец направился к двери.
- Папа?
Отец остановился.
- Ты хочешь, чтобы я порвал свой рассказ? Он ничего не ответил мне, но я не ждал немедленного ответа. Он переводил взгляд то на меня, то на листки бумаги на письменном столе.
- Нет, - наконец отозвался он. - Рассказ отличный. Ведь все, что в нем написано, правда, так?
- Да, сэр, все правда.
- Ты очень старался?
- Да, сэр.
Он огляделся по сторонам, взглянул на чудовищ, прилепленных к стенам, и наконец его глаза остановились на мне.
- Ты уверен, что на конкурс лучше всего представлять именно этот рассказ? Тебе не хочется написать о приведениях или о пришельцах с Марса? - спросил он меня, чуть заметно улыбнувшись.
- Может, в следующий раз я напишу что-нибудь в этом роде, - ответил я ему. - Но не сейчас. Отец кивнул, закусив нижнюю губу.
- Тогда давай действуй, - сказал он. - Можешь отнести его на конкурс. - И вышел из комнаты.
На следующее утро я положил рассказ в конверт из манильской бумаги, оседлал Ракету и покатил к публичной библиотеке, которая находилась на Мерчантс-стрит, рядом с мэрией. В прохладной полутьме, где острые солнечные лучи, проникавшие сквозь ставни на высоких узких окнах, резали сумерки на широкие куски, а под потолком шелестели лопасти вентиляторов, я лично передал свой конверт - на котором написал коричневым карандашом "Короткий рассказ", миссис Эвелин Пасмо, сидевшей за библиотечной стойкой.
- И о чем наш маленький рассказик? - сладким голоском спросила миссис Пасмо и ласково мне улыбнулась.
- Об убийстве, - коротко ответил я.
Улыбка миссис Пасмо мгновенно сделалась притворной - Кто входит в жюри в этом году?
- Я, мистер Гровер Дин, мистер Лайал Рэдмонд с факультета английского языка колледжа в Адамс-Вэлли, мэр Своуи и наша широко известная поэтесса миссис Тереза Эберкромби, редактор "Журнала".
Она взяла мой рассказ двумя пальцами, как тухлую рыбу Потом взглянула на меня поверх своих черепаховых очков.
- Да, мэм.
- Почему такой вежливый и приличный молодой человек не нашел темы лучше, чем убийство? Неужели на свете нет других, более приятных тем? Как.., например, твоя собака, или твои лучшие друзья, или... - Миссис Пасмо нахмурилась, очевидно, смутившись из-за того, что список более приятных тем исчерпался так быстро. - Короче говоря, о чем-то, что может развлечь и поднять настроение?
- Нет, мэм. - ответил я. - Самым правильным мне показалось написать о утопленнике, который лежит на дне озера Саксон - Ах вот как.
Миссис Пасмо гадливо взглянула на конверт из манильской бумаги, лежавший на конторке.
- Я понимаю. А скажи, Кори, твои родители знают, что ты хочешь принять участие в конкурсе?
- Да, мэм. Мой отец вчера вечером прочитал этот рассказ и позволил принести его сюда.
Пожав плечами, миссис Пасмо взяла шариковую ручку и написала на конверте мое имя.
- Назови свой номер телефона, - сухо попросила она, и когда я исполнил ее просьбу, она приписала цифры ниже. - Так, хорошо, Кори, - суховато улыбнулась она. - Я прослежу, чтобы рассказ попал по назначению.
Поблагодарив миссис Пасмо, я повернулся и начал обратный путь ко входной двери. Прежде чем выйти за дверь, я еще раз оглянулся на миссис Пасмо. Она как раз трудилась над печатью конверта, как видно, спеша прочитать мой рассказ. Заметив, что я смотрю на нес, она быстро положила конверт справа от себя. Мне показалось хорошим знаком то, как она рвется ознакомиться с моим творчеством. Я вышел на солнечный свет, отомкнул Ракету от парковой скамейки и покатил к дому.
Лето заканчивалось, в этом не было сомнений. Утра становились прохладней совсем немного, но ощутимо. Холодные ночи съедали большую часть дневного тепла. Цикады устали: их крылышки истерлись за длинные летние ночи, а смычки притупились так, что выходило только глухое пиликанье. Сидя на нашем крыльце, можно было глядеть на восток и любоваться одинокой смоковницей на далеком холме посреди леса: за одну-единственную ночь листва на деревьях холма пожелтела и опала, и теперь холм выделялся четким пятном посреди моря зелени. И самое плохое - плохое для нас, так преданных излюбленной летней свободе: радио и телевизор без конца, с мучительной настойчивостью, передавали рекламу о скидках в преддверии нового учебного года.