В Заполярье работал разный народ. Были и сидельцы. В татуировках немного понимал. Уяснить, кто стоит передо мной смог без труда. Перстни на пальцах. Солнце с лучами на тыльной части ладони. Другие рисунки рассказали богатую биографию этого человека. Он мне рассматривать себя и думать не мешал. Стоял спокойно. Молча. Это его молчание затягивалось. Он не спеша докурил сигарету. Затушил пальцами окурок и бросил его в урну. Посмотрел на меня. Всё понял. Усмехнулся и сказал:
— Ну, новичок! По твоим глазам вижу, со мной ты познакомился. Теперь моя очередь знакомиться с тобой. Рассказывай. Чей будешь? Откуда? Врать не стоит. Усеку на раз. Давай как на исповеди!
Сказано это было спокойно. Но в тоне Митяя были какие-то интонации. От них мороз пробежал по коже. Врать не собирался. Скрывать было нечего. Да и впервые за последнее время кто-то интересовался мной.
Слова выскакивали из меня сами собой. Рассказал ему всё. О жизни в селе в военные годы. О смерти деда, бабки, сестры. О самостоятельной жизни в одиночестве десятилетнего парня. О жизни в Заполярье. О смерти родителей. О своём одиночестве в жизни. Об отобранной квартире и жизни без документов. Рассказал всё это залпом. На душе стало легче. Даже трудности бытия временно отступили. Митяй слушал молча. Ни разу не перебил меня. Его худое бесстрастное лицо не позволяло мне определить его отношения к моему рассказу. Но мне было всё равно. Спешил поскорее высказаться. Излить всё горе накопившееся на душе. И вот высказался ему. Чужому человеку и замолчал. Вновь повисло молчание. Его нарушил Митяй:
— Ладно! Всё понял! В словах твоих слышу правду. Вот и познакомились. Со сбором мелочи завязывай! Много не соберёшь. Да и так унижаться негоже. Проще просить милостыню. Как это делать? Посмотри. Подумай и главное приведи себя в нормальный вид. Грязному оборванцу люди много не подадут. Воняешь и на "алкаша" смахиваешь. Народ этого не любит. Тебе в день кроме четвертака положенного "Кенту" ещё пятёрку нужно сдавать мне. С "ментами" и вокзальным хозяином рассчитывается "Кент". За проживание рассчитываюсь я. Вечером приду за тобой. Отведу и покажу место, где будешь спать. Пока осмотрись и приведи себя в порядок. Осваивайся! Удачи!
Митяй ушел. Я подошёл к зеркальной витрине одного из магазинчиков. Принялся рассматривать себя. До этого старательно обходил витрины и на себя не смотрел. Увиденный в зеркале витрины человек повергло меня в уныние. Худой, обросший, грязный, оборванный, этот незнакомый человек смотрел на меня. Весь его вид вызывал отвращение. О каком сострадании могла идти речь? Да и пахло от этого человека, думаю не запахом роз.
Мне самому был противен отражавшийся в витрине отбросок. А что говорить о людях? Назвать человеком? То, что отражалось в витрине? Даже не поворачивался язык.
Вытряхнул из карманов всю собранную мелочь. Пересчитал. Получилось не густо. 8 рублей 65 копеек. Практически семь часов лазанья по полу дали не много. Даже нужного оброка в 30 рублей не собрал. Сказанное Митяем вдохновило меня. Вернуло на мгновение уже забытое чувство стыда. Думал не долго. Как и что делать? Понял. Вот и приступил. Отошёл от витрины и направился к лоткам. Они занимали все проходы и переходы вокзала.
Истратил все собранные деньги. Купил ножницы, кусок мыла и флакон какой-то туалетной воды. Туалеты везде были платные. Но в подземном переходе к платформам работала женщина. Дворник и уборщица. В этих переходах народ сорил душевно. Окурки, бумажки, раздавленные фрукты, огрызки еды. По асфальту пола размазаны лужи мороженого. Одним словом мусор и грязь. Женщина едва успевала убрать мусор за выходившим народом. Как приходила следующая электричка. Народ густой толпой валил из неё. А навстречу этой толпе приехавших шла такая же толпа к уходящей электричке и вновь слой мусора и грязи покрывал пол перехода. Женщина душевно ругалась и принималась убирать снова. И так постоянно. Прибывшие и убывающие пассажиры проносились потоком. Оставляли за собой загаженный проход. Включился в её борьбу. Принялся собирать бумажки и крупный мусор. Женщина взглянула в мою сторону. Ничего не сказала и продолжила махать метлой. Осмелел и попросил у неё метлу. Она отдала свою метлу. Сама пошла в свою каптёрку и взяла другую метлу. Так дружно мы пережили несколько волн пассажиров. Часы пик закончились. Народа стало меньше. Уменьшилось и количество мусора. Женщина взглянула на часы и облегчённо вздохнула:
— Слава Богу! Ещё один день каторги закончен. Ну, помощник будем закругляться? Что хочешь за свой труд?
Вопрос был задан и я ответил:
— Можно мне помыться в вашем мусоросборнике? Мыло у меня есть.
Женщина, внимательно посмотрела на меня и усмехнулась:
— Думала, выпить попросишь. А ты помыться! Мойся! Чего уж там!
Мой план удался. Обрадовался этой удачей. Юркнул в дверь в стене. Сначала убрал туда шланг. Из него водой смывали грязь с пола перехода. Подсобное помещение было не маленьким. Но ужасно ободранным. В углу стояли мётлы и лопаты. Стоявшие у стены полиэтиленовые мешки с мусором вынес и сложил у урны на перроне. Женщина указала, куда всё сложить и объяснила:
— Сейчас мужики с тележкой на погрузчике подъедут и всё заберут.
В стенах помещения было две железные двери. Женщина скрылась за левой дверью. Махнула рукой в сторону правой:
— Иди работник! Мойся!
Долго не раздумывал. Шмыгнул за дверь. Перед моими глазами предстала маленькая комната. В углу вделанный в пол находился унитазный поддон с бачком наверху. Рядом ржавый облупленный умывальник с двумя трубами и вентилями. Кусок шланга с дыркой посередине одним концом был закреплен к одной из труб с вентилем. Ко второй трубе был прикреплен конец шланга. Им мы мыли асфальт. Стены и потолок помещения покрывала облупленная краска. Трубы и бачок унитаза были изъедены ржавчиной. Но испугать меня затрапезный вид помещения не мог.
Сообразил, как отсоединить шланг для поливки. Снял его. Прикрепил на его место короткий кусок шланга с дыркой. Открутил вентили и отрегулировал воду. Она была ржавой и плохо пахла. Но это были мелочи. Облупленное зеркало на стене и купленные ножницы позволили привести в порядок мои волосы и бороду. Парикмахер из меня был не очень. Но по сравнению с тем видом, что имел до этого, выглядел прекрасно. Мыло и тёплая вода совсем преобразили мой вид. Остриженные волосы убрал. Бросил их в дырку унитаза и смыл. Постирал рубашку. Отжал её. Прилагая все силы. Старой майкой вытерся. Вместо полотенца. Она уже расползлась и не годилась к дальнейшей носке. В таком же состоянии были и носки. Но без этой части одежды можно было обойтись. Раздеваться мне было не перед кем.
Окончил водные процедуры и борьбу за здоровый дух тела. Оделся. Обтёрся туалетной водой. Впервые за долгое время почувствовал благодать чистого тела. Уже не нужной майкой вытер пол. Отжал её и повесил на ржавую батарею. Её отключили лет двадцать назад и оставили ржаветь. Закрыл за собой дверь и постучал в дверь напротив. За ней скрылась женщина.
— Входи! Чего стучишь?
Раздался голос из-за двери.
Уже не колебался. Открыл дверь и вошёл. Комната служила раздевалкой и местом отдыха женщины. Она была совершенно другой и резко отличалась от помещения, в котором был перед этим. Она была чистой. Стены выкрашены светло синей краской. Справа от входа стену покрывала клеёнка. На ней была укреплена деревянная вешалка. На этой вешалке справа висела одежда. В ней женщина работала. Слева висела чистая одежда. В ней она ходила на работу. В комнате стоял стол. Старый диван и две табуретки. Стол был застлан чистой клеёнкой. Заднюю часть комнаты закрывала ширма. Всё из той же клеёнки. Возле неё стоял деревянный столик. На нём лежал кусок плоского шифера. И на нём стояла электроплитка с двумя конфорками. На одной конфорке красовался чайник. Над всем этим висела полка. На ней стояли кастрюли, тарелки, чашки. Всё было не новое с местами облупившейся эмалью. Но всё было чистое.
Меня чистого и подстриженного женщина встретила улыбкой:
— Ну, почти человек! Только сменить гардероб и готовый жених.
Произнесла она. Потом указала на штору.
— Я сейчас отлучусь. А ты там, в углу посмотри одежду. Она осталась от работавшего здесь народа. Она чистая и стираная. Возьми! Переодень свои лохмотья. Только смотри аккуратно! Не разбрасывай ничего. Свои лохмотья сложишь в полиэтиленовый мешок для мусора и выбросишь в контейнер. Давай действуй!
И она ушла. А я направился за штору. Там был умывальник со смесителем, зеркало и чистый унитаз. На стене висели плафоны. В их свете увидел одежду. Она была аккуратно развешена на крючьях. Они были вбиты в стену. Саму стену покрывал картон. Гвоздями он был прибит в швы между блоками. Мои глаза разбежались. Старался не наглеть. Перебирал и примерял одежду.
Никогда раньше не думал, что буду так счастлив. От возможности рыться в старой одежде. Но правду говорят, что всё познаётся в сравнении. И для счастья нужно не много. Моё счастье висело передо мной. Долго рассуждать и философствовать не буду. Отобрал, стараясь не жадничать, из развешенного добра скромно. Две нательные рубахи, свитер, рубашку, пиджак, плащ. Две пары брюк, пальто, ботинки. Нашлись и три пары носок. Своё старье сбросил в мешок и быстро переоделся. Остальное добро отобранное мной для смены аккуратно сложил в чистый мешок из полиэтилена. Выключил плитку. Закипевший чайник переставил на вторую холодную конфорку и сел на табурет. Оба мешка с одеждой положил рядом с собой.
Вскоре пришла женщина. В бумаге она принесла пять беляшей с мясом и шесть пончиков с повидлом. Всё это выложила на две тарелки. С полки кроме тарелок достала две чашки, чайник с заваркой и пачку сахара.
Сама съела один беляш и один пончик. Пододвинула ко мне тарелки и сказала:
— Еж! Не деликатничай! Не на приёме в Кремле!
Так началось моё знакомство и сотрудничество с бабой Машей. Женщиной 70 лет. Она работала, что бы помогать своим дочкам и внукам. Им, как и всему народу жилось нелегко.
С едой и чаем расправился быстро. Помещение покинул первым. Баба Маша старательно закрыла замки. Простились и разошлись.
Уже позже баба Маша сказала мне, что тогда она решила. Наши пути разошлись навсегда. Такие помощники как я появлялись периодически. Повкалывали день. Получали на выпивку и исчезали. Просить и побираться было легче, чем работать. Понимали это быстро. Вот она и подумала, что я поступлю также. Услышал её слова и промолчал. Говорить о том, что люди разные и даже на дне хочется сохранить хоть не много человеческого достоинства. Не стал. Это действительно личное.
Но в этот день моя работа ещё не закончилась. Мне предстояло отдать оброк. На погашение его пока не собрал и копейки. Понимал, что в случае неуплаты встречусь с Кешиными кроссовками. Быть руками он побрезгует. Желать этой встречи мог только мазохист. А я им не был. Как избежать этого счастья? План у меня был. И я приступил к его исполнению.
Для начала нашёл кусок картона. Подошёл к женщине. Она торговала с лотка карандашами, фломастерами, блокнотами и другой мелочью. Выпросил обломок чёрного карандаша. Своими ножницами кое-как заточил его и вывел на картоне:
"Люди добрые! Я, одинок! Пролежал в больнице три месяца. Денег нет. Голодный! Помогите, Христа ради!"
У входа в вокзал и уселся на пластиковые мешки, В них лежала моя старая одежда и одежда подаренная бабой Машей. Сидел и молчал. Опустил голову. Просто поставил перед собой пустую коробку от детских сандалет. На коленях держал картонку со сделанной надписью. И ждал реакции людей. Уже говорил. Стыд и брезгливость покинули меня. Что унижаюсь? Понимал. Но не переживал. Мне нужно было выжить. Вот и пытался.
Монета достоинством в 2 рубля упала в коробку. Я поднял взгляд и посмотрел на человека. Первого отозвавшегося на мою просьбу о помощи. Передо мной стояла старушка. Ей было под семьдесят. Очень скромная одежда говорила об её скромном достатке. Слёзы набежали на мои глаза. С трудом проглотил ком, вставший в горле, прошептал:
— Спасибо! Храни Вас Бог!
Сказал эти слова от души. От всего сердца. Она перекрестила меня. Вздохнула и отошла. Нищий помогал нищему! В этот момент понял, что был не справедлив к людям.
Сытые, проезжающие в машинах люди были черствы. Но простой народ нет! Его обманывали, обирали, а он всегда проявлял сострадание. Старался помочь человеку, попавшему в беду. Делился последним. И пока есть этот народ до тех пор каждый может рассчитывать на сострадание и помощь. Это действительно дар Божий! Спасибо Вам простые люди! И да поможет Вам Бог! Убережёт Вас от болезней и горя! От нищеты и одиночества!
На душе стало легче и светлей. Мою беду разделили! Мне сочувствовали и сострадали! И это самое большое благодеяние. Его буду помнить всегда!
Народ проходил мимо и удостаивал меня вниманием. Монеты разного достоинства падали в стоящую передо мной коробку. Они уже не стучали о картон. Они звенели, ударялись о монеты брошенные раньше. Я благодарил людей. От души желая им счастья. Наверно, эти искренние чувства отражались на моём лице. Душа пела. Было хорошо и комфортно. Не оттого, что давали деньги. А от сочувствия и сострадания. Так проходили часы. Поток людей уменьшался. Вечер всё больше вступал в свои права. Зажглись огни ламп и фонарей. Надвигающаяся темнота ночи отступила. И вот передо мной возник Митяй. Некоторое время он смотрел на меня. Затем махнул рукой и сказал:
— Ладно, закругляйся! В такое время посетителей вокзала и прохожих мало. Сидеть дальше? Пустое дело. Пошли! Покажу наше жильё и определю тебе место.
Собрал своё добро. Встал и пошёл за Митяем. Этот был очень длинный день. Он был полон приключений, унижений, побоев и человеческого сочувствия. Всё это навалилось сразу и порядком измотало. Усталость навалилась сразу. Заныла спина. Затёкшие ноги изменили мою походку. Сгорбившись, хромал за Митяем, подволакивая ноги. Наверняка со стороны выглядел глубоким стариком. Стариком несущим тяжёлый груз прожитых лет. Сейчас понимал главное. Вся прожитая жизнь была счастливой. А теперь стал бурьяном в придорожном кювете. И это моя судьба. Ковылял. Старался гнать эти мысли. Так мы и шли через залы вокзала. Выбрались на перрон. Пошли по нему к правому углу здания вокзала. Здесь с перрона вниз вела лестница. По этой лестнице спустились вниз и оказались перед железной дверью. Митяй открыл эту дверь. Мы вошли в подвал. Затхлый воздух подвала ударил в лицо. Он был душным и тёплым. Это было основное благо. На улице было сыро и прохладно. А запах? Чепуха! Мой нос с этим справился быстро. Любые миазмы воспринимались нормально. К неприятным запахам уже привык.
Тусклые лампочки в грязных плафонах освещали всё вокруг слабым светом. Под потолком шли трубы. Ржавые, мокрые с них срывались и падали капли конденсата. Некоторые протекали. На песчаном полу всё это оставляло тёмные влажные пятна. Молчали и шли вперёд по коридору подвала. Говорить не хотелось. Подвал навевал не радостные мысли. Так и дошли до металлической двери с круглым толстым стеклом. Митяй остановился перед ней. Поднял с пола кусок металлической арматуры и постучал ею в дверь. В стекле двери появилось лицо. Над дверью в плафоне горела лампочка. Нас осмотрели. Узнав Митяя. Открыли дверь. Здесь смог осмотреть её. Она была толстой с запором. Смазанные петли не издали ни звука. За ними хорошо ухаживали. Мы вошли в небольшой тамбур и дверь за нами закрылась. В тамбуре освещения не было. Слабый свет попадал в него через толстое стекло оставшейся за нашими спинами двери. В этом слабом свете было видно, что мы стоим перед следующей железной дверью выкрашенной серой краской. Она открывалась внутрь.