Седые волосы не говорили ни о чём. Они украшали головы молодых и старых. Это жизнь красила их. Отмечала всё, что выпало пережить человеку. Поэтому определять по седым волосам возраст заключённого? Глупо. Это занятие бросил.
Что случилось? Понял сразу. Это была не первая моя зона. Рухнувшее дерево придавило не опытных лесорубов. Кому повезло? Тот представился сразу. Этому бедняге не повезло. Его ждал мучительный конец. Пьяный фельдшер и таблетки аспирина составляли все медицинские силы и средства медсанчасти зоны. Конвойных и лагерный персонал лечиться отвозили в больницу в посёлок. А зеки помрут или поправятся? Это уж как суждено. Это всё было не ново. Поэтому потерял интерес к происходящему. Отвернулся к стене. Решил подремать.
Сон уже овевал сознание и вдруг встрепенулся. Что-то было не так.
Любой человек связанный с криминальным миром знает истину. Самое главное это доверять своей интуиции. Своим инстинктам. Иначе не выжить. Я хоть и был молод, но опыт имел. Не раз моё чутьё опасности спасало мне жизнь. Не колебался ни секунды. Откатился на край нар. Вскочил на ноги и прижался спиной к стене барака. Мой взгляд метался вокруг. Мозг оценивал ситуацию.
То, что заставило меня приготовиться к отражению опасности. Определил сразу. Мои инстинкты отреагировали на не обычное поведение человека в чёрном плаще. Он спокойно шёл к нашему углу. Его грубые бахилы стучали по доскам пола барака. Этот звук и заставил меня вскочить. Мои глаза округлились. Дело в том, что по законам зоны к авторитету самому подходить нельзя. Можно было к нему подойти, только если он приглашал. А так для простого зека это грозило избиением подручными и телохранителями авторитета. Могли всадить и заточку. Это знали все! Кто хотя бы день провёл на зоне. По состоянию его одежды этот человек на зоне новичком не был. Значит, законы зоны знал! И не смотря на всё это или точнее вопреки всему. Он спокойно шёл. Направляясь к Глебу! Удивило меня и поведение окружения Глеба. Они вставали при его приближении. А дальше поступали ещё более необычно! Склоняли головы и освобождали дорогу. Да и сам Глеб удивил меня. Он встал! Когда этот человек ещё только подходил к нам. Мне было проще. Я стоял уже давно. Молчал. Поражен был не обычным поведением окружающих. Наблюдал за происходящим и рассматривал странного человека по мере его приближения.
Сначала мой взгляд скользнул по его одежде. То, что принял за плащ, было чёрной сутаной священника. Но это подразумевалось. На самом деле это была латка на латке выгоревших лоскутков. Они давно потеряли свой первоначальный цвет. Грубо пришитые они между тем были чистыми. Смеяться над этим убожеством не хотелось. Голову подошедшего человека покрывала грубо скроенная шапка. Она напоминала головной убор священника. О седых волосах и седой бороде уже говорил. Но теперь видел, что этот человек стар. Сказать сколько ему лет? Было трудно. Худое лицо аскета могло принадлежать глубокому старику и молодому, мужчине. И тут увидел его глаза не обычной голубизны и глубины. Наши взгляды встретились. И я утонул в них. Несколько мгновений странный человек всматривался в мои глаза. Мне казалось, что этот взгляд проник в мою душу. И вдруг человек усмехнулся. Его лицо как бы осветилось изнутри. Это был не обычный свет! Он исходил о его лица. Создавая ореол.
Даже теперь через много лет отчётливо вижу это не обычное светящееся лицо. Я не выдержал. Опустил взгляд и склонил голову. Как и все. Стояла тишина. Люди входили в барак к нам не приближались. Молча, толпились в дальнем конце, и смотрели в нашу сторону.
Мои звериные инстинкты отметили угрозу в этом молчании и взглядах. Только несколько часов спустя понял. Толпа готова была поступить не обычно. Никто не думал о себе и своей жизни. Они были готовы ринуться на нас и на кого угодно. Даже на автоматы охраны. Разорвать и затоптать всех! Посмей кто-то не только своим действием. А даже своим словом! Или своим взглядом. Обидеть этого человека. Такое поведение разных людей очень удивило меня.
Но, ни Глеб и ни кто-либо из его окружения даже не пытались поднять глаза от пола и произнести хоть один звук. Они покорно и безропотно стояли, молчали и не шевелились. Это видели все. Почувствовал, что напряжение толпы спало. Она тоже стояла не подвижно и молчала. Внезапно понял! Эти чувство удивления испытывал и ощущал только я. Глеб и приближённые ничему не удивлялись. Вели себя естественно. И ни о чём таком не думали. Они просто стояли и ожидали, когда заговорит странный посетитель. И он заговорил! Спокойным не громким голосом:
— Мир и покой Вам! Люди добрые! Случилась беда! Господь послал нам своё испытание. Рухнувшее дерево придавило пятерых братьев наших. Двоих Господь прибрал сразу. Упокой их души! Двое отделались легко. Мелкими переломами. Их путь на земле ещё не завершился. А одному Господь послал испытание! Он изломан и умирает. На всё воля Господа нашего! Для облегчения страданий пострадавших я читаю молитвы. Но нужно помочь и плоти. Нужно промыть раны и наложить лубки. Нужна водка. Пожертвуй сын мой! Во благо ближнему и спасению своей души!
У меня внутри всё похолодело. Только тот, кто тянул срок, знает. Просить нельзя ни у кого и ничего! Что такое водка, табак и чай, на зоне? Это не просто богатство. За это убивают. А здесь простой зек в странных лохмотьях требовал водку у авторитета! Что за этим последует? Представлял.
Приближённые Глеба набросятся на просителя. Толпа набросится на нас. Толпа большая и нас просто затопчут. Порвут на куски. Это промелькнуло в моей голове. Приготовился принять свою участь. Просто так сдаться не собирался. Но было странно. Мои чувства не улавливали ни враждебности Глеба и остальных. Ни враждебности толпы. Все слушали слова этого человека. Вот говоривший человек замолчал. Но ещё несколько секунд все почтительно молчали. Словно ожидали. Не скажет ли он ещё чего? Поняли, что человек сказал всё и просто ждёт ответа. Глеб посмотрел на Фрола и кивнул.
Фрол огромный мужик. Закоренелый убийца, безжалостный и злой. Понимал и признавал только Глеба. Этого человека с безжизненными глазами боялись все. Вдруг он преобразился. Его лицо разгладилось. Стало умиротворённым и кротким. Он мгновенно метнулся к койке Глеба. Нагнулся и вытащил целое богатство. Бутылку водки, краюху хлеба, луковицу и завёрнутый в белую ткань кусок сала. Сжал всё это в руках. С горящими глазами он подошёл к странному человеку:
— Святой отец! Разрешите помочь Вам!
Человек обвёл всех взглядом и спокойно произнёс:
— Спасибо от имени страждущих людей! За Ваш дар и сострадание! Господь этого не забудет! Идём сын Божий! Исполним акт милосердия!
Глеб и остальные отвесили поклоны. Кто меньший. Кто больше. И только тут понял! Руки этого странного человека не двигались за всё время разговора. Он не пошевелил ими! Ни разу.
Калека на зоне? Да ещё и на лесоповале?
О таком не видел и не слышал. Жестокая жизнь на лесозаготовках не давала возможности калеке задержаться долго в живых. Не выполнил норму? Нет пайки. Прямая дорога в карцер. А там без еды и воды? В холоде и сырости на цементном полу? Долго ли протянешь. Помощи и милости ждать от окружающих бессмысленно. На зоне каждый за себя и против всех.
Но вопреки всему очевидному и известному. Вопреки здравому смыслу. Этот калека жил! И мало того мог безнаказанно совершать поступки, за которые поплатиться жизнью труда не составляло. Любопытство и не обычность произошедшего на моих глазах раздирали меня. Но с вопросами решил погодить. Все были взволнованы и возбуждены. Все молчали и смотрели вслед удалявшемуся человеку. Фрол почтительно приотстал. Он гордый и счастливый шёл за ним. Прижимал к груди свою ношу. На лицах окружающих не было страха. Они выражали почтение и одухотворённость. Понял это. Так же молчал и смотрел вслед уходящему человеку.
Первым отвернулся и пошёл на свою койку Глеб. Он лёг и уставился в деревянный потолок из грубых досок. Потолок барака. Остальные так же молчали и расходились по своим местам.
Карты остались лежать на столе. К игре никто не вернулся. Вскоре привезли баланду. Пришло время ужина. Мне и Глебу мыски и хлеб принесли. Убрали карты и поставили на стол. Ели все молча. Взгляды всех были в мысках. Создавалось впечатление, что каждый рассчитывал там найти что-то необычное. Хотя, что можно найти в вареве из капусты, свеклы и картошки? Баланды изо дня в день готовили по одному и тому же не хитрому рецепту. Просто так все изображали занятость. Всем было легче избежать разговоров. В бараке в муках умирал человек. Его боль понимали все.
Вопросы мучили меня. Слишком много не обычного и не понятного свалилось на меня. Понять сам? Даже не старался. Всё произошедшее противоречило логике. Законам лагерной жизни. Мне требовались ответы на вопросы. Язык с трудом умещался за плотно сжатыми зубами. Но приходилось ждать и терпеть. Глеб заговорить должен был первым. Это было законом того мира к коему я принадлежал. Нарушать его не собирался. Не имел права.
После ужина, Глеб уселся на свою койку. Достал кисет и скрутил из обрывка газеты кулёчек. Насыпал туда махорки. Потом протянул мне кисет и сложенную газету. Я занялся делом. Готовил себе самокрутку. Целиком отдался этому занятию. Глеб раскурил своё сооружение. Сделал глубокую затяжку. Втянул в себя едкий дым. Потом с наслаждением выдохнул его. Выпустил густое облако дыма. Я занимался тем же. Глеб посмотрел на меня и сказал:
— Ладно! Спрашивай! Но предупреждаю сразу! О себе этот человек не говорит. Многое из того, что знаю это слухи. Они ходят вслед за ним из зоны в зону. Правда или выдумка? Всё, что говорят о нём. Не знаю! Но я всему верю. Поверишь ли ты? Твоё дело! Но насмехаться над всем не советую. С насмешниками случаются странные вещи. Это известно многим.
Сказано это было серьёзно и веско. Но это было лишним. Насмехаться? Уж точно не собирался. Что-то не понятное, сильное и могучее исходило от этого человека. Это чувствовал. Спросил просто:
— Кто он?
Глеб помолчал. Сильно затянулся. Выпустил дым и потом ответил:
— Вопрос это очень сложный. Ты молодой! Не знаю. Поймёшь ли мой ответ? Но отвечу так, как думаю! Он Святой! Наша общая совесть и её что-то. Чего не могу выразить словами. Но понимаю сердцем и душой. О нём ходит много легенд и историй. Они не поддаются осмыслению. Объяснению. Но я и очень многие другие принимаем всё на веру! Без сомнения и вопросов!
Посадили его в 1935 году. Летом. Он священник из небольшого села на Волге. Чем и кому он помешал? Не известно. Но статью ему шили крутую. Подготовка восстания. Организация заговора с целью свержения Советской власти. В общем, полный набор для расстрельной статьи. Тогда ещё время массовых расстрелов не пришло и просто так людей не расстреливали. Обычно рисовали не спеша уголовное дело. Потом громкий суд с признанием своей вины. И уже только после ставили к стенке. Мимоходом священника и ещё десятка два людей объединили в организацию врагов. Составили протоколы. Написали вопросы и ответы. Готовили громкий показательный процесс. Но что-то не сложилось. О священнике и забыли. Было тогда и так.
Он сидел в камере. Ухаживал за сокамерниками. Народу становилось всё больше. Следователи избивали и калечили людей. Так выбивали признания. Ежедневно из переполненных камер выносили трупы людей. Многие умирали от пыток и побоев. Голод тоже не отставал. Собирая свою дань. Воды и еды практически не давали.
Время шло. Вот и наступил 1937 год. О показательных судах над "врагами народа" забыли. Слишком много оказалось этих "врагов". Камеры были забиты. Люди стояли часами. Ожидали очереди просто присесть. И тогда начали расстреливать по спискам утверждённым "тройкой". Расстреливали круглосуточно. Прерывались только на обед и ужин. Преданных и стойких коммунистов коим можно было доверить расстрел "врагов народа" не хватало. Вот и нашли выход.
Пулемёт с первым и вторым номером да два коммуниста с маузерами. Они добивали тех, кто уцелел под пулемётным огнём. Водки исполнителям не жалели. Поили их от души. Оно и понятно. Расстреливать людей женщин, стариков, подростков целыми днями нелегко. Всё было поставлено на поток. Народ вывозили машинами. Ставили у вырытых рвов и косили. Кто не упал в ров сам? Тех сталкивали туда вручную. Потом засыпали. Случалось разное. Иногда закапывали и живых. В эту волну попал и священник.
В один из дней его и десяток других сокамерников погрузили в фургон и вывезли к наполовину заполненному известью и землёй рву. Там уже расстреляли не один десяток. Привезенных выстроили.
Пулемётчики выпили по стакану водки и легли за пулемёт. Они не спеша готовились расстреливать стоящих у рва людей. Те стояли и ждали. Только священник молился. Он простил мучителям все их грех и громко молился за их заблудшие души. Конвоиры те, что привезли заключённых, стояли в стороне. Они стояли безразлично опирались о лопаты. И предстояло закапывать ров. Работа не из лёгких. Раздалась команда руководителя расстрелом. Он достал маузер и стал поднимать его. Хотел пристрелить зловредного попа.
А дальше началась легенда. Рассказывали её все! Кто был свидетелем и просто слышал. Рассказывали шёпотом. Но везде. Кое-что добавляли и выдумывали. Но общий смысл и ход событий сохранялся.
Священник осенил расстрельную команду крестным знамением и молитвенно сложил руки. Он молился и спокойно ожидал своей участи. Командовавший расстрелом вдруг быстро поднёс маузер к своему подбородку и выстрелил. Его голова разлетелась. Он рухнул на землю. Второй чекист уронил свой "Маузер" и бился на земле с наливающимся синевой лицом. Он бился очень долго. Пока не затих. Оба пулемётчика бегали вокруг. Громко кричали и плача вытирали руки о землю. Конвоиры и люди у рва так и стояли застыв. Боялись шевельнуться. Только водитель фургона привезшего заключённых от страха увиденного нажал на газ и умчался в город.
Через час приехали два грузовика полные вооружённых сотрудников НКВД и легковушка начальника областного управления НКВД. Местного царя и бога. Внимательно осмотрели место странного события. Прибывшие бойцы по приказу начальника забрали всех. Заключённых, конвоиров, сошедших с ума пулемётчиков и оба трупа. Продолжить расстрел желающих не нашлось. Слишком свежи были впечатления от увиденной, здесь картины. Заключённых увезли в тюрьму. Началось следствие. Как ни старались, а сохранить всё в тайне не смогли. Слухи ползли.
Дальнейшие события ещё больше нагнали страха и ужаса на работников НКВД. Оно и не мудрено. Слишком всё было необъяснимо и отдавало мистикой.
Начальник следственной части областного НКВД лично занялся следствием. Он допросил всех участников и свидетелей по много раз. Потом он и двое следователей выпили две бутылки водки. Добавили себе решительности и смелости. Тогда и приказали доставить в подвальную камеру священника. В этой камере с засохшими подтёками крови на стенах с заключёнными не миндальничали. С изломанными костями. Отбитыми внутренностями те молили о смерти. Сознавались во всём. Подписывали всё. Только бы быстрей умереть. Смерти ждали как блага. Как милости. Сюда и привели священника.
Сидевший за столом начальник следственной части, криво усмехнулся и изрёк:
— Ну-ка представитель тёмных сил! Крестишь наших бойцов? Насылаешь порчу? Ладно! Как борец с мракобесием я нашёл выход. Сейчас применим его на тебе. А ну орлы! Перекрестите нашего "мракобеса"!
Два здоровых парня предусмотрительно одетые в кожаные передники мясников с дубовыми палками в руках подошли к священнику. Коротко размахнулись и ударили его по ключицам обоих рук. Когда они подходили, священник спокойно с жалостью во взгляде взглянул на подходивших мучителей. Потом посмотрел на улыбающегося начальника следственного отдела и кротко произнёс:
— Прости меня Господи! Как я прощаю Вам Вашу злобу и заблуждения! И пошли мне силы выдержать это испытание во имя веры истиной!
Уже подошедшие к священнику молодцы со всего размаха ударили его своими палками по плечевым суставам рук. Что произошло дальше? Не видел никто. Стоявший у двери конвоир говорил одно. После удара по суставам священника в комнате наступил мрак. Воздух загустел. Он потерял сознание. При этом даже не искушённый человек видел, что он лгал. Об этом говорил и ужас, возникающий на его лице. Но на своих показаниях он стоял насмерть.
Был без сознания. Ничего не видел и не слышал. Когда пришёл в себя на полу корчился священник, а рядом лежали два растерзанных, окровавленных, трупа. Это были два следователя с дубовыми палками в руках. Судя по состоянию их тел, смерть их была ужасной. Сидевший за столом начальник следственного отдела областного НКВД выглядел не лучше.
Глаза вылезли из глазниц черепа. Они висели на глазном нерве. Синее вздутое лицо. Это тоже был труп с искаженными чертами лица. Дикий ужас застыл на том, что когда-то было лицом человека. Это было не объяснимо. Но это зрелище вселяло животный страх в смотревших на всё людей. Других свидетелей не было.
В бешенстве начальник областного НКВД, приказал бросить священника в карцер не кормить и не давать воды. Запретил оказывать медицинскую помощь. Это было утром. Кровавые допросы обычно проводились ночью до полудня. А днём в обед начальник областного НКВД умер. Подавился кусочком хлеба. Умер от удушья. Так определил его смерть врач. Желающих проверять этот диагноз не нашлось. Это было последней каплей. Каплей переполнившей чашу попыток разделаться со священником.
Заместитель начальника НКВД занял кабинет своего предшественника. Выводы сделал. Он приказал оказать медицинскую помощь священнику. Положить его в тюремную больницу. Подлечить и отправить с ближайшим этапом на зону. Как можно дальше. Так и сделали.