- Да я вас силой!
- А я ручками, ручками уцеплюсь!
- Оторву, оторву паршивые руки неудавшегося фантаста!
- Так ведь фантаст-то теперь вы?
- На!
- Хра!
Бац! Грох!
Оба Федора Михайловича Приклоновых, и тот, что сто восемьдесят, и тот, что десять в девятой, клубком покатились по блестящему скользкому полу. И разобрать, кто есть кто, теперь уже было невозможно.
Что-то недосказанное было в этом разговоре. Что-то от Федора хотели недостойного, подлого. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, он подошел к креслу и сел в него. И сразу же все стало ясно.
- Эй вы! - грубо окликнул дерущихся Федор. - Поработали и хватит, пора отдохнуть!
Подействовало. Федоры с порядковыми номерами расцепились, встали, наскоро привели себя в порядок, обратились в слух.
- Вот что, - сказал Федор. - Вы тут, насколько я понял, ерундой занимались. Кто из вас пойдет к Афиногену Каранатовичу? Что? Даже желающих нет? Странно. Кто же убедит комиссию? Великое изобретение Афиногена не должно пропасть во времени? Что вы без него? Так... Нуль без палочки. Ты, Федор-десять в девятой?
- Это не я, это он - Федор-десять в девятой!
- Нет, не я, а ты! Я - сто восемьдесят!
- Прекратите, - вдруг устало попросил Федор. - Не хотите, не надо. Мне иногда приходит в голову, что ваш нуль-упакованный мир нужно уничтожить. Он нуль, хотя и упакованный. Нет в нем ни добра, ни фантазии. Бред собачий! Страшно, но надо. На этом и порешим. Никто не пойдет к Афиногену. Никто! А другого случая не представится, потому что Афиноген уже не перенесет этого. Он и держался-то только надеждой, что ему поверят, помогут этой верой, человеком сделают. Жаль Афиногена Каранатовича. Но никто из нас троих этого уже не увидит. Конец! Простимся, что ли, Федоры Михайловичи Приклоновы?
- Нет! - заорал один.
- Нет! -заорал другой.
- Я! - согласился первый.
- Мы! - согласился второй.
- Не позволю! Никуда вы не пойдете!
- К чертовой матери! - завопил один и бросился бежать.
- К чертям собачьим! - загундосил второй, догоняя первого.
- Глупцы! Ведь тот, кто поможет Афиногену... - Федор вдруг смутился... - Ведь тот и станет основателем этого "будущего". Стойте!
Федор выскочил из-за стола. Догнать, догнать, во что бы то ни стало догнать. Задержать! Зубами! Ногтями!
Но все-таки слаб был Федор, хотя и бросил давно это прилипчивое занятие - питье. Да и суставы пальцев ног взмолились от боли. Мешал бежать и браслет с цепочкой. Нет, не догнать ему было шустрых двойников. Но среди тех, уже на бегу, снова разгорелась борьба. Кто-то из Федоров подставил ножку другому. Тот упал, успев схватить первого за штанину. И покатились они по чудному полу. Тут снова один вырвался и пробежал в лидерах метров сто. И снова свалка. Хоть и секунду длилась она, но Федор успел приблизиться.
Давайте, давайте, еще, еще поборитесь, мысленно упрашивал их Федор.
Догнал он своих двойников у самых стеклянных кирпичей. Федор-109 уже рвал ручку двери. Оттаскивая то одного, то другого, Федор окончательно измотался. И в какой-то момент пропустил бросок наиболее шустрого из двойников. Дверь распахнулась.
"Что я наделал?" - успел подумать Федор, и тут блестящий дворец будущего со сверкающим полом, уходящими ввысь арками и неизвестно откуда льющимся светом, рухнул. С карниза, срываясь, падал Федор-109.
Федор очнулся на крыше актового зала. Все кости болели, глаз распух, губы разбиты в кровь. Завывал ветер, и Федор почувствовал, что он замерзает, но не было сил даже пошевельнуться. Откуда-то сверху раздались крики, потом перед уцелевшим глазом проплыла веревочная лестница, чьи-то сильные руки приподняли его и передали в другие.
Федор с досадой подумал, что этот проклятый фантаст из двадцатого века все-таки спер у него фантастическую повесть, и захрустел зубами. Стало теплее и чуть темнее. Он уже лежал на носилках.
- Ты лежи, папаня, лежи, - сказала Ольга. - У нас занятия санитарной дружины. Никто не хочет изображать из себя раненого. А нам баллы срежут.
- Ладно, - прошептал фантаст и подумал, как хорошо, что в институте есть санитарная дружина.
Его куда-то понесли, но не особенно осторожно, потому что в носилках лежал совершенно здоровый человек с поломанным ребром, распухшим глазом и разбитой губой".
12
- Папаня! - ахнула Ольга. - Кто это тебя разукрасил?
- Да пустяки, - отмахнулся я.
- О, горе мое, - вздохнула Валентина. - На тебя бодяги не напасешься. И чем вы только на заводе занимаетесь?
- Тензометрические усилители настраиваем. Конец месяца. Кто-то из заказчиков приехал и давай требовать: оттарируйте им усилитель на консольной балке, и все тут. А у нас же новая методика настройки. Балки давным-давно метровым слоем пыли покрылись. Ну... приволокли, датчики проверили, какие оборвались - заменили, нагружать стали. А одна балка возьми да и сломайся. Меня вот и шарахнуло.
- Сочиняешь, папаня, - немедленно уличила меня во лжи дочь. - Мы же учебно-производственную практику проходили на вашем заводе и прекрасно знаем, что это за балочки. Они маленькие и уж сломаться никак не могут. Их и загружают-то килограммов в десять.
- Опять?-испуганно спросила Валентина.
- Да, - нехотя ответил я. - И не желаю я этого, а иногда получается. Еще когда из поезда в Марграде вышли, решил, что завязываю. Все. Кончено. Но ведь оно от меня не зависит...
- Нет, Федя, от тебя многое зависит.
- Квартеру, ли чо ли, дают? - нараспев спросила Пелагея Матвеевна.
- Да никто ничего не дает! - Я даже рассердился.
- М-м... А я думала, квартеру дают, - сказала теща, не отводя взгляда от телевизора, где всмятку рубились хоккеисты.
- Примочку сделать? - спросила Валентина.
- Да само пройдет, не беспокойся.
- Пройти-то пройдет, а будешь ходить, людей пугать своим синяком.
- Да ты ему забинтуй, - посоветовала дочь.