Никто не знал, как яростно ненавидела она это тело. Ненавидела и любила его мягкость, его округлость, его нежную кожу. Эти тяжелые груди, покачивающиеся при движении; этот гротескно выступающий живот; эти руки и ноги, тонкие и хрупкие, как у паука. Ей было известно его предназначение: получить мужское семя и выносить ребенка.
Ребенка, этого чужака, этого незнакомца, растущего, шевелящегося и спящего в ее утробе. Севайин ненавидела его так же, как тело, в котором он был зачат. Она любила его с таким неистовством, что по сравнению с ним Касар казался тусклым и холодным. Когда на дороге она чуть не потеряла связь с жизнью, а вместе с ней и сына, ей стало ясно, что если он умрет, то она тоже не сможет жить. Она часто прикасалась к нему рукой и разумом, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке, что он не пострадал, что он превосходно развивается. Сильнее она любила только Хирела. Свое тело она тоже немножко любила, потому что один из них любил его, а другой рос внутри него, и к тому же она выбрала его, полностью сознавая свои действия.
Она до сих пор еще не познала своего тела во всей полноте, не привыкла к нему.
Но суть дела была совершенно проста. Форма изменилась — душа осталась прежней. Понимая это, Севайин засмеялась, лежа в темноте. Невозможно было убежать от сложного переплетения любви и ненависти, страха и радости, изъянов и совершенства, имя которому было Саревадин.
Она ненавидела его. Она любила его. Она медленно начала принимать его.
В последнюю ночь перед встречей с их отцами Севайин лежала рядом с Хирелом и смотрела на него спящего. Сама она совсем не хотела спать. Ее бил лихорадочный озноб, она старалась побороть свои страхи. Она тихо лежала, не отрывая глаз от лица Хирела. Во сне он казался совсем ребенком.
Может быть, она должна уйти. Оставить его здесь, в надежном укрытии, в безопасности, а позже смягчить его гнев. Он ничем сейчас не поможет. Ведь это не его отец намерен вести войну до полной и сокрушительной победы. И только она способна остановить это, она и растущий в ней наследник обеих империй.
Хирел шевельнулся, прижимаясь к ее теплому телу. Его рука коснулась ее живота. Даже во сне он улыбнулся. Ему снился рыжеволосый мальчик с темной кожей и удивительными глазами.
Севайин зарылась лицом в его волосы. Нет. Она лжет сама себе. Невозможно покинуть его. Она нуждается в нем. Ее сон давным-давно подсказал ей это. Хирел — ключ ее силы. И она даже не может ненавидеть его за это, ибо вокруг слишком много такого, что заслуживает ее ненависти.
Князь Орсан не поехал с ними. Он так часто менял свои убеждения, что эта последняя измена подорвала его силы. Человек, который смотрел на них в предрассветной мгле, был незнакомцем, больным и старым, тяжело опирающимся на посох. Несмотря на их сопротивление, он стал их слугой: кормил, купал. Он подарил им одежду, подобающую принцам, которые должны предстать перед своими народами, роскошную и богато разукрашенную, но достаточно практичную, несмотря на обилие золота и драгоценных камней. Хирел получил все восемь одеяний, напоминающих его свадебный наряд, но предназначенных для путешествия; их тяжелые складки с успехом заменяли доспехи. Бриллианты, усыпавшие ткань, делали его тело неуязвимым; горло прикрывал тяжелый золотой воротник с алмазами, а венец, выполненный в старинном стиле, напоминал военный шлем с короной. Надевая его. Хирел едва заметно улыбнулся.
Убранство Севайин меньше походило на военное снаряжение, но было не менее древним. Мужчины и женщины Хан-Гилена носили его тысячу лет назад. В роскоши оно уступало моде Асаниана: на востоке любили простоту. На Севайин были сапоги из зеленой кожи с золотыми каблуками, длинные штаны из золотой парчи, подбитой асанианским бархатом, специальный нагрудник, который она надела без излишних возражений, и тяжелая от вышивки туника, доходившая до колен, поверх рубашки из тонкого льна. На плечи был наброшен просторный сверкающий полуплащ-полукафтан, полы которого красиво ниспадали со спины сенеля. Его вышивка служила отличной защитой от стрел, а широкие складки скрывали как пол, так и положение Севайин. Обруч жреца защищал ее шею, а волосы, заплетенные в косы, уложенные вокруг головы на манер королев Янона и украшенные изумрудами, стали ее короной. Хирел помог ей одеться: она не позволяла Орсану прикоснуться к себе. Она почти жалела его, потому что причиняла ему сильную боль, а он стал слишком слаб, чтобы скрывать свои чувства. Но вести себя по-другому она не могла.
В тихом зеленом дворике их ждали кони. Увидев одного из них, самого маленького, Хирел чуть не забыл о своем королевском достоинстве. Со времени их последней встречи красота и бойкий нрав кобылки зхил'ари не изменились, и к тому же к ней снова вернулись силы. Она приветствовала своего хозяина так, словно он был ленивым ребенком и слишком долго заставил ее ждать себя, но ее ноздри трепетали от сдерживаемого радостного ржания. Хирел подтянул подпругу и сверкнул на нее сияющим взглядом из-под полуприкрытых век. Они были созданы друг для друга.
Севайин заставила себя сделать шаг вперед. Ее поджидал Юлан, родственная душа, которому было все равно, женщина она или мужчина. Рядом с ним, насторожив уши, стоял Брегалан в роскошной попоне. Он был без узды, а на его спине красовалось тисненое и позолоченное седло — вариант простого дорожного седла без высокой луки, словно в насмешку над неуклюжей фигурой Севайин. Она почувствовала радость Брегалана. "Иди сюда, — говорили глаза жеребца, — иди и скачи, мы будем свободны и вместе, душа, душа и душа, хищник, боевой конь и маг — потомок сверкающего бога".
Он был поэтом, этот Брегалан, хотя и презирал глупые слова. Севайин улыбнулась, с нежностью подумав о нем, но сердце ее оставалось суровым. Потому что он стоял в центре круга ее почетной стражи. Это были девять зхил'ари в полном вооружении своего племени. Девять гордых юношей, которые знали принца Керувариона. На их варварски раскрашенных лицах сверкали глаза, спокойно, ясно и неотступно следящие за Севайин.
— Мы принадлежим тебе, — сказал Газхин. Огромный буйвол Газхин никогда не лгал, потому что не видел в этом нужды, и никогда не кланялся, потому что истинный король всегда знает, кто предан ему, а кто нет. — Ты величайший человек, Рожденная Дважды, пребывающая в двух домах, познавшая тайну и принесшая жертву. Мы твои. Мы умрем за тебя. Смех Севайин был похож на звон мечей. — Не надо. Я не стою этого.
Девять пар глаз смотрели на нее, отказываясь верить ее словам. Наконец Зха'дан повторил: — Мы принадлежим тебе.
Она взглянула на него. Он напустил на себя невиннейший вид и широко раскрыл ясные глаза.
— А что сказала бы на это твоя бабушка? — спросила Севайин.
Глаза юного мага были непроницаемы. Но невинным он больше не выглядел.
— Иногда приходится делать выбор, — сказал он. Несколько мгновений она молчала, потом поклонилась ему и остальным.
Брегалан слегка топнул копытом по дерну, оставив едва заметный след на безупречно зеленой поверхности. Не успев даже подумать, Севайин оказалась на его спине. Никто не удивился подобному подвигу. Она никогда не была ни изнеженной, ни больной, ни тем более слишком старой, чтобы не совладать со своим телом. Она просто вынашивала ребенка.
Жалость к себе — это проклятие. Так учил ее дед. Проехав мимо него, она не удостоила его взглядом и не попрощалась. За нее это сделал Хирел, снисходительно выбранив ее.
У ворот она обернулась. А быть может, развернулся Брегалан. Орсан одиноко стоял на притоптанной траве, сгорбленный и слабый, но все еще окутанный своей волшебной силой. Он открывал им магический путь прямо в Асациан и ничего не просил у нее: ни понимания, ни одобрения, ни, конечно же, прощения.
— Не сейчас, — сказал он. — Сейчас не время для подобного выбора. Отправляйся с богом, Саревадин.
Севайин не ответила ему ни благословением, ни проклятием. Она подняла свою горящую золотом руку, и Брегалан ринулся вперед.
Армия Солнца и войска Льва стояли лицом к лицу по разные стороны мертвого поля. Прежде здесь был город Индуверран, Город Колота, прикрывавший подступы к самому сердцу Асаниана. Маги превратили его в развалины, вступив в битву друг с другом; они налетели на него огненным порывом и черным ветром, разрушили башни, сровняли стены с землей. Святыня и храмы разных богов превратились в дымящиеся развалины. Все мужчины города были убиты; дети умерли, или скитались по дорогам, или вопили и плакали в пустоту. Женщины лежали на земле, покрытой пеплом, и причитали.
Севайин осадила коня на вершине высокого холма, окутав всю кавалькаду покровом своей силы. Воздух стал густым от смрада смерти. Смерти — и магии. Здесь ее выпустили на свободу, здесь она вкусила крови. И теперь, подобно живой твари в поисках пищи, бродила по полю.
Все это было ужаснее кошмарного сна: стоны и вопли, зловоние мертвечины. Бестия, рыскающая среди руин, то ли тень, то ли живое существо, питающееся ненавистью враждующих магов. Их открытый бой прекратился. Императоры, которым подчинялись маги, приказали им остановиться. Путы императорской воли с трудом выдерживали напряжение: бестия огрызалась, словно ее прогоняли из отвоеванных владений.
Глазами силы Севайин охватила все сразу. Она увидела армии, выстроившиеся на тлеющей земле. Золотые асанианцы, золотые и алые варьяни, храбрые и сверкающие доспехами. Их стройные ряды застыли, готовые ринуться в бой: настал момент, когда необходимые ритуалы соблюдены, когда герольды перестали препираться с противником, а отряды заняли свои места, сосредоточившись в ожидании сигнала. Генералы выдерживали последнюю паузу.
Даже животные — верховые и впряженные в колесницы сенели, боевые псы, коты и орлы — даже они замерли.
Все это напоминало фигуры на игровой доске, застывшие, прекрасные, понятные. Зиад-Илариос избрал для атаки классическую тактику запада: "Три волны Великого моря". Первая волна — пехота, крепостные, рабы, полуобученные и полувооруженные крестьяне, которых словно скот погонят перед колесницей со смертоносными вращающимися ножами. Они умрут, чтобы помешать вражеским рыцарям, а колесницы будут надвигаться, сминая и своих и чужих. Вторая волна — лучники, встречающие врага смертоносным дождем стрел. Третьим, сокрушительным валом налетят принцы: воины в тяжелых доспехах на жеребцах, огромных как быки, и быстрые и легкие уланы-олениай на стремительных кобылах, и вместе с ними ужасная стена колесниц.
Перед этой грозной упорядоченностью армия Мирейна казалась разбросанной, каждый отряд находился там, где хотел. Но Севайин, которая была рождена на поле битвы и выросла в военных походах, узнала четкий порядок в притворном замешательстве. Три крыла разнообразных военных сил, три армии, приученные драться как единый организм, построились в соответствии с ходом боя. "Трем волнам" они противопоставили стену щитов, стену конных лучников и огромную толпу пехотинцев и рыцарей на конях и колесницах. Сверху Севайин видела, что фланги армии варьяни тоньше, чем центр, в сердце которого трепетал алый огонек. Солнце отражалось от его золотого шлема с короной, черный жеребец в нетерпении метался, пронзая рогами тяжелый воздух. Рядом с ним застыл рыцарь в зеленых доспехах на красно-золотой кобыле: как всегда, императрица была по правую руку от Мирейна, а за ее спиной замерли женщины-воины.
Севайин почувствовала жжение в глазах. Властелин Северных княжеств управлял правым флангом, над которым реял флаг с темно-красным львом Гейтана; левый фланг принца-наследника Хан-Гилена казался зеленью во власти огня. Какими храбрыми они выглядели, эти могущественные князья, окруженные рыцарями, облаченные в сверкающие доспехи, готовые дать знак своим армиям.
Храбрые глупцы. Дети, обезумевшие от крушения мира. Хирел остановил своего сенеля рядом с Брегаланом. Его пальцы сомкнулись вокруг запястья Севайин. Он был отчасти ребенком, который нуждается в утешении, отчасти мужчиной, который утешает свою женщину. Она не могла не улыбнуться ему. Он поцеловал кончики ее пальцев и сказал: — Смотри-ка, мы, кажется, почти не опоздали. Почти. Севайин взглянула на зхил'ари. Они терпеливо ждали. На поле протрубил рог. — Пора, — сказала она. Брегалан рванулся вниз по склону холма. Хирел по-прежнему скакал у ее колена, его кобылка отважно защищала честь своего пола. Зхил'ари рассыпались позади по склону холма. Серая спина Юлана мелькала то тут, то там, пока он наконец не нашел свое место справа от Севайин. Он смеялся на свой кошачий лад, упиваясь сладким возбуждением опасности.
Ее собственные страхи сгорели и превратились в пепел. Ребенок в утробе был спокоен, но Севайин чувствовала, как встревожена его душа. Осмотревшись, она поняла, что началась битва. У нее вырвался смех, перемешанный с ругательствами. Она отбросила всякую маскировку.
Армии надвигались одна на другую. На головы воинов обрушился дождь стрел. Выли рога, грохотали барабаны. Люди пели, кричали и ревели, как звери. Там, где скакали девять зхил'ари с двумя принцами, битва замирала. Но, подобно морскому шторму, эта битва, начавшись, уже не подчинялась смертному властелину.
Севайин не была смертной женщиной. Все эти варвары принадлежали ей. Она свела воедино их волю. Над их головами пылала ее сила, словно расплавленное золото в стеклянном куполе, которому был подобен ее принц. Она выковывала мощное оружие, огненный меч. Этот меч разделял армии и отбрасывал их назад. Он раскачивался, вздымался, набирал мощь. Там, где он проносился, оставалась незримая стена. Натыкаясь на нее, стрелы падали, рассыпаясь в пепел. Боевые животные с пронзительными криками отпрыгивали от этой призрачной преграды и разбегались в разные стороны. Люди натыкались на нее и не могли ни пройти через нее, ни пробить ее мечами, хотя воины варьяни и асанианцы почти что дышали друг другу в лицо.
Рукопашный бой был остановлен. С обеих сторон царил хаос разгрома. Некоторые погибли, некоторые умирали, раздавленные в суматохе.
Но большинство отрядов, так и не успев начать битву или ожидая в резерве второй атаки, отступили в безупречном порядке. Это были отборные силы, закаленные бойцы, которые умели встречать неожиданность и ждать.
Среди них были маги. Севайин почувствовала, как они легко прикасаются к ее разуму, проверяя ее действия и измеряя ее силу. Их тревога возбуждала бестию, рыскавшую по полю и становившуюся все мрачнее. Она изгибалась, словно кот. Ее глаза были воплощением безумия. Она возобновила свое нетерпеливое блуждание среди развалин и смерти.
Эта тварь не желала подчиняться воле магов, да и они не хотели управлять ею. Это была чистая первозданная сила. Она не воплощала ни свет, ни мрак, ни добро, ни зло. Ее пищей была смерть.
Магия других лишь питала ее. Молнии делали ее только мощнее. Стена Севайин ничего для нее не значила. Это существо никогда не было живым, следовательно, не могло и умереть.
Севайин категорически отказывалась соглашаться с этим. Тварь не существует и никогда не существовала. У нее нет силы, чтобы причинить вред Севайин и ее товарищам. Бестия потянулась к ней, стремясь зацепить ее тенью когтя. Севайин отрицала ее существование.
Она ничего не почувствовала и ничего не увидела, потому что ничего и не было.
Небо очистилось. Над Севайин пронеслась тень: то ли птица, то ли облако, а может быть, всего лишь взмах ресниц. Севайин запустила пальцы в гриву Брегалана. Жеребец заплясал на месте. — Да, — сказала она.
Он подобрался, застыл на миг — и помчался во весь опор. Севайин стремительно понеслась по свободному пространству между армиями, пылая в лучах солнца. Один из лучников выпустил стрелу. Она, смеясь, поймала ее и направила в небо. Стрела вспыхнула в полете, сгорела и пеплом рассыпалась по земле.
Теперь все узнали Севайин. Вокруг послышались сначала робкие, затем все более уверенные и громкие возгласы: — Саревадин!
А кто-то из воинов Асаниана, сосчитав платья Хирела и заметив его корону, вскричал: — Асукирел!
И снова армии стояли друг против друга, разделенные широкой ничейной полосой, на которой после ужасного поединка магических сил не осталось ничего, кроме пепла и руин. Оказавшись в середине, Севайин остановилась, Зхил'ари сомкнулись вокруг нее плотным кольцом. Хирел осадил свою кобылу рядом с Брегаланом и вгляделся в лица соотечественников так же, как она смотрела на своих. Гул голосов, выкрикивающих их имена, все усиливался и усиливался и внезапно смолк.
Газхин объехал круг на своем пританцовывавшем, нервно фыркавшем жеребце. Он остановился немного поодаль, и, когда зазвучал его мощный зычный голос, установилась звенящая тишина.
— Перед вами стоят наследники обеих империй. Они повелевают вам сложить оружие. Они приказывают вам прекратить вражду. Они говорят вам: "Мы должны будем править, когда война закончится. Мы не хотим управлять опустошенными владениями. Если вы по собственной воле не заключите мир, мы вынудим вас к этому, так же как принудили армию прекратить бой".
Еще никогда не звучало подобных слов на поле брани. Еще никогда наследники двух великих королей не отказывались сражаться, и тем более никогда еще они не прекращали битву при помощи колдовства. Это было неслыханно, невообразимо. Это было страшнейшим предательством.
Севайин начала терять силы. Она уже с трудом удерживала невидимую стену, Зхил'ари тоже ослабели. Хирел покачивался в седле. Хотя Красный князь и вылечил его, он еще не вполне оправился от страшных ран. Сила уже выходила из-под его контроля, посылая огненные стрелы в его мозг и тело.
"Мало-помалу, чрезвычайно осторожно Севайин ослабила напряжение своей силы. Сделай она это слишком быстро — и все сошли бы с ума и погибли. Слишком медленно — и магия испепелила бы Хирела. Он знал об этом, потому что она знала. Страх, возраставший в его душе, истощал силу Севайин, пожирал ее. Хирел безуспешно пытался справиться с собой. Севайин не осмеливалась прикоснуться к нему. Он превратился в стеклянный футляр, внутри которого бушевало пламя. Он мог разбиться вдребезги от малейшего дуновения.
Наконец последние щупальца магии растаяли в воздухе. Ноги Севайин подкашивались, и Хирел подхватил ее. Взметнувшийся сноп искр испугал их обоих. Хирел в ужасе отпрянул, но это оказалось лишь прощальным всплеском магической силы. Севайин сжала его руки и рассмеялась. Он нахмурился. — Я позорю своих предков. — Конечно, позоришь. Ты совершаешь великое колдовство, вмешиваешься в войну двух империй…
— И становлюсь трусом при малейшем затруднении, подвергая мою возлюбленную смертельной опасности.
— Если бы ты не боялся, это было бы хуже позора, львенок. Тогда бы ты был настоящим героическим глупцом.
Он гневно сверкнул на нее глазами. Севайин вспомнила об остальных и обернулась к ним. Люди будто обезумели. Большинство жаждали крови. Некоторые призывали к убийству императоров и возведению на престол их наследников. Лишь очень немногие призывали к благоразумию. Битва грозила разразиться снова, превратившись теперь в настоящий хаос, где человек убивал бы человека, маг сошелся бы с магом, и никто не смог бы обуздать озверевшую толпу.
Внезапно над полем разнесся мощный безмолвный призыв Севайин, подобный реву и пламени, устрашающий, подавляющий и приковывающий к ней все взгляды, разумы и силы. Она обращалась сразу ко всем: "Вы, кто будет править этой пустыней, подойдите ко мне. Отвечайте мне".
Она не видела императоров, которые были окружены стеной разъяренных принцев и князей. Асанианцы и варьяни оказались на этот раз единодушны. Они кричали об измене. Они страшились западни, приманкой в которой считали наследников империй. Может быть, наследники все еще пленные или вообще это не живые люди, а колдовское наваждение? Может быть, они хотят заманить более крупных заложников, чем они сами? Или хотят привести императоров к гибели?
Севайин едва заметно пошевелилась. Все ее тело испытывало боль, смятое сокрушительной волной магии. Она тратила последние силы на то, чтобы уверенно сидеть в седле, чтобы прямо держать голову и защищать свой разум. Маги стремились проникнуть в него; их прикосновения причиняли боль. Каждая новая стремительная и яростная атака усиливала эту боль, не давая передышки, не оставляя надежды на облегчение.
Внезапно все прекратилось. По рядам варьяни пробежало белое пламя, шеренги асанианских принцев дрогнули. С одной стороны вперед вырвался Бешеный, навстречу ему выкатилась колесница Зиад-Илариоса, запряженная парой золотистых кобыл.
Губы Севайин растянулись в недоброй улыбке. Оба императора выехали к ним без сопровождения: с Мирейном был только Бешеный, колесницей Зиад-Илариоса управлял возница. И тем не менее оба они были под защитой. Мирейна охраняла его магическая сила. За спиной императора Асаниана замерла в ожидании тысяча лучников, натянувших тетивы и нацеливших стрелы.
Императоры двигались неторопливо и все-таки подъехали чересчур быстро, Зхил'ари расступились перед ними.
Они остановились. Мирейн был рядом, но недостаточно близко, чтобы дотянуться до него.
Севайин продолжала сохранять неподвижность. Гнев отца был так велик, что она чувствовала его кожей. Так велик, что не позволял Мирейну видеть что-нибудь, кроме этого темного лица и рыжей гривы волос. Обман казался ему еще горше оттого, что его собственное дитя выразило ему неповиновение. Он бросил ей в лицо гневные слова: — Что ты сделал? Ты, юный глупец, что… ты… Она наблюдала за тем, как его внезапно поразил ее вид, как он отказывался поверить, не желал признавать правду. Ход его мыслей был таков: сын еще очень молод, и его внешность меняется с каждым месяцем; тело его еще только набирает силу после болезни, когда он так исхудал, что был подобен тени. Поэтому он выглядит намного моложе своих лет. И вполне естественно, что, находясь в полном здравии, он больше похож на безбородого юношу, чем на взрослого мужчину. Очень красивого юношу, своими чертами напоминающего девушку.
Севайин скорее почувствовала, нежели видела, как Хирел отъехал от нее, спешился и приблизился к отцу, чтобы помочь ему спуститься с колесницы. Она поняла, что Зиад-Илариос снял маску, потому что боль Хирела острым клинком пронзила ее. Император ужасно состарился. Он двигался с большим трудом, каждый шаг был для него мучением, все суставы распухли и одеревенели, лицо потеряло остатки былой красоты, а волосы поседели. Он обнял сына и заплакал.
Мирейн совсем не переменился. Быть может, он слегка похудел и стал немного жилистее. Но выглядел он так же, как в ту пору, когда его наследник был еще ребенком и когда он сам вел войны в дальних пределах мира. Хотя Севайин знала, что он смертен, она все же понимала, почему люди сложили о нем легенду, в которой говорилось, что он — воплощение бога, что он никогда не состарится и не умрет.
Крепкие кости и счастливая судьба, да еще волосы, почти не тронутые сединой. Он медленно спешился, напряженно-спокойный, не сводя глаз с лица Севайин. Снял шлем, повесил его на луку седла и тряхнул своей косичкой. Их разумы не могли встретиться, потому что Севайин закрыла свой мозг. Она дотронулась до шеи Брегалана. Сенель встал на колени, и она сошла с седла. У нее подгибались колени. Ребенок протестующе забился в утробе, и у нее перехватило дыхание. Она заставила себя выпрямиться.
Теперь отец ничего не мог отрицать: ее положение было видно даже под складками древних тяжелых одежд.
Он шагнул к ней. Севайин напряглась; стараясь крепко держаться на ногах. Она была ниже Мирейна. Его солдаты увидели это, и происходящее стало медленно доходить до них. Рука отца коснулась волос и щеки Севайин.
— Что ты наделал? — прошептал он. — Что ты наделал? — Я подарила нам надежду.
Услышав новое звучание ее голоса, он отпрянул, потом снова коснулся ее. Положил руки ей на плечи, жестко и крепко сжал их. Слезы боли и слабости навернулись на глаза Севайин, но она подавила их.
— Почему? — вскричал Мирейн, охваченный той же болью, которая терзала ее.
— Это было возможно, — произнес ее язык помимо воли. — Это казалось логичным. Неужели мне следовало попросту убить себя?
— Тебе следовало убить отродье льва. — Я люблю его.
— Ты… — Он осекся. Его глаза стали бешеными. — Ты глупец. Проклятый глупец. — Он встряхнул ее так, что она задохнулась. — Ты предал нас всех.
— Я спасла нас. — Она оторвала его руку от своего плеча и прижала его ладонь к своему животу. — Вот наша надежда, отец. Вот залог нашего мира.
Мирейн попытался вырваться. Ребенок шевельнулся, и он замер.
— Наш сын, — сказала Севайин. — Мой и юного льва. Он будет рожден в магии, отец. Он будет дважды царственным.
Мирейн ничего не ответил. Он был совершенно потрясен. Севайин звонко рассмеялась.
— Ну что ж, отрекись от меня. Это твое право. Я совершила предательство. Я согрешила против тебя, согрешила против самой природы. Но ты не можешь отречься от своего внука и лишить его права наследства.
— Неужели ты думаешь, что я отрекусь от тебя? От изумления она пошатнулась. Отец поддержал ее. В нем не было мягкости, и его гнев вовсе не уменьшился. Он сказал:
— Я не стану нарушать законы, которые сам же и установил. Не стану призывать тебя к ответу за это последнее из твоих безумств. Пока не стану. Но если мне в руки попадут те, кто сотворил это с тобой…
— И здесь я твой союзник, — вмешался Хирел. Он стоял рядом со своим отцом, рука императора лежала на его плече, и две пары горящих золотом глаз были устремлены на Мирейна. Хирел едва заметно пошевелился, словно предупреждая, как это делают кошки и волки: "Это моя женщина. Дотронься до нее, и ты погиб". Мирейн пристально смотрел на них.
— Ты многое получил, — сказал он Хирелу. — Ты о чем-нибудь сожалеешь?
— Конечно, нет, — ответил Хирел. — Но я не прощу тех, кто сделал это.
Севайин встала между ними, согрев холодный воздух жаром своего гнева.
— Вам обоим придется подождать, пока я не покончу с ними. — Все трое мужчин хотели возразить, но она не дала им сказать ни слова. — Вы не забыли, где мы находимся? И почему? — Она положила ладони на свой округлившийся живот. — Вот здесь лежит конец этой войны. Оставите ли вы ему мир, которым он сможет владеть?
Императоры не сделали ни шага и все-таки отдалились друг от друга.
— Это не так просто, — сказал Зиад-Илариос. А Мирейн добавил:
— Ты не можешь купить мир ценой одной любви. — Почему нет? — спросила Севайин. — Почему? — Дитя мое, — сказал Мирейн. — Госпожа, — сказал Зиад-Илариос. Она подняла вверх кулаки и яростно взмахнула ими, словно желая сокрушить все вокруг себя.
— Я не хочу слушать вас! Один из вас должен править миром, и вам даже все равно, кто именно. Вас совершенно не волнует, какую цену заплатит эта земля за ваше соперничество.
— Меня очень беспокоит, какую цену заплатит Асаниан, — сказал Зиад-Илариос. — И он уже дорого заплатил. Наша самая тяжкая война заключается в том, что мы разумные люди. Мы почти беззащитны перед фанатиками востока.
— А разве причина этого не душевная слепота? — парировал Мирейн. — Вы отвергли собственных богов. Вы отвергаете все, чего не могут видеть ваши глаза и до чего не могут дотронуться ваши руки. Вы называете нас фанатиками, а мы просто верим в истину.
— Неужели? — Оба императора повернулись к Хирелу. Он скрестил на груди руки и холодно смотрел на них. — Для разбирательства старых обид нужно подходящее время и место. Мне не кажется, что это место годится. Вы видели нас; вы знаете, что мы прибыли сюда по доброй воле, заключив между собой мир. Примете ли вы его? Согласитесь ли наконец задуматься об этом?
Императоры переглянулись. Севайин не почувствовала в них ни ненависти друг к другу, ни даже антипатии. В другом мире они могли бы быть братьями. В этом мире ни один не желал уступить другому. Их разделяло слишком многое: войны, смерти. Этот мир был чересчур мал для них обоих.
Она подошла к Хирелу и встала рядом с ним. Они стояли плечом к плечу и смотрели на своих отцов. — Вы можете убить друг друга, — сказала она. — А мы останемся жить и сделаем то, что вы отказываетесь совершить. Сейчас или позже, отец мой и свекор. Выбирайте.
Воцарилось молчание. Несмотря на кажущееся спокойствие, Хирел едва заметно дрожал. Севайин слегка прижалась к нему, он обвил рукой ее талию. Она чувствовала, что оба императора испытывают горькую радость. Каждый человек счастлив знать, что род его продолжается. Но то, что он продолжается именно таким образом, им было трудно вынести. Мирейн медленно произнес:
— Я могу поразмыслить над тем, что вы сделали. Но не обещаю, что приму это.
— И я тоже, — сказал Зиад-Илариос. — Мой народ должен все узнать, а мне необходимо подумать. Ты пойдешь со мной, Асукирел. Ты расскажешь мне и принцам все без утайки и объяснишь, почему я должен уступить твоим требованиям. Хирел глубоко вздохнул.
— Откуда мне знать, могу ли я довериться тебе? Я видел достаточно предательств и более чем достаточно тюрем.
В глазах Илариоса заплясали гневные искорки. Его голос зазвучал с ужасающей мягкостью.
— Ты мой сын и наследник. Никто не может лишить тебя титулов. Запомни это.
Хирел вздрогнул, словно от удара. Севайин крепко сжала его руку.
— Верь ему, — сказала она. — Он может попытаться втянуть тебя в эту войну, но не станет принуждать тебя. Он знает, что не получит никакой выгоды, если ты восстанешь против него.
— Без тебя я не пойду, — процедил сквозь зубы Хирел. — Не пойду.
— Нет, пойдешь. — В бархатном голосе Солнцерожденного зазвучали стальные нотки. — Кто-то должен предстать перед моей армией. Кто-то должен рассказать им, что произошло с их Высоким принцем. Я не намерен лгать им и еще меньше намерен оставлять заложника моим врагам. Севайин ждала этого, хотя и не проявила восторга. — Я должна идти, Хирел, — сказала она со всей возможной твердостью.
На его лице появилось великолепное упрямство. — Я не отдам тебя в руки наших врагов. — Это мой народ, — парировала она. — И ни в чьи руки я не попаду. Я сама выбираю свой путь. — Ты моя жена.
— Но я не твоя собственность! — Она вырвалась из его рук, сдерживаясь, чтобы не ударить. — Черт возьми, львенок, сейчас не время для безрассудств. Отправляйся со своим отцом. Вложи в его голову хотя бы крупицу разума. И будь уверен в одном: я не собираюсь вести споры, сидя в клетке.
Хирел был холоден и высокомерен, иначе он не выдержал бы и расплакался, и был слишком разгневан, иначе он выложил бы им всю правду о том, что не может находиться в разлуке с Севайин. Он и представить себе не мог, чего ей стоило коснуться его легким поцелуем, одарить ослепительной улыбкой и повернуться к нему спиной. Она оказалась на спине Брегалана раньше, чем ей успели помочь, и приказала своим зхил'ари охранять Хирела. В этом она была непреклонна. С ней оставался Юлан, который стоил дюжины воинов, пусть даже воинов Белого Жеребца. Она не глядела им вслед. Ее глаза и разум были устремлены на армию. На армию ее отца. На ее собственную армию, дарованную ей по праву рождения. Если только эта армия не восстанет и не отречется от нее.
Правда распространялась медленно, словно волна, вздымаясь и постепенно набирая мощь. Наконец она с невероятной силой обрушилась вниз.
Шатер Солнцерожденного казался спокойным островком в бурном потоке. Женщины из гвардии императрицы охраняли его в полном боевом снаряжении. Они были надежной защитой, но подвергались тяжелой осаде. Они не могли подавить рева голосов, разносившегося по всему военному лагерю.
Севайин стояла возле центрального шеста, опираясь на Юлана, и смотрела на князей, подданных своего отца. Она была готова к обидным обвинениям. Она полагала, что лишь некоторые из них согласятся признать ее, а большинство отвергнет. Но интуиция обманула ее. Они могли смириться с тем, что их Высокий принц пожертвовал телом мужчины ради спасения империи. Они считали это поступком героя, святого, видели в нем некое трагическое величие. И, глядя на нее, они признавали, что она прекрасна в своем новом роскошном теле, полневшем с невероятной быстротой.
Они смирились бы с правлением женщины. Но они и слышать не желали о ее асанианском супруге.
— Я ношу его сына! — кричала она в ярости, пока у нее еще оставались силы гневаться.
— Ты носишь потомка Солнцерожденного, — сказал канцлер южных земель. Он обуздал свой темперамент гилени и старался быть рассудительным. — Саревадин, — произнес он осторожно, как и все они, не желая обидеть или ранить ее прежним именем, но еще не в силах выговорить новое. — Саревадин, мы не можем подарить Асаниану такой сильный козырь. Мы слишком молоды и неопытны; враг сокрушит нас своим тысячелетним могуществом. Керувариону придется отступить перед силой тирана и попасть в зависимость от Золотой империи.
Она слышала это уже не в первый раз и явно не в последний. Все они говорили об этом, поодиночке или хором. Они говорили об Асаниане. О Золотой империи. И ни слова не было сказано о Хиреле Увериасе или о Саревадин, у которой вовсе не было намерения становиться декоративной королевой. Когда она швырнула в их лица эту правду, они просто не стали слушать. Она женщина. И конечно, ей придется покориться, иначе ее ждет гибель. Асаниан позаботится об этом.
— Нет, — сказал наконец канцлер, такой же уставший, как и она сама. — Дело не в том, что ты женщина. Дело в том, что ты из рода варьяни и супруга их Высокого принца. Они не терпят равных себе. Они сделают все, чтобы их принц забрал в свои руки всю власть.
— А разве вы поступаете не так же? — возмутилась Севайин. Он криво улыбнулся.
— Конечно, нет. Мы хотим, чтобы правила ты; мы не можем допустить, чтобы ты делила с кем-нибудь свой трон.
— И что вы намерены делать? Отравить моего мужа? Удавить нашего новорожденного сына? — Мы не убиваем детей, — сказал он. — Хирел едва вышел из детского возраста. — Он достаточно взрослый, чтобы быть отцом ребенка. А для того чтобы править империей, он более чем взрослый.
— Но он никогда не будет достаточно взрослым, чтобы управлять мной.
— Его империя… — начал канцлер.
— Дядя Халенан, — сказала Севайин, — если умрет он, я тоже умру. Ты называешь себя магом. Посмотри в мою душу, и ты поймешь. Наши души прочно связаны. И разлучать нас нельзя.
Он взглянул на нее. Он сделал это мягко, применив все свое мастерство, но ее разум и душа представляли собой сплошную полузатянувшуюся рану, а он не обладал виртуозностью своего отца. Он только причинил ей невероятную боль. — Ты сошла с ума от любви. — Она тут ни при чем.
В течение этого томительного часа императрица не произнесла ни слова. Князья и военачальники забыли о ней. А Севайин не забыла. Элиан ничего не говорила, ничего не делала и не открыла ничего из того, что таилось за стенами ее разума. Она едва взглянула на свое дитя. Она и теперь не подняла глаз, устремленных на сложенные руки, а голос ее звучал спокойно и отстраненно, словно в момент пророчества.
— Братья, ваши усилия бесполезны. Госпожа утомлена, и она должна позаботиться не только о себе. Оставьте ее. — Но… — сказал Халенан. — Оставьте ее.
Они повиновались и ушли. Мирейн уходил последним. Он задержался, чтобы коснуться Севайин легким поцелуем, лишенным церемонности. Это означало, что он принимает ее. Она чуть не расплакалась. Но она была его ребенком и проводила его твердым взглядом.
Когда он ушел, она расслабилась и мягко опустилась на потертый ковер. — Они правы, знаешь ли.
Севайин вздрогнула и повернула голову в направлении голоса. Вадин сделал то, к чему прибегал довольно часто: принял неприметный вид и таким образом остался незамеченным, избежав изгнания из шатра. Это был один из его наиболее коварных магических трюков. Он не обратил внимания на гнев Севайин. Опустившись возле нее на колени, он ослабил шнуровку на ее пестром платье и мягко, но настойчиво подтолкнул ее, пока она не легла, опершись на мягкий бок Юлана.
— Перестань сопротивляться, дитя. Ты хочешь потерять ребенка?
Севайин подтянула колени и вздохнула. Вадин изучающе смотрел на нее.
— Ты знал, — сказала она.
— Я предполагал. Хоть я стал магом и не по своей воле, но, как любой маг, я всегда могу сказать, кого вынашивает женщина: девочку или мальчика. Однако мы так и не смогли определить, кем будешь ты. Мы боялись, что ты будешь уродом, двуполым или бесполым. — Так и вышло, — пробормотала Севайин. — Перестань, тезка. — Вадин говорил сурово, но без гнева. Спокойно, искусно, словно опытный слуга, он начал расплетать ее косы. — Думаю, твоя мать знала. Она не радовалась так, как мы, когда ты с воплями появилась на свет, обещая со временем вырасти в прекрасного сильного мужчину. Элиан настаивала, чтобы тебя воспитывали как мужчины, так и женщины. Она заставила тебя жить в разуме Лиави, пока та вынашивала свою маленькую озорницу.
— Мама изо всех сил пыталась выбить из меня самонадеянность, — с тихим смехом сказала Севайин. — Но в конце концов она потерпела неудачу. Я все еще невыносимо горда. — По-королевски, — уточнил Вадин. Севайин уставилась на стену шатра. — Отец хорошо перенес удар.
— А что еще ему остается? Он не может отречься от тебя. Ты — все, что у него есть. Она вздрогнула. В ней снова вспыхнул гнев. — Вот почему все это стало возможным. Потому что я — его единственный ребенок. Единственная наследница, которую ему суждено иметь, единственная и роскошная драгоценность на троне Керувариона. Думаешь, мне было легко? Думаешь, мне приятны взгляды, вздохи и крики возмущения? Думаешь, я не знаю, какие битвы мне предстоит выдерживать всю жизнь, потому что я отдала всю себя ради любви к тирану из Асаниана?
— Не всю себя, — возразил Вадин. — Но в остальном есть доля истины. Твой дядя видит ее. Керуварион никогда не примет западного императора. Слишком многое было проделано во избежание именно этого. — Хирел никогда…
— Твой юный лев очарователен, как был очарователен и его отец. Он честен, он — настоящее воплощение королевской власти Асаниана. Он был рожден для того, чтобы стать императором. — Но не чудовищем.
— Может быть, и нет. — Вадин сосредоточенно расчесывал длинные пряди волос Севайин. — Старая ненависть умирает медленно. Асаниан есть Асаниан: западный дракон, зверь, пожирающий пространства в извечной ненасытной жажде золота и душ. Единственной защитой от него, сказали бы тебе многие, является его уничтожение. Севайин усмехнулась.
— То же самое говорят и о нас. Мы вызываем такую же ненависть и такой же страх. Но при этом не принимаются в расчет ни я, ни мой принц.
— Когда-то я тоже был молод, — сказал Вадин. Севайин пожала плечами. Вадин протянул руку к другой ее косе. Она отмахнулась от него.
— Черт возьми, Вадин! Прекрати обращаться со мной как с ребенком.
— Ты, конечно, не ребенок. Но ты вынашиваешь ребенка. Она молчала, с трудом сдерживая злость. Он снова занялся ее волосами. Севайин смирилась и обняла Юлана, черпая спокойствие из сонного сознания кота.
— Сначала ты отдохнешь, — непреклонно сказал Вадин. — А потом предстанешь перед своим народом.
— В обнаженном виде, надо полагать. И тогда они оскорбятся по-настоящему.
— Почему? Разве ты что-то скрываешь? — Только нерожденного детеныша льва. Вадин посмотрел на нее тяжелым взглядом. У Севайин замерло сердце. Она сказала им, что гильдия магов держала ее в плену, что магистр сотворил превращение при помощи Байрана из Эндроса. Стоя перед армией, она ни словом не обмолвилась об измене князя Орсана. Она и сама не знала, почему промолчала. Вовсе не потому, что он был отцом ее матери и больше чем отцом для ее отца. Сам он тоже не запрещал ей рассказывать о себе.
Но Севайин была не в состоянии произнести слова, которые станут его приговором. Усилив защиту своего разума, она утомленно улыбнулась. Ее усталость не была притворной. — Я сказала вам все, что могла. Кроме… — Кроме чего?
Севайин глубоко вздохнула. Казалось, Вадин сейчас схватит ее и начнет трясти. Она с трудом взяла себя в руки.
— Там был не просто заговор магов с целью объединить два императорских дома. После рождения нашего сына маги убили бы Хирела и меня. — Вадин никак не отреагировал. — Но сначала должны были умереть наши отцы. И им все еще грозит гибель. Это вопрос нескольких дней. Я надеялась, что наше присутствие здесь, рядом с императорами, заставит заговорщиков отступиться. Они не рискнут потерять меня теперь, и им известно, что я умру, если умрет Хирел.
— Убийцы теперь не редкость, — сказал Вадин. — Нам и раньше приходилось встречаться с убийцами-колдунами.
— Но вам не приходилось встречаться с заговором магов, во главе которого находится сам магистр гильдии. — Севайин поднялась и прошла вдоль стен шатра, обходя койку и сундук для одежды, огибая низкий столик с развернутыми картами и планами битвы. Внезапно она остановилась и повернулась к Вадину. — Дядя, я знаю путь в Сердце Мира. Вадин встал.
— Неужели ты до такой степени безумна? Севайин озорно улыбнулась в ответ. — И ты еще спрашиваешь? — Но ведь этот путь должен охраняться. — Нам помогут верные маги отца и сторонники Зиад-Илариоса; с нами будешь ты, мама и сам отец. Мы сможем завоевать миры.
— Мудро, — сказал Вадин. — Этот мир слишком тесен для двух императоров, но если миров много… Севайин нетерпеливо зашипела:
— Один мир или тысяча тысяч — какая разница для мертвеца? Ты сам учил меня, что редко бывает выгодно сидеть и ждать, пока враг нападет на тебя. Лучше ударить первым, яростно и быстро, прежде чем он успеет собрать силы.
— Почему ты думаешь, что маги не вооружены и не ждут нас?
— Может быть, это и так. — Севайин взяла в руки перо, задумчиво повертела его в пальцах. В Яноне шутили, что перо — это то, что осталось от хорошего дротика. Она слегка улыбнулась. — Но вряд ли они знают, на что я способна. — Сейчас уже знают.
Она тряхнула распущенными волосами и провела рукой по своему телу.
— Посмотри на меня, дядя. Вот все, что многие из них способны увидеть во мне. Они знают, почему я сбежала из заточения. Я была напугана до смерти, мой принц придал мне мужества, а опасения за сына довели меня до отчаяния. Мой замысел удался — что ж, ведь я внучка бога, а удача — его слуга. Вадин ухмыльнулся.
— Кроме того, ты потрясающе красива, а разве красота когда-нибудь нуждалась в уме?
— Аварьян свидетель, я в нем никогда не нуждалась. — А я-то, глупец, восхищался тобой, думал, как это ты так быстро научилась изображать принцессу.
— Это почти то же самое, что изображать принца. Самым трудным было научиться ходить. Меня по-прежнему тянет по-мужски держать равновесие.
Вадин радостно рассмеялся, заключая ее в объятия. Она тоже обняла его. Ребенок сильно толкнулся в ее утробе. Вадин замер, его веселье тут же угасло. Но на смену ему пришла не печаль, а удивление и благоговение.
— Он сильный, — сказал янонец. — И слишком хорош для уюта. — Его смех зазвенел снова. — Я думаю, нос твоего отца бессмертен.
— Как и его смуглость, — сказала Севайин, — и волосы моей матери. Ты ведь знаешь, что кожа ребенка будет коричневой или янтарной. Такой, какая могла быть у меня. — Они хотели, чтобы ты была именно такой. — Такой? — спросила Севайин, напрягшись от боли.
— Такой, — сказал Вадин. Он улыбнулся с некоторым лукавством. — Это тайна, тезка. Мужчины хотят сыновей, а как же иначе? Но каждый из нас в глубине души мечтает о дочери.
— Даже если она у него уже есть?
— Даже если она у него уже есть. — Вадин выпрямился и посерьезнел. — А теперь, тезка, ложись и дай отдохнуть твоему ребенку.
Севайин покорно улеглась на койку, которая едва ли была шире солдатской. Вадин снова превратился в главнокомандующего и ушел. Севайин размеренно дышала, стараясь побороть боль в горле. Здесь, в уединении, слыша отдаленный гул армии, похожий на шум прибоя, она видела все намного яснее, и это ее не утешало. Она пока ничего не спасла. Из-за нее все могут погибнуть.
Юлан посмотрел на нее своими зелеными глазами, моргнул и зевнул. Ему не нравилось это скопище крикливых людей. Он нуждался в свободе и вольном воздухе. Но если ей придется спрятаться в берлогу со своими детенышами…
— С одним детенышем, — сказала она, — и для этого пока еще рано, братец нянька.
Ах вот как? Ну тогда он лучше пойдет погулять. Севайин положила свою золотую руку на его голову. Под весом божественного клейма Юлан пригнулся к земле. Попрощавшись с ней взглядом горящих зеленых глаз, он выскользнул из шатра.
Несколько мгновений Севайин лежала без движения. Внезапно она вскочила. В ногах кровати, на сундуке, как всегда, стояло вино. Она наполнила кубок и уставилась на него. Ее желудок не желал принимать вина.
— Это необходимо, чтобы набраться сил и мужества, — сказала она, опустошая кубок.
Это было настоящее вино варьяни, сладкое и пьянящее, с пряным ароматом специй. Оно укрепило ее.
Она повернулась к той, что стояла у входа в шатер. Так, глядя друг другу в глаза, они не стояли уже очень давно. И еще никогда Севайин не видела в этих глазах такого выражения. Да, оно уже было в глазах князя Орсана, когда он предоставил ей выбор, который мог стать для нее смертельным. Но она не ожидала увидеть подобного в глазах его дочери. Это было выше боли.
— Мама, — сказала она тихо и спокойно. Элиан подошла к ней, взяла кубок из ее рук, наполнила его и осушила одним махом, чуть не поперхнувшись. Севайин пристально глядела на нее.
Элиан ответила ей таким же пристальным взглядом. Отчуждение между ними постепенно таяло. — Я надеюсь, ты довольна собой.
Севайин резко выпрямилась. И это все, что ей может сказать тот единственный в мире человек, в котором она рассчитывала найти понимание? Ее мать, которая предвидела все это и подготовила ее к этому? Но которая не смогла принять это полностью.
— Ты поставила всю армию с ног на голову, — сказала Элиан. — Ты показала им, ради чего на самом деле они проливали кровь. Ты поразила своего отца и до самого основания потрясла все, что он сделал. Ты довольна?
— А ты? — огрызнулась Севайин. — Ведь ты видела все, что видела я. И что ты сделала, чтобы остановить меня? Разве ты попыталась хотя бы замедлить развитие событий? — Тогда мне следовало бы задушить тебя в колыбели. Севайин начала дрожать.
— Остальные мирятся с тем, что не в силах изменить. Ты не хочешь мириться с этим. Почему? Разве для тебя имеет значение, хожу я как мужчина или как женщина? Или ты боишься, что я стану твоей соперницей?
Элиан отвесила ей звонкую оплеуху. Севайин не уклонилась от удара и не ударила в ответ.
— О, великолепно, мама? Когда ты не можешь ответить, ты всегда бьешь. Я предала тебя, верно? — Ты предала своего отца.
— Об этом не тебе судить, — сказала Севайин. — Но я предала и тебя. Ты любила облик, который я когда-то носила, и ненавидишь меня за то, что я отказалась от него. — Я никогда не смогу ненавидеть тебя. — Тогда это презрение. Отвращение. Возмущение.
— Нет, это печаль. — Элиан заплакала. Это было душераздирающее зрелище: ее лицо застыло, слезы безудержно текли по щекам. — Должно быть, ты ужасно страдала. То, что тебе пришлось отказаться… от… всего…
— От чего бы я ни отказалась, я получила свою награду. Я получила моего принца, мама. Я получила моего сына. Ко мне вернулась моя сила, и теперь она становится еще сильнее, чем прежде.
— Но какой ценой и какой болью тебе это досталось, — сказала Элиан.
Севайин уже вполне превратилась в женщину и почти стала матерью. Но она оказалась не в состоянии понять эту женщину — свою мать. Элиан рассмеялась сквозь слезы.
— Это великая тайна, дитя мое. Женщины не понимают друг друга. Я была уверена, что смогу справиться с собой, когда это случится и если случится. А потом я увидела тебя, и это было невыносимо. — Она прижала руки к животу. — Не так давно я сильно болела. Я потеряла ребенка. Твою сестру.
Севайин покачнулась, почувствовав боль матери. Протянула к ней руки, чтобы облегчить ее страдания, чтобы горевать вместе с ней.
Элиан уклонилась от ее объятий.
— Она не должна была родиться. Мы с твоим отцом знали об этом, но дерзнули познать радость. Мы надеялись, что нам удастся как-нибудь справиться с этим, удастся победить. Мы думали, что ты излечишься и мы будем жить в мире вместе с нашим сыном и дочерью. И тогда, — продолжала Элиан, — пришла боль. Что бы мы ни делали, она не прекращалась. Это было самой ужасной мукой, какую я только познала. Мне казалось, что от меня отрывают мою собственную плоть.
Севайин опустилась на пол, прикрывая руками свою плоть, своего ребенка, который должен был родиться, увидеть свет и жить.
— Бог взял ее, — сказала Элиан. — И маги. Я знала, Саревадин. Я знала, что они рождают тебя. Завладевают моей силой. Отнимают неродившегося ребенка, чтобы изменить ребенка, которого я уже родила, отнимают с божественным бесчувствием. Это было невыразимо ужасно.
Севайин содрогнулась. Если бы она умерла, когда маги творили над ней свое колдовство, ее сестра осталась бы жива, выросла и превратилась в женщину. Хирел пережил бы войну; ждал бы и горевал, быть может, находясь в заточении. Но в конце концов он все-таки получил бы свою Солнцерожденную королеву.
— Аварьян, — сказала Севайин. — Нет никакого Аварьяна. Есть только Уварра. — Она подняла голову. Мать смотрела на нее без жалости. — Неудивительно, что ты ненавидишь меня.
— Я уже сказала тебе, что это не так. — Элиан села рядом с дочерью, но не очень близко. — Ты не знала, что делаешь. Тебе хотелось спасти всех нас. Ты заплатила цену даже более высокую, чем я, и перенесла боль сильнее моей. Я никогда не переставала любить тебя. Я пытаюсь простить тебя. Севайин прерывисто вздохнула.
— Я не нуждаюсь в твоем прощении. Мне необходимо твое одобрение. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, когда я предстану перед Керуварионом.
Она посмотрела на Элиан и поняла, что просит слишком многого. Императрице стоило огромных усилий прийти сюда, встретиться с дочерью один на один и сказать правду. Вряд ли она сможет дать больше этого.
Севайин поникла головой, сокрушенная своим поражением, и не видела способа изменить ситуацию.
— Не знаю, смогу ли я одобрить твой поступок, — сказала Элиан, — но стоять рядом с тобой я буду.
Севайин полупривстала от удивления. Элиан удержала ее и вновь усадила. Легкое прикосновение принесло ей боль. Горькую, но целительную боль.
Императрица порывисто обняла ее. Обе они дрожали, измученные пережитым. — Пойдем, — сказала Элиан. — Твой народ ждет тебя.
Севайин не вышла к своему народу обнаженной, но она предстала перед ним как женщина, как жрица и как королева.
Для этого ей понадобилась вся ее гордость. И не справилась бы с задачей, не призови она на помощь самообладание.
Наиболее тяжелое испытание ей пришлось пережить вовсе не из-за простых людей. Им нужно было лишь посмотреть на нее, убедиться, что она здорова и сильна, что ее жертва стала ее победой. Севайин знала, как сделать их своими приверженцами.
Но лордам было недостаточно выслушать ее и принять ее условия. Снова повторился прежний безрезультатный спор. Лорды и капитаны Керувариона не желали становиться союзниками Асаниана. Они не хотели подчиняться асанианскому принцу. Они отказывались признать законность брачного союза без брачного договора и свидетелей.
Это переполнило чашу ее терпения. Севайин не кинулась на идиота, сказавшего такую глупость: побоялась, что убьет его. Она просто поднялась со своего сиденья, установленного перед шатром ее отца, улыбнулась, оскалив зубы, и очень тихо спросила:
— Вы называете моего ребенка незаконнорожденным? Она не обратила внимания на нестройные отрицания из толпы. Поведение простолюдинов поддавалось логическому объяснению. Если они ненавидели, то на это была какая-то причина. Лорды же напоминали сенелей-жеребцов. Они бросали вызов и дрались, фыркали и бодали рогами воздух, громко кричали при малейшем намеке на угрозу.
От изумления лорды тут же замолчали. Некоторые из них казались испуганными и, возможно, действительно испытывали страх.
— Я выслушала вас, — сказала Севайин. — Я услышала все, что мне нужно было услышать. Это ничего не меняет. Я выбрала в мужья Высокого принца Асаниана. Отказываясь от него, вы отказываетесь и от меня. — Она взглянула на своего отца. — Ну что же, зверь станцевал перед твоим народом. Хорош ли был танец? Понравился ли он тебе? Должен ли бедный зверь теперь вернуться в свою клетку, или ему позволят воссоединиться с супругом?
Мирейн не рассердился. Казалось, он даже гордится ею. К тому же он никогда не вмешивался в дела, с которыми его наследник прекрасно справлялся сам. Он откинулся на спинку кресла, скрестил на груди руки и сказал:
— Нам с тобой необходимо рассмотреть некоторые вопросы. На принятие решения уйдет целая ночь. Задержишься ли ты ради этого?
Севайин могла бы отказаться. Он предложил это ей, однажды уже обманувшей его доверие. Но Мирейн Ан-Ш’Эндор всегда дарил провинившемуся еще одну возможность. После этого он становился беспощадным. — Я останусь до утра, — был ее ответ. Он кивнул. Севайин не раздумывая подошла к нему, встала на колени, поцеловала его руку и взглянула ему в лицо. В его ясных и спокойных глазах вспыхивали искорки силы. Севайин вздрогнула. Перед ней был король и император, великий военачальник, маг и жрец, и смерть всегда следовала по правую руку от него. Но сейчас, взглянув на него, она увидела, что смерть положила свою печать на его темную блестящую кожу.
— Саревадин!
Она стояла у края рядов кавалерии и смотрела поверх разрушенных стен города туда, где садилось солнце и лежал лагерь Асаниана. Она знала только то, что Хирел жив, и ничего больше. Их разделял щит магии. Севайин пыталась пробить в нем брешь, но все ее усилия были бесплодны и приносили лишь боль.
Когда за ее спиной раздался голос отца, она уже была готова вскочить на Брегалана, послать к чертям все обещания и устремиться на выручку своему принцу. Она порывисто повернулась к Мирейну, охваченная испугом и чувством вины.
Взгляд Мирейна устремился туда, куда только что смотрела Севайин. Он пришел один. В своем простом килте, в кожаном плаще, подбитом овечьей шерстью, и с волосами, заплетенными в косички, император напоминал обыкновенного воина-наемника. Он похлопал Брегалана по холке, и жеребец перестал щипать зимнюю пожухлую траву, поднял голову и нежно фыркнул в знак приветствия. В этом мире у него было всего несколько двуногих братьев, и одним из них был Мирейн. Такой же, как Севайин и Хирел.
Севайин слегка дрожала. Солнце село, ветер крепчал, а ее платье было роскошным, но не таким уж теплым.
Мирейн укутал ее своим плащом. Она было воспротивилась, но вздохнула и подчинилась. В плаще оказалось намного теплее, чем без него, а кроме того, она не видела никаких причин отвергать отца. Он делал лишь то, что должен был делать.
Она закрыла глаза. Он делал это снова. Будучи Солнцерожденным. Искушая ее разум своими безумствами. Именно он начал эту войну; именно его непреклонность привела ее сюда, и было очень похоже, что эта непреклонность станет причиной его гибели.
— Почему? — требовательно спросила Севайин. — Почему ты делаешь все это? Он не торопился с ответом.
— Потому, что я сын моего отца, — сказал наконец он. — Я был рожден для того, чтобы покорить Золотую империю. Чтобы заставить мир поклоняться Аварьяну. Чтобы принести свет туда, где его никогда не было.
— И вторгнуться в страну, правитель которой предложил мир?
— Я подарил ему мир. Целых десять лет мира. Я ждал и наблюдал, как он укрепляет свои армии, подстрекает племена моих приграничных земель к бунту и позволяет своим работорговцам шнырять поблизости от моих границ. Он переманил гильдию магов в Кундри'дж. Он послал своих колдунов даже в Эндрос, и они принялись нашептывать простым людям, чтобы те вернулись к старым черным ритуалам и как можно больше убивали во имя давно и прочно забытых богов. — Но разве ты не делаешь то же самое во имя Аварьяна? Мирейн вздохнул и чуть крепче обнял ее за плечи. — По моему приказу не брали рабов и не приносили в жертву детей.
— Верно, но тем не менее города лежали в развалинах, а твои армии пресытились кровью их детей.
— Война всегда отвратительна, Саревадин. Но я приношу справедливость туда, где ее не знал никто, кроме князей. Этот край опустошен, и его народ ограблен тысячей богов, а я несу им свет одного, истинного бога.
Она повернулась к нему лицом и прижала к его груди дрожащие руки, еле сдерживая гнев. — Это случилось бы и без твоей войны. Неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь? Мы сделали это, отец. Пока вы, великие императоры, вызывали друг друга на поединок, угрожали друг другу и собирали ваши армии, мы с Хирелом заключили наш собственный мир.
— Я понимаю, — сказал он спокойно. — Я понимаю, что гильдия магов ухватилась за безрассудную и нелепую идею и воспользовалась ею, чтобы добиться собственной выгоды. — Севайин хотела было запротестовать, но он не дал ей говорить. — Я не против брака по любви. Я и сам так женился. Много лет назад я поклялся, что если бог дарует тебе такое же счастье, то я не стану препятствовать ему. Во мне нет неприязни к твоему избраннику. При других обстоятельствах я сам бы настоял, чтобы ты выбрала его. Но мы уже миновали черту, за которой остались логика и простота. Мы пересекли ее еще до того, как ты отдалась в руки магов. У Севайин перехватило горло. Она с трудом произнесла: — Ты не хочешь бескровного конца. Ты хочешь поставить ногу на грудь Зиад-Илариоса, хочешь увидеть, как будет умирать его народ. Потому что они молятся не тем богам. Потому что они считают, что твой отец — ложь и вымысел. Мирейн коснулся ее обруча. — Но ведь это и твой бог, Саревадин. Она отбросила его руку от себя, разорвав его чары. — Мой бог — это не твой бог. Мои видения не похожи на твои. Ты считаешь мою надежду наивной, словно я ребенок, желающий остановить смерть при помощи лаврового венка и песни. Но ребенок не я, а ты. Образ, по которому ты пытаешься создать мир, неверен, как неверна и вредна разрушительная деятельность черных колдунов. Ты слеп, потому что считаешь врагом единственного человека, который мог бы стать твоим союзником.
— Асанианская дружба — это дружба змеи: красота снаружи, яд внутри.
Севайин глубоко вздохнула, приказывая себе сохранять спокойствие и думать. Помнить, что люди умирали за слова менее обидные, чем те, которые она бросила ему в лицо и которые он воспринял с почти пугающим спокойствием.
— Отец, — сказала она, — давай предположим, что ты позволил нам осуществить наш замысел. Это не причинит тебе вреда. Если все получится, ты станешь основоположником великого мира. Если наш план провалится, ты скажешь, что мы, дети, убедили тебя с помощью магии и нашего юношеского безрассудства. И тогда ты сможешь возобновить войну. Ты знаешь, что победишь. На твоей стороне бог. — Это мне известно, — сказал он. — Но у тебя больше нет сына.
Мирейн отступил назад. В свете угасающего дня его лицо казалось высеченным из камня, а глаза как будто сошли с его портрета: обсидиановые зрачки, слоновая кость белков и черное дерево кожи.
— Я не могу стать прежней, отец. И не только потому, что эта попытка может убить меня. Я слишком горда. — Ты всегда была такой. — А чья в том вина?
— Моя, — сказал он, — потому что я дал тебе жизнь. — Он не улыбнулся. — Если моя смерть предрешена, Саревадин, то есть ли у тебя право мешать этому?
— У меня есть все права. — Севайин подняла белое сияние своей руки, отбрасывавшее золотые искорки на темное лицо Мирейна. — Вот почему я смогла пережить превращение. Я уже знала, что такое боль, и многие годы училась терпеть ее. Но мой сон о твоей смерти — это совсем другое. Умрешь не только ты, но и мама. Я видела, что она умрет первой. И хотя с тех пор прошли долгие годы, боль не утихала и не давала мне передышки. Она становилась все ужаснее. Поэтому я и выбрала путь, сулящий нам хотя бы крупицу надежды: возможность, что вы останетесь жить.
— И все же, — сказал Мирейн, — если я умру, это обеспечит тебе мир. А живой я буду лишь противостоять тебе.
— Нет, если я сумею убедить тебя принять мою сторону. — Зачем? Зачем продлевать агонию, если я могу стать повелителем мира к завтрашнему рассвету?
— Повелителем мира — может быть. Но Элиан Калириен умрет.
Он тряхнул своей надменной упрямой головой. — Ты не пророк, Дочь Солнца. — В этом я пророк, — сказала она.
Воцарилось молчание. Севайин устремила горящий взгляд на Брегалана, который, подняв голову, упивался ночным ветром. Ее отец казался едва различимой тенью. Спустя какое-то время Севайин сказала: — Завтра ты сможешь возобновить свою войну. Я не останусь здесь и не увижу этого.
— Конечно, не останешься. Беременной женщине не место на поле битвы.
— Дело даже не в доспехах. Ни одни не подойдут мне по размеру, а времени на изготовление подходящих нет. Но мне предстоит другая битва. Я должна вернуться назад в Сердце Мира и помешать магам, которые замыслили заговор против меня.
Она услышала, как отец судорожно вздохнул, но его голос был спокоен.
— Ты же знаешь, что не можешь сделать этого. — Если у меня будет достаточно силы, то смогу. Маги Асаниана захотят поддержать меня, чтобы сохранить жизнь своему императору. Некоторые из твоих магов могут решить то же самое. Им все равно нечего делать, ведь твои армии прекрасно справляются с войной.
— Совсем наоборот. Мои маги препятствуют асанианским колдунам и охраняют мою армию от нападения с тыла.
— В этом не будет необходимости, если установится перемирие и все мы объединимся против заговорщиков. — Свет и мрак вместе? — А почему бы и нет? — Ты не можешь сделать этого. — Я попытаюсь. — Не смей. Твой ребенок…
Севайин рассмеялась.
— Ах, какие вы все заботливые! И все же вряд ли кто-нибудь из вас знает, что может сделать магия с еще не родившимся ребенком.
— Нам это известно слишком хорошо. Сила разрушает растущую душу. Если телу повезет, оно тоже умрет.
— Человеческая душа. Человеческое тело. А как насчет рожденного в магии? Как насчет того, кто обладает Касаром? — Ты хочешь узнать ответ? Значит, ты более чем безумна. — Разве у меня есть выбор? Иначе они убьют тебя и маму вместе с тобой. А я по крайней мере могла бы дать тебе возможность встретить смерть в бою. Мирейн схватил ее. — Ты не сделаешь этого! — Ты меня не остановишь. — Вот как?
Она взглянула в его сверкающие глаза. — Я сделаю это, отец. Ты не можешь направить всю свою силу на меня и при этом держать в руках армию и продолжать войну против Зиад-Илариоса. Я отправила ему послание: если я не появлюсь к рассвету завтрашнего дня, он не станет придавать значения твоим словам, даже если это будут слова о мире, и обрушится на тебя, объединив все свои силы. А их у него больше, чем ты думаешь, отец. Его колдуны вовсе не ослабли, а еще меньше они боятся защиты твоих магов. Они благодарны за эту милость: она освобождает их от необходимости заботиться об охране, пока они будут открывать ворота. Ворота Миров, отец. И адские драконы — это меньшее из того, с чем тебе придется тогда столкнуться.
Его руки были как сталь, лицо слилось с ночным мраком. У Севайин не осталось больше страхов. Она использовала вторую возможность. Теперь ей предстоит увидеть, с каким лицом он встретит предательство.
Мирейн сдавил ее еще крепче. Она сжала зубы, чтобы не закричать от боли. Внезапно его хватка ослабла, но ее плечи продолжали ныть от пульсирующей боли.
— Что, если ты останешься здесь, а я — нет? — хрипло спросил он.
Севайин едва осмеливалась дышать. Она не может победить. Мирейн никогда не откажется от битвы.
Но он мог бы, скажем, отступить. Чтобы собраться с силами. Чтобы пойти в новую атаку. Да, он мог бы сделать так.
— Я предстану перед этими предателями и положу конец их заговору. — В одиночку?
— Мои чародеи последуют за мной.
— Но только вместе со мной. Потому что, кроме заговорщиков или членов гильдии, дорогу туда знаю только я.
Мирейн молчал так долго, что Севайин засомневалась, слышит ли он ее. А может быть, она зашла слишком далеко? И вдруг, к ее удивлению, он рассмеялся.
— О, ты действительно вся в меня? Ты заставила меня плясать под твою дудку, а теперь хочешь, чтобы я плясал вместе с асанианцами? — И ты способен вынести это? Он поразмыслил.
— Ради такой причины… наверное, да. Но это будет только перемирием, Саревадин. Я не окончу войну, пока Асаниан не покорится мне и не признает меня своим властелином.
— Но сейчас ты нуждаешься в силе Асаниана. Без него ты не сможешь встретиться с той силой, которая собралась в Сердце Мира. А с ним ты, возможно, не только выдержишь, но и преодолеешь ее.
— Ты в этом не уверена, принцесса?
— А в чем вообще можно быть уверенным? — Ей хотелось ударить отца. Он уступал ей, но все равно упрямился, пытаясь командовать там, где потерпел поражение. — Я поведу вас в Сердце Мира и буду противостоять нашим врагам вместе с вами.
— Вместе с другими нашими врагами, которые примут нашу сторону. — Мирейн взял Севайин за руки и взглянул ей в глаза. — Ты поведешь нас, но в битве участвовать не будешь. Она отвела глаза и уставилась в землю. — Если удержусь. — Уж пожалуйста, удержись.
— Я пойду и буду драться при необходимости. Если ты попытаешься остановить меня, я буду бороться и с тобой так же жестоко, как с любым магом. Это моя священная клятва перед лицом бога, который дал тебе жизнь.
Его гнев огнем опалил ее кожу и разум. Севайин выстояла, не пытаясь ответить ударом на удар, хотя он вынуждал ее к этому. Она просто отказывалась уступить. И тогда уступил Мирейн. Она продолжала стоять на своем, опасаясь западни. Он сказал:
— Да будет так, дитя мое. А теперь может ли простой и смиренный император просить тебя хотя бы о том, чтобы ты поберегла собственного ребенка? — Я постараюсь, — обещала она.
Вряд ли этого было достаточно. Но Мирейну пришлось этим удовлетвориться.
Севайин, одна-одинешенька, дремала в шатре, стоящем стена к стене с шатром ее отца. Через дубленую кожу, из которой были сделаны стены шатра, до нее доносились голоса магов и военачальников. Она ушла с совета, потому что ее присутствие лишь омрачало их мысли. А она смертельно устала. Ей пришлось смириться со своим одиночеством. Она слишком устала, чтобы изображать королевскую наследницу; слишком устала, чтобы думать и даже чтобы спать.
Шатри стоял на страже возле входа в шатер. Увидев Севайин, он сначала побледнел, но потом пришел к решению поклониться ей. Это поклонение было вполне терпимым: от Севайин требовалось только присутствовать здесь и иногда улыбаться. Позже она объяснила ему, что она не святая и не богиня. Но сегодня у нее не оставалось сил для этого.
Она лежала на боку, дрожа под меховыми шкурами, и пыталась не слушать бормотание голосов за стеной. Ребенок был неутомим: даже такой крошечный, он брыкался как сенель. Ее рука немного успокоила его, сила Касара заставила притихнуть эту веселую искорку.
Севайин почувствовала на ногах знакомую тяжесть. Родное теплое тело прильнуло к ней, рука скользнула по груди, поцелуи покрыли ее шею и остановились в уголке рта. Ребенок подпрыгнул до самого сердца.
Она осторожно повернулась. Хирел, хмурясь, смотрел на нее. Она нахмурилась в ответ.
— Ты даже одну ночь не можешь прожить без меня? — Не могу. — Его рука была гораздо нежнее голоса, она провела линию по щеке Севайин, пригладила ее спутанные волосы. — Они были с тобой жестоки? — Мой народ — по-прежнему мой народ. А как ты? — Я остаюсь Высоким принцем Асаниана. — Даже несмотря на твою возмутительную женитьбу? — По указу моего отца ты являешься принцессой первого ранга. Кто осмелится дурно отозваться о тебе, тот умрет.
— Какая строгость! — Она взглянула на освещенную фигуру мужа. На нем был черный костюм олениай; облегающий капюшон закрывал подбородок, резко выделяясь на фоне белой кожи. Его веки были покрыты золотым порошком. Она коснулась их кончиками пальца. — Тебе не стоило появляться здесь.
— Я не находил себе места. — Он был сердит, но внезапно рассмеялся. — У одного глупца хватило наглости заявить, что я стал жертвой суккуба. А я ответил ему, что нет рабства слаще.
— Надеюсь, что, когда ты это сказал, он был еще жив и мог тебя услышать.
— Мой отец тогда еще не издал указ. — Хирел поцеловал ее и отстранился. — Вайин, мне необходимо поговорить с твоим отцом. — Это опасно. — А что не опасно?
Он встал, поднимая ее за собой. Севайин вздохнула, подумала и подавила желание возражать ему. Она молча взяла меховую мантию с бархатной подкладкой, которую дала ей мать, и закуталась в нее. Нетерпение Хирела нарастало, оно отражалось в его глазах. Она взяла его за руку и вывела из шатра.
У них был достойный эскорт. К ним присоединился Юлан, который оставил свое теплое гнездышко в ногах ее кровати, ослепительно улыбающийся Зха'дан в просторном черном плаще и Шатри. Мальчик поклонился Хирелу с глубоким и искренним уважением. Севайин почти влюбилась в него за это.
Члены военного совета Мирейна докричались до полной тишины. Князья нашли отдохновение в кубках с вином, маги-жрецы опустили глаза, скрестили на груди руки и приняли непроницаемый вид. При появлении Севайин все повернулись и уставились на нее. Так было всегда, сказала она себе: рыжая грива гилени, смуглое лицо янонца и благоговение перед наследницей Солнцерожденного. Она предстала перед ними с самым вызывающим видом, сверкая белыми зубами и черными глазами, рассыпая огненные пряди по темному платью. — Как дела, мои господа? Все идет как по маслу? Мирейн встретил ее ироничным взглядом блестящих глаз и улыбкой, напоминавшей оскал волка. Он кивнул головой Хирелу, появившемуся из-за ее спины и вставшему рядом с ней.
Остальные, в том числе маги, узнали его не сразу. Они обратили внимание на асанианское лицо и впились в него острыми взглядами, но даже князь Халенан поначалу решил, что перед ними всего-навсего вражеский воин. Хирел подыграл им: он напряг ноги, принял подобающее выражение лица и схватился за рукоятки двух мечей, висящих на ремне, крест-накрест обхватывающем его одеяние. Севайин ощутила его озорное настроение.
— Я принес послание от моего императора, — сказал он на языке гилени, что было вежливостью, граничащей с оскорблением. — Соблаговолит ли повелитель Керувариона выслушать его?
— Повелитель Керувариона был бы рад выслушать новый совет, — сказал Мирейн.
Это пробудило всех остальных. Вадин был приятно удивлен. Двое жрецов побледнели: они увидели магическую связь между Севайин и принцем. Ее мог бы заметить даже простой человек, так сильна была эта связь, становившаяся все крепче перед лицом этих чародеев. Глаза Хирела казались расплавленным золотом. Севайин не могла и не хотела сопротивляться. Она влилась в эти глаза и снова выскользнула из них, без всяких усилий, словно вода. — Это отвратительно!
Не имело значения, кто сказал эти слова. Дети ограниченного ума, не способного видеть свет, они лопнули, столкнувшись с обручем солнечного жреца. Севайин вспомнила о том, что в сердцах здесь царит мрак и пылает огонь. Она простерла свои руки, черную и огненно-золотую, и заговорила так мягко как не говорила никогда:
— Мы — ваш мир. Мы, рожденные для неумирающей ненависти; мы, которых вообще не было бы на свете без вмешательства силы. Бог пожелал этого. Он в нас. Смотрите, мои господа. Откройте глаза и смотрите.
— Я вижу, — сказал Мирейн, хотя эти слова дались ему нелегко. — Говори, Высокий принц. Что привело тебя сюда?
— Твоя дочь, лорд Ан-Ш'Эндор. — Некоторые улыбнулись, услышав эту шутку. Хирел улыбнулся в ответ. — И конечно, мой отец. Он предлагает двухдневное перемирие, в течение которого его маги уладят некоторые проблемы, он велел мне убедить тебя, что эти проблемы не имеют к тебе никакого отношения и твой народ не пострадает из-за их разрешения.
— Но мы уже заключили перемирие до завтрашнего утра, — подчеркнул Мирейн.
— Сегодняшней ночью несколько кроватей останутся холодными, — весело сказал Вадин, не спуская, однако, глаз с Хирела. — Зачем, принц? Что такое они хотят сделать в течение ночи и двух дней?
— Может быть, это и не займет столько времени. Хирел взглядом заставил одного из капитанов освободить сиденье, на которое преспокойно усадил Севайин. Она подчинилась, главным образом из желания узнать, что он сделает дальше. Принц Асаниана сел у ее ног, разглядывая присутствующих и заставляя их томиться в ожидании. Наконец он произнес:
— Когда я разговаривал с принцами и моим отцом, появился мой старший брат с немногочисленной свитой и без всякой помпезности. Увидев меня, он вовсе не был удивлен. Он появился отчасти и ради моего спасения, принеся новости чрезвычайной важности. Магам известно не только о том, что мы сбежали. Они знают и о нашем появлении на этом поле, и о наших дальнейших действиях. Это им совсем не понравилось. Они заявляют о том, что хотят мира, но этот мир должен быть установлен в соответствии с их пожеланиями.
— Это сказал тебе Аранос? — спросила Севайин. Она и сама могла бы догадаться, но хотела знать наверняка.
— Он, и никто другой, — ответил Хирел. — Он сказал, что устал от этого заговора, который больше не служит на пользу Асаниану, а угрожает уничтожить всех нас. Уже установлены время и место, маги приготовились. Оба императора будут убиты при встрече, тебя они заберут, а меня будут держать в колдовской тюрьме, чтобы ты снова не попыталась сбежать.
Все заговорили разом, возмущенные услышанным. Перекрывая гул голосов, Севайин сказала: — Я не верю этому змеенышу.
— А кто верит? — спросил Зха'дан, выходя в круг света. — Но его слова правдивы.
— Насколько правдивы, хотела бы я знать? — В достаточной мере. — Все взгляды устремились на Мирейна, гневный ропот затих. — Итак, принц, ты хочешь разыскать магов, положить конец их заговору и предоставить нам право самим установить мир. — Он подался вперед. — Но почему ты просишь только о перемирии?
— Я не прошу этого, — сказал Хирел. — У моего отца не осталось надежды на большее и нет желания мириться с твоим отказом. Если ты не согласен на перемирие, то хотя бы попридержи своих магов, пока маги моего отца будут спасать твою жизнь.
Мирейн рассмеялся, не обращая внимания на молчаливое недовольство окружающих.
— А если я предоставлю в его распоряжение моих магов? Он их примет? — Может ли он доверять им?
— В моем присутствии им придется быть честными. Хирел преклонил перед ним одно колено. — Я так и сказал моему отцу. Я поклялся, что приведу тебя с собой.
— А еще говоришь, что ты не маг. — Мирейн встал, поднимая принца с колен и церемонно заключая его в объятия. — Я помогу тебе сдержать клятву.
Они прибыли в асанианский лагерь в самый глухой час ночи. В их отряде были четыре жреца-мага, хранившие в себе совокупную силу их ордена, а также Мирейн, Элиан, Вадин, Зха'дан и князь Халенан со Старионом — сильнейшим в магии из всех его детей. Впереди скакал Хирел, а рядом с ним — Севайин. Опасность приятно волновала ее, и она забыла о своей усталости, чувствуя легкое острое возбуждение, как всегда перед битвой. Остальные тоже были взбудоражены. Хирел соскочил со своей кобылы и, подхватив Севайин, опустил ее на землю. Она сорвала у него поцелуй, и он жадно прильнул к ней, прежде чем отпустить.
Зиад-Илариос уже ждал их. Словно золотое изваяние, он сидел в самом центре своего золотого шатра, где крыша открывала взглядам ночное небо, усыпанное звездами: сплетение огня и мрака. Его окружали маги — девять мужчин и женщин, одетых как жрецы, как придворные или как члены гильдии. Все они были окутаны покровом силы. Она вздыбилась перед варьяни подобно стене. Вновь прибывшие остановились, стараясь держаться как можно ближе друг к другу. Их сила собиралась воедино, изгибаясь упругой волной. Юлан тихо заворчал, хотя Севайин успокаивающе положила руку на его голову.
Воздух дышал враждебностью. Севайин погрузилась в нее. Она заставила себя взглянуть на эту неприязнь как на спутницу своей силы и увидела ее такой, какая она есть: рожденной богом, как и сама Севайин, необходимой, неизбежной. Тело Севайин не желало смиряться с этим. Ее разум испытывал к этому отвращение. Лишь одна воля заставляла ее двигаться вперед, открыть свой разум, принять в свое сердце и мрак и огонь.
Севайин остановилась перед Зиад-Илариосом. Юлан был рядом с ней, а по правую руку стоял Хирел. Она поклонилась императору, как подобает королеве. Он снял свою маску и взглянул в глаза Севайин. — Помоги мне встать, дочь моя, — сказал он. Она была очень осторожна и все же причинила ему боль. Император выглядел даже хуже, чем сегодняшним утром. Смерть наложила на него свой отпечаток.
— Нет, — прошептала Севайин, — невозможно, чтобы и ты тоже.
Зиад-Илариос улыбнулся и провел по ее щеке распухшим пальцем.
— Представь мне тех, кто тебя сопровождает, — велел он. Она назвала их, одного за другим. Они низко склонялись перед ним, даже Старион, повиновавшийся строгому взгляду Мирейна. Только Элиан не поклонилась. Она подошла к императору, умело скрывая потрясение, и улыбнулась ему тепло и немного неуверенно. Он взял ее за руки, поднес их к губам. Ни он, ни она не проронили ни слова. Они могли бы сказать друг другу так много — и так мало. Севайин, глядя на них, с трудом проглотила ком в горле. Она знала, что случилось с ними в прошлом. Об этом было сложено столько песен. Она знала, что Зиад-Илариос все еще любит ту, которую когда-то потерял, но не подозревала, что ее мать тоже все еще немного любит его. Быть может, даже больше, чем немного.
Элиан отступила назад. Ее улыбка померкла, и она отвернулась, чтобы император не увидел ее затуманившихся слезами глаз. Но Севайин увидела их и молча сжала ладонь матери, такую хрупкую и холодную. Элиан не отдернула руку, а еще сильнее сжала пальцы Севайин, найдя в этом минутное успокоение.
Мирейн взглянул на своего соперника. Он имел все, чем не обладал Зиад-Илариос: крепкое здоровье, силу, молодость тела и могущество силы. Но было у них кое-что общее: величественность. Мирейн сознавал это. Он наклонил голову и взмахнул рукой в знак почтения.
— Кажется, в конце концов мы стали союзниками, — сказал он.
— И родственниками, — ответил Зиад-Илариос. — Я нахожу это не таким уж неприятным.
— Моя дочь сделала хороший выбор, хоть поступила и не совсем мудро.
— Мой сын сделал свой выбор так, словно у него не было другого выхода. Мы должны последовать его примеру.
— А как же твой старший сын? Я его не вижу. Что выбрал он?
— Свою выгоду. — В иронии Зиад-Илариоса не было горечи. — Он вернулся к своим прежним союзникам, иначе они заподозрят, что он предал их. Он будет помогать нам, как сможет. — Лучше бы он умер.
Зиад-Илариос с ужасающей мягкостью улыбнулся. — Может быть, ты и прав. Но он должен предать меня открыто. Даже если бы он не был моим сыном, я не приговорил бы его к смерти по простому подозрению. — Он поднял руку, закрывая эту тему и приглашая Мирейна занять место рядом с собой. — Ворота ждут, чтобы мы открыли их. Ты готов начать, сын Аварьяна?
Мирейн поклонился в ответ. Маги Солнца заняли указанные их повелителем места, вплетаясь в круг асанианцев. Все были напряжены, все чувствовали внутреннее сопротивление. Блестели глаза, гневно вспыхивали лица.
Старион, этот необузданный юнец, разбил стену отчуждения. Его напарницей в магии оказалась юная и красивая девушка, по счастливой случайности белый маг, жрица Уварры. Его тело устремилось к ней; его волосы привлекли ее внимание, а потом она разглядела его лицо, покраснела и улыбнулась. Они сошлись прежде, чем поняли это, взялись за руки, объединились в силе и рассмеялись, испытывая радость и удивление от встречи.
Тогда и остальные двинулись навстречу друг к другу. Свет и мрак сталкивались, пронзали друг друга, сопротивлялись, изгибались и сплетались. Их ненависть превратилась в силу, она разделяла и связывала их крепче кованой стали, она притягивала их и заставляла отталкиваться друг от друга.
Они сплелись, и случилось чудо. Их охватила радость, смешанная со страхом. Они были сильны.
Источником страха была Севайин. Ее тело, крепко прижавшееся к Хирелу, и ее сила, становившаяся мощнее в его присутствии, образовали центр круга. Вместе они были сильнее всех. Даже сам Мирейн во всем великолепии своей пламенеющей силы был слабее их.
Их двоих и ребенка, которому они подарили жизнь. Потому что она и Хирел были теми, кем были: Солнцем и Львом, соединенными друге другом перед всеми существовавшими богами. Третий, еще не родившийся, наделял их силой, которой никто из них не обладал поодиночке.
Круг был в руках Севайин. Можно сказать, упал ей в руки. Ей даже не нужно было притворяться, что ее сила еще не владеет мастерством. Это мастерство помогло ей собрать воедино всю их магическую мощь. Когда настало время передать ее в руки отца, она напряглась. Помедлила.
Он не участвовал в сплетении света и мрака, хотя и находился в круге, принимая его как досадную необходимость. Севайин чувствовала в нем слабость, с которой он не в силах был справиться. Он не мог возвести ворота. Не мог побороть нежелание соединиться с мраком.
Ее любовь к отцу граничила с болью. И эта боль придала ей сил, чтобы удержать круг. Чтобы сделать его своим орудием. Чтобы воззвать к тем, кто составлял этот круг, и построить ворота в иные миры.
Севайин строила их камень за камнем, каждый из камней — душа мага, скрепленная с другими при помощи силы. Плодом этой магии стали немеркнущие ворота в Сердце Мира, высочайшее из магических творений, венец черного колдовства, ибо ради того, чтобы ворота выдержали, магам приходилось приносить в жертву свои души. Это испытание не требовало много времени — ровно столько, чтобы разгромить заговор. Менее слабые души, превратившиеся в эти камни, почувствовали бы в конце лишь усталость или легкую боль, а возможно, и нечто большее. Старион очень увлекся своей новой подругой по братству. Их охватил сильнейший порыв, подобный любви, и они слились в радостном единении.
Севайин творила и улыбалась, несмотря на усталость. Оставалось положить последний, центральный, камень в своде ворот. Она выбирала его с особым тщанием, зная, что необходимый ей человек будет сопротивляться. Он был частью Мирейна. Он не желал быть приговоренным к беспомощному ожиданию, в то время как его названый брат станет играть в кости со смертью.
"Халенан, — прозвенел ее голос внутри круга. — Халенан из Хан-Гилена, ты должен подчиниться. Никто, кроме тебя, не обладает необходимой силой. Никто другой не сможет удержать ворота под напором магов".
Она увидела, как он поднял голову, как напряглось его тело, как в его глазах загорелся огонь сопротивления. Но он покорился, склонил свою гордую голову и вложил свою силу в ее руки.
Севайин приняла ее как величайший дар и возложила на вершину ворот. Сила потекла свободным, полным потоком. Севайин сложила ладони, концентрируя свою волю. То, что она сотворила с помощью чистой магии, обрело форму в реальном мире: перед ней высились самые настоящие ворота, потому что она видела их именно такими, сложенными из белых и черных камней, с высокой аркой, увенчанной замковым камнем из сияющего золота.
Создавшие это чудо маги лежали на полу, образуя круг, держа друг друга за руки, и, казалось, спали. На груди Стариона покоилась светловолосая головка. Над ними мерцала магическая сила.
Двенадцать остальных стояли над ними: четыре королевские особы, четверо магов, присягнувших на верность асанианскому императору, Вадин, Зха'дан, Юлан и сам Зиад-Илариос. Он не обладал силой, но у него оставалась его крепкая воля. Он мог идти с ними. Он должен был стать свидетелем этого великого похода и увидеть его конец.
Хирел стал его опорой, несмотря на все протесты. У Севайин не было сил заботиться о них. Разум Юлана прикасался к ее разуму: он не мог отдать ей свою силу, но предлагал себя самого как могучего и преданного помощника. Это придало ей бодрости. Она повернулась спиной к своей судьбе и взглянула в лицо пустоте, увлекая всех за собой.
"Пустота стремится принять форму, так же как форма стремится снова превратиться в пустоту", — учил ее князь Орсан много лет назад. Его голос звучал в голове Севайин как живой, словно он стоял рядом с ней, спокойный и бесстрашный, но все-таки любящий ее. Она отбросила мысли о любви и извлекла из его слов холодный смысл, знание, понимание. Находясь в пустоте, превратившись в звено в цепи силы, она концентрировала свою волю. Маги из ее круга были сильны и могущественны. Они не знали страха. Севайин бегло прикоснулась к каждому из них, придавая им сил.
Дорога была простой и не требовала больших затрат силы, а уверенность души подсказывала Севайин, что этот путь охраняется. Однако был и другой путь, намного короче, но труднее. Воспользуйся она им, и к месту битвы они прибудут без сил.
"Выбери его", — велели ей Мирейн и Элиан, пламя и пророчество, а вместе с ними и основа их единства — повелитель Северных княжеств, спокойный и уверенный в своей силе.
Вслед за ними эхом отозвались семь голосов, среди которых Севайин услышала отчаянную мольбу Хирела: "Отец не вынесет долгого пути. Иди быстрее, Вайин. Иди и не заботься о цене".
Она подчинилась, создавая форму и очертания, управляя. Пустота, превращаемая в вещество, сопротивлялась, желая обрести форму в соответствии со своей волей. Севайин призвала на помощь всю мощь своей силы. Хаос не покорялся. И тогда она сокрушила его.
Холодные камни. Холодный до горечи воздух. Тепло огня. Севайин не могла ни видеть, ни слышать. Из нее вытекала сила. В отчаянии она уцепилась за нее. Только не это. Ради всех богов, пусть это не повторится снова. — Вайин.
Это был Хирел, напряженный и все же пытающийся успокоить ее. Он был в ее разуме; она не потеряла его. Вспыхнул свет, освещая его лицо. Севайин будто в первый раз поразилась его красоте. Она улыбнулась. Он нахмурился, чтобы не расслабиться и не улыбнуться в ответ.
— Вайин, нам удалось. Мы находимся в Сердце Мира. Но… — Что но?
— Здесь никого нет, — сказала ей незнакомка из Асаниана, жрица в алом одеянии с черным окаймлением.
"Интересно, какому божеству она служит?" — мимоходом подумала Севайин. Впрочем, здесь это не имело значения.
Севайин с трудом поднялась на ноги. Она находилась возле огня, который по-прежнему без устали пылал в центре зала. Между очагом и кругом мерцали их ворота, возле которых плотной группой, суровые и усталые, стояла большая часть прибывших. Мирейн бродил по залу, будто кот, оказавшийся в чужом логове. За ним тенью следовал Юлан, тихо рыча на формирующиеся стены миров. — Это засада, — сказал Зиад-Илариос. Он сидел там, где обычно любил располагаться князь Орсан. Его голос и лицо изумили Севайин, потому что теперь они были полны энергии, словно магия укрепила его. Его глаза прояснились, они сияли и завораживали. Его взгляд охватывал все помещение. — Покажитесь нам, — потребовал он и объяснил: — Они искушают нас пустотой. Они ждут, что мы сами предадим себя, что нас погубит самодовольство, что мы ослабим защиту. Мирейн замер, резко повернулся на каблуках. — Да. Да, я их чувствую. — Он вернулся к огню. Склонился над ним. Рассмеялся и простер руки. — Враги мои, выйдите ко мне, покажитесь.
— Мы стали твоими врагами не по собственной воле. Магистр гильдии появился в зале, опираясь на посохи. За его спиной мерцали ворота мира, изменяя форму. И так было с каждым, трижды по девять ворот, трижды по девять магов, светлый в паре с темным. Они замкнули круг. Севайин узнала Байрана из Эндроса, ведьму зхил'ари и Орозию, которая не смела взглянуть ей в глаза. Остальные казались ей знакомыми незнакомцами, похожими на ее тюремщиков, безмолвных и безликих. Некоторые улыбались. Кто-то из них был неумолим.
Последним появился Аранос в полном убранстве принца. Он не улыбался, но и не был неумолим. Его лицо вообще ничего не выражало.
Мирейн упер кулаки в бедра и наклонил голову. Он был похож на мальчишку: молодой петушок, которому неведом страх.
— Ну и ну, магистр! Неужели тебя заставили подготовить мое убийство?
— Это ты заставил меня, — сказал магистр. — Потому что я никогда не отрекусь от моей правды ради вашей груды обманов?
— Потому что ты хочешь разрушить все, что не кажется тебе правдой. Мирейн весело рассмеялся.
— Вот так разрушение! Всего-навсего издержки войны: пали несколько городов. Но я сохранил жизнь там, где считал нужным ее сохранить, и после того как мои маги покончили с разрушением, они по моему приказу приступили к восстановлению. Если я и был жесток, то только там, где милосердием ничего нельзя было добиться. Такова судьба короля, магистр, и его суровый долг. — Допустим, — охотно согласился магистр. — Ты был хорошим правителем, тебя почти не испортила безмерность твоей силы, которая одна только и смогла убедить меня, что ты действительно сын бога. Но все же ты наш враг. Ты уничтожил все религии, кроме той, что признавала Аварьяна, ты убил или выслал всех магов, оставив лишь светлых. Причем не просто светлых, а именно тех, кто признавал лишь твой совет, кто поклонялся только твоему богу и признавал тебя единственным и высочайшим властелином. Твой Аварьян не признает над собой верховных божеств; твоя магия не терпит более высоких сил.
— Все остальные силы — это искажение правды. — Искажение? А может быть, ее истинное лицо? Ты громогласно проклинаешь жертвоприношения Уварре. Ты найдешь и разрушишь ее храмы, убьешь всех жрецов до последнего послушника, отменишь все ритуалы и превратишь в пепел все культовые принадлежности; и что же дальше? В каждом храме происходит одно жертвоприношение в год, или, если уж быть до конца точным, во время каждого новолуния Великой Луны. Ты говоришь: "Отвратительно! Ужасно!" И не важно, что почти все эти люди умирают по доброй воле. А сколько людей гибнет во время твоих очищений? Сотни? Тысячи? Сколько отправляется в огонь, сколько принимает смертную муку в наказание за то, что они воззвали к богине? И все это ради спасения единственной жизни в каждый цикл Великой Луны?
Веселость Мирейна улетучилась. Он выпрямился; его лицо стало суровым. Озорной мальчишка исчез. Величественный король сбросил все свои маски.
— Когда тьма восстает против меня, я сокрушаю ее. — А что такое тьма? — спросил маг. — Возможно, это всего лишь то, что осмеливается противостоять тебе? Ты истинный король; обуздывая гнев, ты проявляешь милосердие. Ты даже смиряешься с тем, что твои подданные оспаривают твои суждения. Кроме единственного. Поклоняться Аварьяну следует только так, как это делаешь ты. Силой следует распоряжаться только так, как укажешь ты.
Голос Мирейна зазвучал еще мягче, чуть громче шепота: — И за это я должен умереть? Моя вина в том, что я пользуюсь своей силой не так, как вы? Маг печально улыбнулся.
— Без сомнения, в твоих глазах это так и выглядит. Ты уже проявил себя не способным воспринять правду, которая выше магии. Свет могуществен и прекрасен, он наиболее благоприятен для человеческого духа. Но ни один человек не сможет вечно жить при свете солнца. Оно обжигает, оно сушит и в конце концов пожирает. Вспомни о Солнечной смерти твоего ордена.
— Она была намного быстрее, чем холодная смерть богини. — И то и другое — крайности. И необходимость. День всегда должен заканчиваться ночью. У света должна быть темная сторона. Миры находятся в равновесии. Оно хрупко, но законы его непреложны. Видишь огонь? Для каждого его язычка есть копье ночи. Добро невозможно без зла; на каждый радостный день приходится день печали. И одно не может существовать без другого.
— Софистика, — с холодным презрением сказал Мирейн. — Богиня сбрасывает свои оковы. Я должен обуздать ее как можно скорее.
— Сделай это, и ты уничтожишь нас всех. Таков закон. Если сейчас правит свет, значит, потом наступит очередь мрака. Если твой бог будет царствовать над нами тысячу лет, через тысячу лет будет править наша богиня. Мы можем жить в свете, хотя в конце концов он превратит нас в пепел. Во мраке же мы вымрем. Мирейн отвернул лицо и разум от этого видения.
— Я заключу ее в оковы. С мирового трона я сделаю это, и никто не сможет мне помешать.
— Сначала, — сказал магистр, — ты должен получить этот трон.
Он медленно приблизился, а вместе с ним приблизился и весь его круг, смыкаясь вокруг пришельцев и их мерцающих ворот.
Мирейн занял свое месте в круге. Он был спокоен, собран, неустрашим. В нем концентрировалась сила. Элиан и Вадин присоединились к нему. Спустя мгновение с ними оказалась и Севайин. Верный страж Юлан уселся рядом с ней, а Хирел встал рядом со своим отцом. Умное дитя. Севайин крепче уперлась каблуками в пол, чтобы облегчить тяжесть своего бремени, и превратила все свое существо в чистую силу, которая, словно рукоятка волшебного меча, легла в руку ее отца.
Удар магов был жестоким и стремительным, вся его мощь обрушилась на Мирейна. Он пошатнулся. Его руки уцепились за двоих, стоявших по бокам от него, — за повелителя Янона и за владычицу Хан-Гилена. Маги не замечали их, не обращали внимания на их единство, снова и снова направляя поток силы в самый центр. Не оставалось времени, чтобы защититься, перевести дух, увернуться… Магов было слишком много, они обладали силой и хотели уничтожить Мирейна. Они добивались его смерти любой ценой.
Севайин не могла даже протестующе вскрикнуть. Сильнейший удар выбил ее из круга и вернул в реальный мир. Она сжалась, стараясь справиться с дыханием. Все ее маги были повержены, вихрь магии заставил ее отца, мать и их названого брата опуститься на колени. С невероятным усилием они подняли руки, из которых вырвался огонь. Пронзительно взвыл ветер и яростно обрушился на них.
Севайин с трудом разогнула спину. Рядом с ней лежал Юлан. Его разум был окутан мраком, его бока не вздымались. Ее окружили люди. Маги. Чужаки.
Один из них подошел к ней, и она все поняла. Аранос не улыбался. Почти не улыбался.
Ее взгляд скользнул за пределы круга, и она увидела еще один круг. Там сидел Зиад-Илариос. Хирел бился в сильных руках врагов. Собрав силу, она нанесла удар.
Он обратился против нее, повалил, отрезал от родных. От четвероногого брата. От принца. От всех.
Чьи-то руки поглаживали Севайин, стараясь успокоить, но доводили ее этим до сумасшествия.
Ее держали маги. Они были сильны. Она плюнула в лицо Араноса.
Он спокойно посмотрел на нее, все еще улыбаясь. — Я сделал выбор уже давным-давно, — сказал он. — Мой брат выполнил свое предназначение: зачал ребенка, который будет править обеими империями. Можешь оставить его при себе, если хочешь, хотя нам придется вырвать его когти. Лишить его силы, сделать пригодным для службы в гареме. — Разве только ты испытаешь это первым. Он повеселел, хоть и был слегка смущен. — Придется оставить тебе возлюбленного, как я вижу. И ребенка. Тогда мне удастся приручить тебя. — Чтобы приручить меня, тебе придется убить меня. — Нет, этого я не сделаю. Я хочу, чтобы ты была жива и послушна. Неужели в тебе нет ни капли признательности? Мои прежние союзники могли бы убить тебя. А я оставляю тебе не только жизнь, но и твоего возлюбленного. Я буду лелеять тебя, Солнечная Леди, и воспитаю твоих детей как моих собственных.
Аранос был очень доволен собой, упивался своим великодушием. Он ожидал от Севайин неповиновения и не был чувствителен к ее язвительным уколам. То, что великая война магов ревела и пылала без его участия, совершенно его не заботило.
— Ну же, — сказал он, — прояви мудрость. Твой отец должен пасть, к чему ты сама приложила немало стараний. Мой отец уже мертв. А мой брат умрет, если ты не смиришься с неизбежностью.
Она уставилась ненавидящим взглядом на эту миниатюрную насмешку над лицом Хирела. — Ты сделал это из-за меня, — сказала она.
— Я сделал это ради трона двух империй. Но и из-за тебя тоже, с тех пор как увидел тебя, — признал Аранос. — Я не опозорю тебя плотским желанием. Я лишь хочу иногда любоваться твоей красотой.
Севайин рванулась, захватив врасплох тех, кто держал ее. Она обрушилась на Араноса. Он действительно был настоящей змеей, более сильной, чем казалось на вид, и ядовитой. Перед глазами Севайин блеснула сталь. Ее рука взметнулась, перехватывая тонкое, как клинок, запястье. Она вырвала у него кинжал, неуклюже поднялась на ноги и развернулась кругом. Враги отступили. Она рассмеялась и ударила по второму кругу.
Хирел выругался. Он был почти свободен. Сверкнули мечи. Севайин бросилась к нему.
Острое лезвие коснулось его горла. Она замерла, задыхаясь от ужаса. Лезвие чуть-чуть отодвинулось. Тот, кто держал его, улыбнулся, одобряя ее благоразумие. Едва ли Севайин понимала это. Она видела лишь струйку крови, стекавшую по шее Хирела.
Она медленно повернулась. Никто к ней не прикоснулся. Зиад-Илариос упал со своего сиденья и лежал лицом вниз в луже крови.
Аранос поднялся на ноги. Он больше не веселился. — В тебе все еще силен дух мужчины, — сказал он. — Но будь уверена, моя госпожа, я уничтожу его.
Он подошел к Севайин. Круги сплотились вокруг него. Руку он держал на весу. Возможно, она была сломана. Он остановился, чтобы бросить на своего брата равнодушный, лишенный ненависти или удовлетворения взгляд; над отцом он задержался дольше и сказал:
— Мне жаль. Он заслуживал лучшей смерти. — Лучшей? Какой лучшей? В своей постели? От яда? — В постели, во дворце, и не от чего иного, как от болезни. — Которой он, без сомнения, был бы обязан тебе. — Нет, — сказал Аранос. — Я не стал бы убивать его так медленно и мучительно. — Он вытянул свою не пострадавшую руку. — Пойдем.
В одно простое слово он вложил силу, убеждение и непоколебимую волю. Севайин узнала ее черты и вспомнила ее вкус.
Вкус таинства и жертвоприношения. Ни один бог не может сделать уродливое прекрасным, вернуть тепло туда, где от тепла отказались. Холодное сердце. Холодная личность, замкнувшаяся на себе, забывшая о радости, отказавшаяся от плотских желаний.
Для него Севайин была светом. Светом и огнем. Он отступил на шаг и вдруг ринулся вперед, направив на нее всю свою силу.
Ее совсем смяло. Одна, отрезанная от центра своей силы, она не могла противостоять ему. Аранос протянул к ней руки. Его сила сплела цепи, которыми он хотел сковать Севайин. Его скрюченные пальцы были готовы сомкнуться вокруг ее запястий, предъявить на нее права. Аранос улыбался, наслаждаясь победой.
Севайин ударила его стальным клинком. Он отступил, но слишком медленно. Сталь рассекла его плоть: бровь, висок, щеку. Брызнула кровь.
Маг с ножом вскрикнул, позабыв о пленнике, и метнул в Севайин свое оружие. Медленно, слишком медленно. Все их движения были медлительны. Нож просвистел возле нее, разрезав воздух там, где только что было ее горло.
Аранос не проронил ни звука. Он прыгнул и повалил Севайин на спину. Первый жестокий удар обрушился на ее руку. Нож выпал из дрожащих онемевших пальцев. Боль обострила силу Араноса, кровь укрепила ее, и она сомкнула челюсть на разуме Севайин.
Красота, лишенная воли, все-таки остается красотой. Красота без мысли, без духа, без сопротивления.
— Ты будешь моей, — сказал Аранос. — Я буду владеть тобой целиком и полностью.
Севайин полоснула ногтями по его кровоточащему лицу. Он задохнулся от боли, но рассмеялся. Она лишь слегка оцарапала кожу: воины коротко стригут ногти, чтобы лучше управляться с кинжалом и мечом. Аранос поднял один из своих украшенных драгоценностями когтей и очень-очень осторожно коснулся ее лица прямо под глазом.
— Может быть, ты покоришься, когда я ослеплю эти красивые глаза? Или уступишь мне сейчас, пока все твои органы чувств целы?
Она вонзила зубы в его руку. Ее сила оживлялась, разворачивалась во всю мощь.
Чья-то тень мелькнула за его спиной. Севайин задохнулась от отчаяния.
Аранос застыл, почувствовав боль тела и боль разума, удивление и недоверие. Он изогнулся назад, вырывая руку из зубов Севайин. Она давилась его кровью. Он вывернулся, взмахнул когтями.
Юлан завизжал от ярости и боли и вскинул окровавленной головой. Сделав внезапный бросок, он вцепился в тонкую шею и разорвал ее.
Глаза Араноса изумленно расширились. Беспомощно взмахнув руками, он рухнул на пол, как хрупкая безделушка из костей, крови и разодранной кожи.
И все же он улыбался, словно все это было великолепной шуткой: из всех смертных людей именно ему выпало умереть как зверю. А ради чего? Ради чужеземной красоты и чужеземного огня.
Хирел оказался рядом с Севайин. Она чувствовала его любовь и желание, не омраченное пороком или развращенностью. Он ли помог ей подняться, или она сама с трудом встала на ноги? У нее не было ни времени, ни сил разбираться в этом. Слуги Араноса были сметены, растерянны, смущены, ослаблены страхом. Некоторые сбежали. Никто не пытался снова взять принцев в плен.
Севайин и Хирел склонились над Юланом. Он истекал кровью, но испытывал мрачное удовлетворение, считая это убийство своей величайшей победой.
Он отдал им свою силу. Они соединили руки на его спине. Скорбь Хирела потрясла Севайин: он горевал не только об отце, но оплакивал и того, кто, в конце концов, был его братом. Это оружие Севайин вложила в ножны своей силы. Для горя и гнева сейчас не было времени. Аранос лишил Мирейна ее поддержки, ослабив таким образом весь союз магов. Все они были повержены, лишены силы или скованы магическими узами. Теперь с Мирейном остались только те двое, кто составлял с ним единую душу.
Он держался. Не сдавался и не отступал под градом ударов. Его маги пали, отдав свои силы для увеличения его мощи.
Но она стремительно убывала. Врагов было слишком много, врагов очень сильных и безжалостных. Вела их не ненависть и не месть, а холодное, неумолимое желание сломить Мирейна.
Севайин оскалила зубы, охваченная ненавистью. Она сконцентрировала свою силу, преломив ее через огненное стекло, которым был ее возлюбленный. Огонь, пылавший в ее руке, освободил эту силу, и она устремилась к Мирейну. Боль была ужасной, невыносимой. Но Севайин перенесла еще более страшные страдания в огне превращения. Воспоминания об этом укрепляли ее волю.
И маги дрогнули. Их удары потеряли точность. Один из них, юноша в фиолетовом одеянии, упал с пронзительным криком, опаленный огнем Касара.
Хирел остался с Юланом, зачарованный совершенством силы, а Севайин медленно двинулась к Мирейну. Маги не осмеливались нанести по ней удар: ее ребенок был слишком важен. Они подняли свою силу словно руку и обхватили ею запястье Севайин, пригибая ее все ниже и ниже, отталкивая принцессу все дальше и дальше. Она позволила им погасить Касар, ловко освободилась и устремилась к отцу. Упав на пол, она резко вскрикнула, больше от неожиданности, чем от боли. Но ее пальцы уцепились за руку отца. Она прильнула к нему, обвила его руками, крепко обняла.
Воцарилась оглушительная тишина. Севайин подняла голову и встретила взгляд магистра. — Ну, — сказала она, — убей его.
— Отпусти его, — велел магистр.
Она еще крепче прижалась к отцу. Мирейн неподвижно застыл на коленях, закрыв глаза. Его рука с божественным клеймом лежала на бедре и едва заметно дрожала. Его боль была двойником боли Севайин.
Какое-то время никто не двигался. Постепенно Элиан и Вадин поднялись на ноги. Хирел подошел к ним, еще не вполне очнувшись, но с ясными глазами и улыбкой на губах. Они взялись за руки, словно танцующие дети, и замерли.
— Саревадин, — сказал магистр, — ты поклялась. Неужели ты забыла?
— Я ни в чем не клялась, — ответила она. — Ты сделала это, согласившись на превращение, принимая новое обличье ради мира. Теперь ты понимаешь, что, пока он жив, равновесие не установится и война не закончится. Будешь ли ты соблюдать наш договор или станешь клятвопреступницей?
Тело Севайин стало тяжелым как свинец. Мирейн казался каменным изваянием в ее объятиях.
— Я не договаривалась смотреть, как вы будете убивать моего отца.
— Мы поклялись добиться мира. Но пока он жив, это невозможно. — Вы не…
Мирейн сжал ее запястье и отстранил от себя. Его глаза пронзили ее душу.
— Ты поклялась, — сказал он. — Выполняй свои обещания.
Севайин пыталась возражать:
— Я никому ничего не обещала! Это они обещали мне, что ты будешь жить.
— Ты отдалась в их руки, пожертвовала телом мужчины ради мира. Их мира, который возможен только если я буду мертв. — Вы все сошли с ума! — Она освободилась от его хватки и стремительно обернулась. — Я получу мой мир. Когда на двух тронах восседали два императора, я вышла замуж за наследника Асаниана, и наш сын унаследует обе империи. Конец войне. Конец убийствам. Конец постоянной, неослабевающей и безжалостной вражде. Вы образумитесь, или мне применить мою силу?
— Для благоразумия уже поздно, — сказал магистр. — Слишком поздно, — подхватил Мирейн, поднимая свою руку.
Маги бросились в атаку. Сверкнули кинжалы. Хирел вскрикнул. Окровавленными руками он поддерживал оседающего на пол Вадина.
Севайин закричала от ярости и отчаяния. Они пришли сюда для того, чтобы помериться силой магии, а не орудовать бронзой и сталью. Только Юлан был доволен. Он зарычал и прыгнул вперед. Кто-то из магов упал, на камни брызнула кровь.
Севайин цеплялась за остатки магии. Хирел уложил Вадина на пол и прикрыл жену своим телом. Он держал два меча олениай, тонкие и острые, словно кошачьи когти. Севайин неожиданно вырвала один из них у Хирела.
Никто ее не тронул. Юлан припал к земле у самой границы огня. Мирейн стоял спиной к спине с Элиан, и у обоих в руках были мечи.
Вадин поднялся на ноги. Залитый кровью и шатающийся, он все-таки был жив и с ухмылкой смотрел на магов. — Итак, — сказал он, — вот честь вашей гильдии. Честь со спрятанным за спиной мечом. Честь предателя. — Он рассмеялся и выхватил меч и длинный острый нож. — Эй вы! Я могу сражаться не хуже любого мага.
Все еще смеясь, он стремительно развернулся, прыгнул и пронзил ведьму зхил'ари. Один из магов, охваченный жаждой убийства, бросился на него и встретил в полете нож Элиан. Он растянулся на полу, ухватившись за нее. Она споткнулась, пошатнулась. Умирая, маг пытался утащить ее за собой.
Элиан яростно сопротивлялась, стремясь освободиться от смертельной хватки врага. Наконец она вырвалась и выпрямилась.
О ней забыли, да и обо всех других тоже. Лезвия ножей сверкали вокруг Мирейна. В его разум проникла разноголосица сил, туманя его и истощая. В одиночку он не мог совладать с таким количеством. Он припал к земле, сверкая глазами и обнажив зубы в яростной улыбке барса. Он всегда любил битву.
Элиан перехватила клинок, готовый вонзиться в спину Мирейна, и, отвернув его от мужа, столкнулась с тем, кто держал его в руках.
— Нет, — прошептала Севайин.
Она видела это во сне. Именно так. Каменный зал, разукрашенные стены, пламя. Магистр стоит в стороне, бесстрастно наблюдая за происходящим. Асанианский император лежит возле деревянного трона. Мирейн, окруженный магами, сражается за свою жизнь. Вадин Утханьяс вновь ранен, на этот раз смертельно, а у его господина нет ни сил, ни времени, чтобы вернуть его назад. Хирел оставляет поле битвы, опираясь на большого серого кота, ослепленного и ошеломленного потерей волшебной связи.
И, наконец, самое ужасное: Элиан Калириен, сплетенная в схватке с черным колдуном, высоким, сильными ловким мужчиной, яростным в своей ненависти ко всему, что она собой воплощает.
— Нет, — громко сказала Севайин.
Она крепче сжала рукоятку меча. Это было надежное оружие, но оно не придало ей уверенности. Противники кружились, сплетались. Маг хотел схватить Элиан за волосы, но она хлестнула его по лицу. Он отпрянул. Севайин приготовилась к прыжку, но чье-то сильное тело оттолкнуло ее в сторону, чья-то могучая рука вырвала клинок из ее рук. От изумления она чуть не задохнулась: ведь совсем недавно прямо на ее глазах Зиад-Илариос упал замертво!
Он должен был умереть. Его рана была смертельной. Им двигало лишь усилие воли и еще что-то пророческое. Он пришел ради этого и ради этого выжил. Он прыгнул и вонзил меч. Маг взревел, закружился, ударил сплеча. Элиан была ранена в руку, Илариос поражен в сердце. Их глаза встретились поверх напряженного тела их врага. Они обменялись быстрой улыбкой, ослепительной, бесстрашной, дерзкой перед лицом смерти.
Тонкая асанианская сталь пронзила плоть и кость. Маг удивленно разинул рот и рухнул бездыханным.
Зиад-Илариос медленно опустился на пол. Золотые одежды стали алыми. Жизнь вытекала из его тела вместе с кровью. Его улыбка померкла, а вместе с ней угасло и последнее сладкое безумие. Но он был счастлив. — Она жива, — отчетливо произнес он. — Я умер вместо нее. Лучшей смерти я и не желал.
Севайин покачнулась. Ее сердце гулко билось. Ребенок замер от слабого укола боли. Она успокоила его, коснувшись одеревеневшими руками и непослушным разумом. Ей было страшно взглянуть на свою мать.
Под безжизненным телом в плаще шевельнулось другое тело. Севайин оттащила мертвеца в сторону, начиная понимать, что произошло, и плача от нежелания поверить в это.
Элиан лежала на спине в луже крови. Но не крови ее противника: клинок все еще был в его теле. Севайин упала на колени. Элиан взглянула на нее и улыбнулась. Вся ее одежда стала алой. Ее горло.
Сознание Севайин было очень ясным. На какое-то мгновение она возблагодарила всех богов за то, что Зиад-Илариос умер прежде, чем узнал, что его жертва оказалась напрасной. В последние мгновения жизни умирающий маг вспомнил о своем оружии. Может быть, Элиан сама невольно помогла ему, схватившись за его руку и отведя ее вбок. Под тяжестью его тела она пыталась отстранить смертоносный клинок от своих глаз или сердца, и он поразил незащищенное горло. Ее неистовое сердце билось, и вместе с потоком крови, струящимся из раны, уходила жизнь. Севайин не могла остановить ее.
Мирейн. Мирейн был величайшим целителем, намного сильнее Севайин. Если бы только она смогла остановить кровотечение. Если бы он смог… Послышался волчий вой.
Это был Мирейн, яростно сражавшийся за свою свободу, окруженный кольцом обнаженных мечей и магической силы. Он обезумел, словно дикий зверь в западне. — Отец! — вскричала Севайин.
Ее сила прорубила все преграды магов, вобрала в себя силу Хирела, столкнулась с силой Мирейна и жадно присосалась к самим магическим воротам.
Клинки вспыхнули и расплавились, роняя на пол раскаленные капли металла. Ворота не могли выдержать такого удара огненной силы Севайин. Души, составлявшие камни ворот, корчились от невыносимого страдания. Они были недостаточно сильны. Они не могли выполнить ее желание.
Но ради Мирейна они сделают это. Севайин беспощадно распоряжалась ими. Души извивались в ее крепких руках. Одна из них возвышалась отдельно от других и все же стремилась соединиться с ними. "Вадин", — прошептал ее разум, не желая принимать этой жертвы. Он умирает. Он не должен делать этого. Не должен.
Сила Вадина сама втиснулась в ее руки. Умирая второй раз, он был крепок и не боялся смерти. Он и Севайин вместе боролись за освобождение его названого брата.
Ворота пошатнулись. Еще немного, умоляла она. Чуть-чуть. Она питала огонь самой своей сущностью.
"Нет, — ясно прозвучал в ее мозгу голос Вадина. — Ты хочешь убить своего сына? Сейчас же назад. Эта битва — моя".
Севайин отказывалась подчиниться. Вадин не обладал ее силой, тем более сейчас, но мастерству он обучался у самого Мирейна. Он отодвинул ее в сторону, помедлил, обдумывая свои действия, затем превратился в копье и изо всех сил ударил в стену магов. Она рассыпалась дождем огненных искр; копье рассыпалось вместе с ней, озарив зал ликующим сиянием.
Мирейн стоял над телом своей жены и плакал. Ворота исчезли. Вадин погиб. Элиан умерла, несмотря на то что Мирейн пытался воскресить ее.
Но он умел побеждать смерть и не испытывал перед ней благоговения. Душа Элиан ускользала от него, и он стал преследовать ее. Он Сын Солнца. Он не позволит ей умереть.
"Оставь меня". К нему обращалась вовсе не бездумная отлетающая душа, опьяненная своей свободой. Она преграждала путь даже ему, который наполовину был богом. Может быть, она сожалела, что ей приходится делать это. Она была сурова к нему и ко всем этим молчаливым беспомощным магам. "Боги не шутят. Иди, Мирейн Ан-Ш’Эндор. Оставь меня в вечном покое".
Мирейн не желал смириться с этой истиной. Ему было известно множество способов умереть, только они не касались его лично. Теперь он жаждал смерти и раздумывал над этим.
Но он был Солнцерожденным, причем задолго до того, как жена и названый брат составили вместе с ним единую душу. Он был сыном верховного бога. Мечом Аварьяна, повелителем восточного мира. Повелитель запада умер. Отныне весь мир принадлежал Мирейну.
Он повернулся в грозном молчании. Безумие не исказило его лица. Он выглядел спокойным, разумным и очень усталым. Его пальцы сжимались и разжимались, но поблизости не было меча, который они могли бы ухватить. Севайин уничтожила все мечи.
Мирейн опустился на одно колено, бережно приподнял головы своей императрицы и своего брата, обнял их и принялся укачивать, бормоча какие-то слова. Потом он так же аккуратно положил их на пол, сложил на груди их руки, пригладил волосы, закрыл глаза. Не спеша поцеловал их в лоб и губы.
Затем он поднялся, и Севайин вздрогнула. Его спокойствие ужасало. Он поднял руку.
Здесь все еще оставались дважды по девять магов. Многие из них были ранены. Но они не боялись его. Они лишили его большей части его души.
С большой осторожностью они снова сплотились в единое целое. Подняли свои щиты и стали ждать, когда обрушатся молнии.