Прислушиваясь к разговорам чиновников канцелярии, я узнавал интересные сведения с фронта. К вечеру накапливалась очень ценная информация для товарищей.
Шли дни. Однажды в октябре 1941 года я услышал сигнал по коридорам: ведут новых заключенных. Едва передвигая ноги, в канцелярию вошли двое закованных в тяжелые кандалы. Жизнь в их измученных телах едва теплилась. По заросшим и черным от кровоподтеков и ссадин лицам трудно было определить возраст прибывших.
Из документов стало известно, что эти заключенные — Боярко и Глеб — приговорены к расстрелу «за переход границы и подрывную деятельность против Румынского королевства». Заключенных расковали и отправили в камеру. Я попросил Гнатюка, убиравшего в то время в камере, отнести им раздобытые продукты.
Вскоре, познакомившись с Боярко ближе, рассказал ему о себе и своих товарищах. Однажды он спросил:
— Как связаться в городе с надежными людьми?
— А что если через Ивана? Конечно, Гнатюк это сумеет сделать. Комендант тюрьмы Сорочану сделал его своим агентом-хозяйственником, и он по его поручению часто бывает в городе.
— Почему же ты раньше мне об этом не сказал? — загорелись у Боярко глаза.
Уже позже я был посвящен в замыслы Боярко и Глеба. Они разрабатывали план освобождения заключенных. Рассчитывали, что этот план осуществит партизанская группа Дмитрия Баблюка, действовавшая в Хотинском районе. Но, как оказалось, она была еще слабо подготовлена для выполнения такого сложного задания.
Через Гнатюка мы стали получать сводки Совинформбюро, сведения о борьбе патриотических групп. Однажды он принес известие о том, что в районе станции Валя Кузьмина патриоты пустили под откос воинский эшелон. Боярко и Глеб были радостно возбуждены.
...В один из предвесенних дней 1942 года по камерам тюрьмы разнеслось: Боярко и Глеба перевели в камеру «смертников», заковали в кандалы.
Вскоре их увели на казнь. Незадолго до этого мне удалось переброситься с ними несколькими словами.
— Нас сегодня расстреляют. Держитесь крепко. Продолжайте борьбу,— прощаясь, произнес Боярко.
Потеря Боярко и Глеба была для нас тяжелой утратой. Мы старались не ослаблять связи с подпольем области. Через Николая Мищенчука удалось наладить связь с патриотическими группами, действовавшими в Черновцах, связаться с подпольщиками из Единецкого концлагеря.
Радостные сведения об успехах Красной Армии, о развертывании подпольной борьбы на Буковине, проникающие к нам через тюремные стены, омрачались известиями о массовых арестах. В Хотине была раскрыта комсомольская подпольная организация. В сентябре 1942 года к нам в тюрьму привели из суда отважных патриотов Кузьму Галкина, Владимира Манченко, Дмитрия Семенчука, Александра Непомнящего, Николая Салтанчука. Их казнили на том же месте, где расстреляли секретаря Черновицкого подпольного обкома КП Украины А. П. Боярко и его помощника 3. Д. Глеба.
А за стенами тюрьмы продолжалась начатая ими священная борьба. В камерах заключенные читали произведения В. И. Ленина, черпали в них ясность цели, уверенность в победе. Откуда появились у нас книги? В канцелярии тюрьмы не хватало бумаги. Кто-то посоветовал поискать ее на чердаке в одной из кладовых. Там оказался целый склад советской политической литературы. Я прихватил с собой «Краткий курс истории ВКП(б)» и спрятал его в канцелярии. Затем унес несколько книг Ленина. Эти книги я берег, как самую дорогую реликвию, иногда переносил их в камеру, пряча на груди. И вот однажды во время обыска их у меня обнаружили.
Жестоко избив, меня заковали в кандалы и отправили на допрос в сигуранцу. Там показали мой шифр, переданный Мищенчуку, потребовали раскрыть подпольную организацию, признаться в связях с Мищенчуком, который якобы во всем сознался. Я потребовал очной ставки. Когда привели Мищенчука, он твердо заявил:
— Нет, не знаю этого человека.
Я понял: Мищенчук арестован по доносу предателя.
Вскоре меня вывезли в Румынию и держали в разных тюрьмах до тех пор, пока нас не освободила Красная Армия.
Впоследствии не одну высоту пришлось брать с боя, надев солдатскую шинель. И всюду воспоминания о героях-коммунистах Александре Павловиче Боярко и Захаре Демидовиче Глебе воодушевляли меня на борьбу с фашистскими захватчиками.
Прошло много лет, а я не могу без ужаса вспоминать годы фашистской оккупации, зверства врага, смерть дорогих сердцу людей. Когда началась Великая Отечественная война, нам было по 16—17 лет. Утром 22 июня 1941 года от взрывов и пожарищ высокое буковинское небо затянулось черными тучами дыма и пыли, заслонившими взошедшее солнце. С оглушительным ревом проносились вражеские самолеты, били зенитки. От падающих в районе хотинского моста тяжелых авиабомб вздрагивала земля. Таким мне запомнился первый день войны.
Встретившись со своими товарищами-комсомольцами, мы пришли к единодушному мнению, что, несмотря на возраст, наше место на фронте. Мы решили через райком комсомола и райвоенкомат добиваться отправки добровольцами в Красную Армию. В военкомате разъяснили, что без военной специальности досрочно в Красную Армию не призывают,
А уже 6 июля 1941 года фашистские захватчики ворвались в Хотин. Начались расстрелы, грабежи и аресты. Со звериной ненавистью оккупанты расправлялись с жителями нашего города. Убивали без суда и следствия везде: в домах, на улицах, на берегу Днестра. Трупы сбрасывали в реку. Это были самые страшные дни в нашей жизни. Страшные не только потому, что мы впервые увидели кровь и смерть своих близких и друзей. Нас страшила судьба края и Родины, попранная жестоким и коварным врагом. Но уже вскоре начали распространяться радостные слухи о том, что на шоссейной дороге вдруг из-за кустов летят гранаты в запоздавшую фашистскую машину, вдруг исчезает вражеский солдат или полицай, задержавшийся в темном переулке. Однажды в городском парке я увидел приклеенную к дереву листовку, призывавшую истреблять фашистских оккупантов. Листовка была подписана «ШПО» (Штаб подпольной организации). Значит, патриоты Хотина действуют! Вскоре удалось связаться с Кузьмой Галкиным и Владимиром Манчеико, и я стал выполнять задания подпольного комсомольского штаба.
Мне часто приходится встречаться с молодежью, приезжающей в Хотин, чтобы подробней ознакомиться с деятельностью нашей подпольной организации. Восхищаясь подвигами хотинских комсомольцев, они интересуются, как нам, юношам, которые только один год прожили при Советской власти, удалось так смело и организованно вступить в схватку с фашистами?
Ответ здесь прост. Всем известно, что трудящиеся Буковины, находясь под гнетом австрийских, а затем румыно-боярских оккупантов, все время вели борьбу за свое освобождение и воссоединение буковин-ской земли с матерью-Украиной. В 1919 году многие буковинцы, и в частности жители Хотинского района, с оружием в руках выступили за установление Советской власти на Буковине. В числе этих борцов были наши отцы и старшие братья. Поэтому, когда на Буковину пришли фашистские захватчики, мы считали своим сыновним долгом принять боевую эстафету и отстоять родное, завоеванное нашими отцами в огне многолетней борьбы социалистическое государство. На борьбу с врагом поднялся весь героический советский народ. И мы с оружием в руках боролись за свое право на счастливую жизнь. Молодость и отсутствие опыта не служили преградой в борьбе. Приходилось осваивать элементарные правила конспирации и обращения с оружием. Нас учили стрелять, минировать, вести наблюдение за противником. Образы героев гражданской войны — Чапаева, Щорса, Котовского, о которых знали все до подробностей,— служили примером, достойным подражания. Воодушевляла нас беспредельная любовь к Родине, чувство ответственности за ее судьбу.
Активная деятельность Хотинского подполья наводила страх на фашистских оккупантов. Они считали, что в городе действует большая группа коммунистов-парашютистов. Карательный отряд жандармов и многочисленные агенты сигуранцы были бессильны и просили помощи у немецкого командования. Развернулась беспощадная борьба с фашистскими карателями. Организовывались налеты на их казармы, диверсии и засады.
В августе 1942 года фашистским карателям удалось частично раскрыть нашу подпольную организацию. 15 человек было арестовано, в том числе штаб во главе с Галкиным.
Хочется несколько слов сказать о стойкости и мужестве хотинских комсомольцев перед смертью. Во время следствия жандармы добивались раскрытия всего подполья. На допросах они запугивали расстрелом, применяли самые изощренные пытки. После допросов многих товарищей приносили в камеру без сознания. Но ребята молчали и старались без единого стона переносить страшные пытки.
О деле хотинских комсомольцев стало известно фашистскому правителю Румынии Антонеску. Он дал распоряжение провести следствие в короткие сроки и «жестоко наказать коммунистов». Черновицкая сигуранца и жандармерия делали все, чтобы выполнить это распоряжение.
Судилище длилось два дня, 10 и 11 сентября 1942 года. Председатель военного трибунала запугивал расстрелом, пытался еще раз выявить участников подполья, вызывал в суд подставных свидетелей, чтобы добиться нашего признания. Но комсомольцы вели себя смело и гордо. Они твердо отрицали свою вину и умело разоблачали лжесвидетелей.
В вынесенном приговоре пять раз упоминалось слово «казнь». Кузьма Галкин, Владимир Манченко, Александр Непомнящий, Николай Салтанчук и Дмитрий Семенчук были приговорены к расстрелу, шесть человек, в том числе и я,— осуждены на вечную каторгу, остальные — на разные сроки тюремного заключения.
После суда нас привязали друг к другу за руки и под усиленным конвоем повели в тюрьму. Впереди шли осужденные насмерть. Кто-то из них затянул песню: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...» Конвоиры избивали нас прикладами, но слова песни звучали еще громче.
В тюрьме мы старались не думать о будущей казни. Проводили в камере комсомольские собрания, обсуждали вопросы борьбы с врагом и поведения комсомольцев, проводили беседы о прочитанных ранее книгах.
Особенно мужественно вел себя Галкин. Он до конца оставался руководителем организации, искал способы борьбы с врагом даже в условиях тюрьмы. Ему удалось передать на волю несколько писем.
Умирая, человек думает и говорит о самом дорогом: чем он жил, во имя чего боролся. Вот выдержка из письма Галкина, которое он передал своей матери из тюрьмы:
«Хотя я буду расстрелян, вы не плачьте, а гордитесь своим сыном, что погиб за свою Родину».
Какую надо было иметь силу воли, чтобы, презирая смерть, написать такие ясные и благородные строки! Как беззаветно надо было любить свою Отчизну, чтобы не пожалеть во имя ее свободы жизни!
Так могут жить и умирать только настоящие герои!
...Зеленые Карпаты. Край отважных бокорашей, славных опрышков, трудолюбивых лесорубов и пастухов. В самом центре его — большое гуцульское село Ясиня, где в семье потомственного лесоруба Борканюка в 1901 году родился мальчик Олекса.
С малых лет видел он нищету и горе, замечал, как часто плакала мать, как содрогались от натужного туберкулезного кашля худые плечи отца, как дрались в углу из-за куска овсяной лепешки его братья... В тринадцать лет Олекса уже стоял над отцовской могилой. Он еще не знал, что вскоре новая беда свалится на его плечи: старший брат, Василий, единственная опора и надежда семьи, будет призван в австрийское войско воевать против России.
Через два года после окончания первой мировой войны вернулся из плена старший брат, Василий. Вернулся сознательным политическим бойцом-коммунистом. Он рассказывал гуцулам об Октябрьской революции. Сельский поп доносил мукачевскому епископу о крамольных речах Василия, а жандарм, разгоняя сходку, называл его большевиком и грозил тюрьмой.
Приезд Василия облегчил положение семьи Борканюка. Олекса уже переростком идет в школу, а затем в Мукачевское торговое училище. Брат, который в то время работал в Мукачеве на партийной работе, помог ему приобщиться к революционному движению. Днем Олекса посещает занятия, а вечерами ходит на рабочие и молодежные собрания, сельские сходки. Со временем он становится активным комсомольским работником.
В 1925 году он учится на партийных курсах, открытых ЦК КПЧ в Ужгороде, а оттуда направляется в Харьковский коммунистический университет имени Артема. Учился Олекса жадно и старательно.
Позже, вспоминая прожитые в СССР годы, он назовет их самыми счастливыми в своей жизни. Возвратившись в 1929 году в родное Закарпатье, О. Борканюк возглавляет крайком комсомола и редактирует молодежную газету «Працююча молодь». Все свои знания, талант и организаторские способности он посвящает борьбе за воссоединение родного края с Советской Украиной.
В феврале 1931 года Олекса становится редактором коммунистической газеты «Карпатська правда». Он работал тогда целыми сутками, отдыхая нередко всего по 4—6 часов в день.
После запрещения в 1933 году «Карпатськой правди» О. Борканюк организует подпольное издание газеты на ротопринте. Подпольная газета выходила тоже еженедельно и даже продолжала прежнюю нумерацию. Теперь она еще более смело и решительно обличала колонизаторскую политику правящих классов Чехословакии. Властям, несмотря на все старания, так и не удалось найти типографию и раскрыть настоящее имя редактора.
В 1933 году Борканюка избирают секретарем Закарпатского крайкома КПЧ, а в скором времени — членом ЦК Компартии Чехословакии. Через год он стает также депутатом парламента Чехословацкой республики. Депутатская неприкосновенность, бесплатный билет дали возможность Олексе свободнее передвигаться по Закарпатью и Чехословакии. Он стал еще чаще выступать перед трудящимися. Жандармы по-прежнему доносят о крамольных его речах, а цензура конфискует важнейшие места из его печатных работ.
В 1939 году начался самый мрачный и тяжелый период в истории края — период фашистской оккупации, невиданного грабежа, террора и насилия. С первых дней неволи крайком партии под руководством Борканюка провел значительную работу по созданию подпольных организаций, явок, нелегальных убежищ для активистов.
Нависла угроза ареста Олексы и других руководящих партийных работников, и они были вынуждены тайно эмигрировать в СССР, но душой Борканюк оставался с товарищами по подполью. На второй же день после вероломного нападения Гитлера на СССР он добровольно вступает в ряды Красной Армии. Руководство Компартии Венгрии, находящееся тогда в Москве, по согласованию с ЦК КПЧ, предложило направить Олексу с группой товарищей в Карпаты для руководства подпольно-партизанским движением.