— Игра — когда вы выберете подходящую систему, — ответил Андраши.
Он сидел в своей клетке еще сутки, как он смог определить по притуханию ламп. Единственной поблажкой ему была бутылка вина, завалявшаяся в отсеках «Поветрия». Он пил вино и отдыхал, зная, что это всего лишь затишье перед бурей, вспоминал план корабля и местонахождение отсеков со спасательными ботиками, естественно, пел свои любимые песни. Однако это был первый раз за два года, когда Андраши не пел песню под названием «Жизнь ради мести».
— Физик я неважный, — громогласно объявил он сам себе, будучи уже слегка под хмельком, — поэтому возможны различные аберрации и корреляции. Но идея удачная, иначе я уже давно был бы мертв.
Они отговаривали его за то время, пока Фиртель ворошил старые карты. Они вместе или поодиночке приходили к его клетке, как раньше исповедоваться, и смеялись над его затеей. Но Андраши оставался непреклонен. В свою очередь, он ехидно потешался над ними, называя их трусами и старыми, выжившими из ума маразматиками. И они уходили ни с чем.
Потом настал день игры. Фиртель привел корабль к уединенной и необитаемой системе на самом краю Галактики. Отсюда был четко виден розово-серебристый край ее, то место, где кончаются звезды, и не было здесь ни людей, ни прочих разумных существ.
Звезда системы принадлежала к классу красных гигантов. Это был огромный, пышущий жаром шар, вихрящийся пятнами и штопорами протуберанцев. Даже темные светофильтры мало помогали, чтобы избавить того, кто на него смотрел, от мучительного слезоточения и рези в глазах. Его планеты были слишком приближены к нему, а потому там не было жизни. И даже возможность плазменных форм была маловероятна. Величина солнца и температура его недр оставляли на это чересчур мало надежд. Планет было четыре. Названия их были — Стикс, Ахерон, Лета и Коцит.
Фиртель с ехидной ухмылкой повернулся к Андраши, которого специально выпустили из клетки, чтобы он мог осмотреть поле деятельности.
— Если ты, парень, решил обмануть нас или, еще хуже, отомстить, тебе не удастся сделать ни того, ни другого. И ты погибнешь.
Андраши сделал оскорбленное лицо.
— Честнее меня нет и не было еще человека, — заверил он х.
К игре решили приступить прямо сейчас, не мешкая. Это объяснялось нетерпением бильярдистов и самого Андраши, которому вовсе не улыбалось провести еще одну неспокойную ночь в тесной клетке. Он снова просмотрел свои бумажки, поглядел на карты, висевшие по стенам, и удостоверился в том, что оживленные трассы проходят от этого места достаточно далеко. Он задумался, ну да делать нечего, конечно, огромный риск, или клетка тебе милее, нет, черт побери, нет, надрывать себе глотку и наблюдать целыми днями за тремя этими кретинами — будущность не самая привлекательная.
— Решил? — ухмыльнулся Зитруп.
— Да, — просто ответил Андраши.
— Неинтересно, — говорил Фиртель, брезгливо сморщиваясь. — Эти планеты ненаселены, что во многом притупляет остроту греховной прелести, а также риск, с этой прелестью связанный.
— Я не люблю острого, — сказал Андраши.
В иллюминаторах, пригашенный светофильтрами, багровел диск гигантской звезды. Космос вокруг уже не был таким темным и бездонным, а превратился благодаря пламенеющим протуберанцам в мутно-оранжевый беззвездный кисель.
— Приступим, — потер руки Фиртель.
Они сели. Коварный Фиртель выбрал именно такую систему, расположение планет которой было удобно для него, но крайне сложно для Андраши. Сейчас здесь наблюдался парад планет: они выстроились в одну ровную линию.
— Смотрите, — радовался Кутку. — Они идеально расположены. Ты проиграл, Руаль, мальчик мой. Ты проиграл.
И действительно, достаточно было одного мощного толчка со стороны установок, как ближайшая к ним планета, Коцит, черно-серый шар с крупными оспинами кратеров, устремлялся бы вперед, к солнцу, и начинал бы сшибать с их орбит остальные планеты, пока они нелепой грудой не будут поглощены и испепелены жаром звезды.
Но все это казалось лишь на первый взгляд. На самом же деле ситуация была гораздо сложнее. Фиртель и компания не учитывали действие колоссальной мощности сил, удерживающих планеты на их орбитах и не дающих приблизиться к звезде. Изменения магнитных полей и возникающий отсюда дисбаланс системы привел бы к нарушению привычного и плавного движения. Что следовало из этого, было ясно. Ослепленные своими гипертрофированными знаниями, бильярдисты не смогли увидеть в искушающих словах Андраши тайный и зловещий смысл, который он, далеко не физик, обнаружил задолго до того. А факт был — эта огромная звезда, льющая свой обжигающий пламень на черные поверхности своих спутников, от малейшего нарушения векового равновесия превратится в Новую, а решивших сыграть в необычный русский бильярд испарит диким всплеском раскаленных газов.
Андраши ясно осознавал, что выжить — один шанс из тысячи.
Это был настолько маленький осколок, что его невозможно было назвать планетой. Конечно, чуткие приборы зафиксировали его, тем более, что он не входил в парад планет, выстроившихся как по линейке. Он был как бы сам по себе, и не планета, и не спутник, а так — нечто вроде убогого обломка, затесавшегося в блистательную компанию планет с такими мрачно-торжественными названиями. Но название было и у него: он назывался Флегетон. Андраши про себя решил, что это и будет тот самый камешек в сапоге у бильярдистов, из-за которого становится невыносимым весь путь, и путник садится, чтобы вытряхнуть его, и оглядывается, и видит — мир-то, оказывается, прекрасен, и нет в нем болезней, и несчастья нет, и смерти, а только солнце легко золотит листья клена, и трава, и водоросли на дне реки клейко колышутся, словно желая оторваться, уплыть неведомо куда, в неведомо какие безбрежные дали, а птицы поют свою песнь — гимн вечному обновлению!
Андраши отвлекся от дум, когда Кутку дернул его за рукав. Он встряхнулся и посмотрел на них.
— Ты что-то бормотал, — щурился Фиртель. — Небось, выиграть хочешь?
— Хочу, — ответил Андраши простосердечно. И они начали.
Было так.
Коцит, истрескавшаяся поверхность которого дрогнула и выбросила вверх высокие гейзеры слежавшейся за века пыли, медленно и натужно сместился со своей орбиты. Это был длительный процесс, за время которого Андраши наблюдал за Флегетоном. Маленький этот шарик, размером почти с их корабль, плыл как ни в чем не бывало по своей концентрической орбите, в то время как Коцит, окутанный пыльным облаком, двигался к Ахерону. За пультом царило веселое оживление. Бильярдисты предвкушали интересное зрелище. Андраши вновь взглянул на свои формулы. Они не могли ошибаться. Вокруг такого поля, каким пользовались бильярдисты, должно было неизбежно образоваться поле с обратным действием, которое притягивало бы к себе предметы. Бильярдисты, разумеется, знали об этом, но не принимали в расчет, потому что такое дополнительное поле было слишком мало, чтобы всерьез повлиять на ход игры. Но они действовали всего лишь тремя полями-киями, тогда как на корабле было их восемь. И если в определенный момент, когда Флегетон окажется рядом, включить все кнопки…
Коцит беззвучно ударил в Ахерон. На этом месте взбух огромный серый пузырь, который вдруг отрастил завивающиеся тонкие щупальца, внезапно опавшие, а сам пузырь стал быстро расти, причем нижняя его часть отделилась и, вытянувшись, повлеклась к солнцу.
— Очко, — засчитал Фиртель, а Зитруп и Кутку закивали.
— Согласен, — учтиво улыбнулся Андраши.
И вдруг (Флегетон был уже совсем рядом) протянул руку и быстрым жестом включил оставшиеся кнопки. С секунду царила пауза, затем над пультом повисли ужасающие вопли, возникла кутерьма, а в это время за бортом начало твориться нечто похожее, но страшнее во много раз. Энергия полей пересекла пространство, настигла Лету, и этот спокойно плывущий обожженный угловатый шар внезапно как-то изменился, треснул и вдруг раскололся на крупные куски. Корабль трясло и раскачивало, сместившиеся гравитационные поля взбаламутили тихую систему. Лета скрылась в красноватом облаке газов.
Кое-как дотянувшийся до кнопок Фиртель повернулся к Андраши. Его лицо было неузнаваемо. Он прохрипел: — Сгниешь в своей клетке!
Это было последнее, что слышал Андраши. Корабль потряс удар. Его нельзя было назвать ни мощным, ни страшным, к нему вообще были неприменимы никакие характеристики, по крайней мере, так показалось Андраши. Фиртель внезапно, в один миг пропал из поля его зрения. В воздухе крутнулись чьи-то ноги, а потом оказалось, что это его собственные ноги, а сам он нещадно вмят в прошедшую трещинами стену зала. Все вокруг заволокло дымом, пульт, половины которого больше не существовало, мигал красным — сигналом опасности, экранов не было, кресла валялись в беспорядке. В иллюминатор была видна лишь чистая черная безликость холодного космоса.
Андраши не мог придумать происшедшему другой причины, кроме той, что сам страстно желал: Флегетон столкнулся с кораблем.
Выбираясь из-под смятых панелей, он мельком огляделся: его партнеров по игре нигде не было видно. Наверно, они были погребены под кучами изувеченного хлама, валявшегося теперь по всему залу.
Теперь он горячо, исступленно хотел лишь одного: выбраться с этого судна, дрожащего как в лихорадке. Коридоры, по которым он бежал, были полны желтого клубастого дыма: где-то горели отсеки. Корабль погибал.
Он не помнил, как нашел спасательный ботик, как сел в него и как, лавируя меж обломков, летел прочь от системы. Сквозь удушливый ужас он чувствовал и другое: таящееся где-то в глубине сладкое чувство освобождения. «О, как мучительно и сладко избавленье», — крутились слова в его мозгу. Ему хотелось плакать от счастья, и орать от ужаса. А так как оба этих чувства переполняли его до самого предела, то он и заорал, и непонятно было, что это: победный ли клич или вопль о помощи.
Ботик был маленьким, не рассчитанным на много людей, но Андраши хватало и этого. По мере того, как он удалялся от системы все дальше и дальше, хоровод потревоженных теней вокруг светила становился виден все меньше. У него возникла и окрепла надежда на то, что он сумеет достигнуть оживленной трассы до того момента, когда одна из согнанных с орбиты планет войдет в сердце звезды, и та взорвется, словно перегревшийся котел. На экране анализатора оставался четко виден покореженный корпус корабля: он, мертвый, тихо и безвозвратно дрейфовал в солнце. Сейчас его уже наверняка достигли первые языки протуберанцев, превращая внутренности в палящий ад.
Андраши не знал, радоваться ли смерти своих мучителей.
Он успокоился и впервые за много дней со вкусом поел, использовав часть тех многочисленных запасов, которые имелись на ботике. Сзади краснела звездочка: в любую секунду она могла увеличиться в своих размерах и пожрать все на многие парсеки вокруг белым огнем Новой.
Потом он заснул. Ботик, послушное орудие человеческого разума, неустанно шел вперед, к уже пробивающимся сквозь угольную тьму мелькающим огонькам — там, впереди, лежали освоенные пространства, по которым сновали тяжелогруженые транспорты и сигарообразные пассажирские лайнеры.
Он проснулся. Его побудило к этому неосознанное чувство опасности. С того места, где он находился, еще была видна красная звезда, но теперь она казалась больше. Андраши пригляделся и увидел, что она наливается красным соком, набухает, и сквозь красное отчетливо проступают ослепительнобелые пятна. К этому времени Новая, по-видимому, уже испарила и планеты, и корабль с мертвыми телами бильярдистов. Она стремительно разрасталась, и теперь это было уже небольшое ярко-белое солнце с красноватой каймой, и больно было смотреть на него.
Андраши в ужасе заметался по кабине, ибо ясно представил себе последствия такого взрыва. Даже сюда, за многие сотни миль, убийственный свет достигает очень скоро, и тогда торговые трассы будут в опасности. Он начал исступленно нажимать на кнопки, орудовать тумблерами, но горячая волна, смешанная с кровавым, жарким дымом, обняла его судно, и тогда наступило забытье.
Андраши очнулся. Над ним нависло ухмыляющееся усатое лицо. Пахло застарелой смазкой и клозетом.
— Пришел в себя? — густо дохнуло на него лицо смешанным запахом гнили и дешевого спиртного. — Однако живуч ты, парень! — и лицо, широко раскрыв рот, захохотало и уплыло в сторону. Но на смену ему пришли другие лица, лица с красной кожей, бегающими глазами, щерящимися ртами, загоготали громко, невидимые руки стали тыкать его в ребра, а в уши хлынул целый поток сквернословия.
Его замутило. Осознание чего-то невозвратимо потерянного захлестнуло все его существо. А в это время далекий голос откуда-то завопил:
— Рисвелл, капитан!
— Планета! — осклабились лица, переглядываясь, и вмиг куда-то исчезли. До Андраши донесся топот ног и какое-то бряцанье: так могла звенеть лишь одна вещь на свете — крупнокалиберный атомный бластер.