Так думал Зимин: запутанно, пространно, не смыкая глаз. Под тишайший шум воды и миганье ясных ярких звезд…
Возвратившись в Пихтовое, Зимин застал в нетесовском доме одну Полину. Как выехал Сергей пять суток назад в ночь, так до сих пор о нем никаких вестей.
Полина не на шутку была встревожена столь долгим отсутствием мужа, хотя тщательно скрывала это. Ей в ее томительном напряженном ожидании не до ухаживаний за гостями. Пообедав, Зимин счел за лучшее поскорее собраться и уйти в город. Тем более, не нужно было придумывать себе Дело.
Мусатов. Не терпелось снова встретиться с ним. И побывать у Марии Черевинской, младшей дочери Василия Терентьевича Засекина, тоже не терпелось. Записка пасечника к дочери, в которой он разрешал и просил показать Зимину свои бумаги, была в кармане.
Зимин так и не решил, к кому первому отправиться. До дома знаменитого пихтовского ветерана идти ближе — это и определило выбор.
Старик не забыл о прошлом свидании. Даже имя Зимина помнил.
— А, ну входи, входи, — пригласил. — Думал, ты уже уехал.
— Нет, побуду пока… Я, бы, Егор Калистратович, еще взглянул на часы, на газетные вырезки. Если можно.
— Чего, поди-ка, нельзя. Гляди…
Знакомая потертая кожаная папка и следом массивные карманные часы на цепочке перекочевали из шифоньера на стол.
Зимин взял часы, нажал на кнопку — держатель крышки. Да, так и есть: никаких ни поручика, ни полковника. «П-ку Зайцеву». Дочь священника Соколова права.
С минуту Зимин смотрел на часы. Через сколькие и какие же разные руки они прошли, начиная от первого владельца, и до нынешнего! Священник, разбойник Скоба, командир чоновского отряда…
— Отличный хронометр, — сказал. — Исправны?
— Завести, так идут, — ответил Мусатов.
— Значит, часы принадлежали полковнику Зайцеву? — спросил Зимин, продолжая разглядывать гравировку на крышке.
— Ему. Кому ж еще. — Мусатов сел поближе к столу, так, чтобы видеть телеэкран.
— Я потому спрашиваю, что здесь вообще воинское звание не обозначено.
— Полковником был.
— Точно — полковником?
— Можешь не сомневаться.
— Да я бы не сомневался. Но вот Анна Леонидовна, дочь священника Соколова, утверждает, что принадлежали они поручику. Который умер в их доме. К моменту боя на заимке…
Мусатов метнул взгляд на гостя, на часы.
— Ну-к, дай сюда их, — потребовал, неожиданно проворно протянув руку к часам.
Можно было помедлить отдавать. Отодвинуться, зажать в кулаке. Однако на что бы это было похоже — поединок с человеком, которому шестьдесят было уже тогда, когда он, Зимин, только появился на свет.
Он положил часы на стол.
Мусатов немедленно накрыл их ладонью.
— Вот так, — сказал удовлетворенно. — А теперь ступай отсюда.
— Что так, Егор Калистратович?
— А так. Ступай. И не приходи больше.
— Ладно. Как хотите. Но один вопрос на прощанье.
— Никаких разговоров больше. Уходи.
— Я все-таки спрошу. На Орефьевом озере вы действительно застрелили главаря банды, обшарили и нашли вот эти часы. Но вы утаили то, что нашли вместе с часами: деревянную резную шкатулку.
Зимин не ожидал того эффекта, какой произвели его слова. Он приготовился к тому, что старый чоновец либо вовсе останется безучастным, либо начнет открещиваться, отнекиваться, негодовать, требовать доказательств, грозить жаловаться — что угодно из этого. Или все разом. Мусатов же глядел на него завороженно изумленными глазами. Так, как будто Зимин был ни больше, ни меньше свидетелем, очевидцем того бесконечно далекого события.
— Не утаил, — отрывисто сказал Мусатов, глядя мимо Зимина.
В волнении встал из-за стола. Неловко убирая руку с часов, едва не смахнул их на пол.
— Не утаил, — повторил Мусатов. — Открыл шкатулку, толком не успел заглянуть в нее, подъехал на коне командир.
— Тютрюмов, — уточнил Зимин.
— Он. Забрал часы и шкатулку. Сунул за пазуху и велел молчать, забыть. Сказал, что военная тайна.
— Присвоил?
— Не знаю. Больше никогда не видел.
— А как же часы у вас?..
— Через день перед строем вручил их, — Мусатов кивнул на стол, — со своей дарственной надписью.
Зимин, не встречая возражений, опять взял в руки часы, открыл крышку.
— Мм. Так ниже, выходит, была тютрюмовская надпись?
— Его…
— Сами стерли?
— Сам.
— Что так?
— Нужно было, и стер.