Смотрю: справа вдали видна железнодорожная станция. Сличаю с картой Оболь. Станция знакомая. Не один раз нам пришлось штурмовать ее. Зениток на ней много: в районе станции четыре батареи да в поселке, да у моста через реку... Но что это там, на путях? Вагоны, вагоны, вагоны от семафора до семафора. Стоят пять эшелонов с паровозами. Вот это да! Ни разу не приходилось мне видеть такого. В лучшем случае - два состава, ну три. А тут - сразу пять! Аж дух захватило. Нажимаю кнопку передатчика, докладываю:
- Товарищ капитан, посмотрите, что творится на Оболи: фашисты или резервы подбрасывают или эвакуируются!
Что сейчас предпримет командир? Если мы уничтожим десяток автомашин, ну даже два - это, конечно, неплохо Но ведь в одном вагоне груза больше, чем в десяти автомашинах. А тут пять эшелонов, не менее двухсот вагонов!
Смотрю, он заложил свой самолет в правый разворот. Я еле удержался в правом внутреннем развороте, но все же мне удалось нормально развернуться. Как разворачивались там сзади нас остальные, мне было не видно. Не успели мы вывести свои самолеты из разворота, как на нас обрушился буквально шквал огня. Орудия били со станции, с эшелонов, из поселка, от моста. Казалось, что кроме трасс и разрывов ничего больше в мире не существует. На эшелоны гитлеровцы всегда ставили по одной-две эрликоновских установки в голове состава и в хвосте, по два-четыре ствола каждая. Если предположить, что на этот раз было всего по одной установке на эшелон и только в два ствола, то уже десять лишних пушек скорострельностью 400 выстрелов в минуту вели сейчас стрельбу по нашим самолетам. Огромные черные шапки разрывов крупнокалиберок перемешались с белыми разрывами МЗА. До сего дня крупнокалиберной артиллерии на Оболи никогда не было.
Капитан Попов перевел свою машину в пике. Я последовал за ним. Только поймал в перекрестие прицела эшелоны, как впереди какой-то самолет взмыл вертикально вверх. Поначалу я думал, что это истребитель, но, бросив беглый взгляд на странный самолет, я понял, что это "ил" капитана Попова! Что с ним? Самолет продолжал все так же идти вертикально вверх. Он был уже гораздо выше меня. Но вот он перевернулся и в штопоре беспорядочно стал падать! Болью в сердце отдалась страшная мысль: "Капитана сбили!" А кругом бушевал огненный смерч. Зенитки, что били по самолету Попова, теперь присоединились к тем, что стреляли по моему самолету.
Станция была уже рядом. Мелькнула мысль: "Эшелоны могут уйти, надо повредить выходные стрелки и паровозы".
Чуть потянув ручку на себя, выпустил эрэсы по паровозам и путям впереди эшелонов. Затем я кинул самолет в крутое пике и, поймав эшелоны в прицел, нажал гашетки пулеметов и пушек. Высоты уже оставалось мало. Вот они, эти вражеские эшелоны! Надо бомбить их по диагонали, чтобы бомбы не легли мимо. Пора! За Попова, за Солнышко, за Титыча быстро нажал четыре раза на кнопку бомбосбрасывателя и кинул самолет со скольжением вверх.
Разрывы и трассы буквально облепили самолет. Было почти невероятным, что он еще летит. Казалось, каждый сантиметр вокруг самолета был прошит трассами и осколками снарядов. Бешено кидая свой "ил" в разные стороны, то убирая газ, то давая его до отказа, сознательно не соблюдая никакой координации, я успевал заметить, как трассы скрещивались над кабиной, когда самолет падал вниз. И наоборот, разлетались веером из-под самолета в разные стороны, едва я успевал рвануть ручку на себя. Достаточно было задержать самолет в одном положении на короткое время, и снаряды разнесли бы его в клочья. Счастье мое, как ни парадоксально, было в том, что вражеские зенитчики стреляли точно. Если бы они вели беспорядочный, неприцельный огонь, то, швыряя как попало свой самолет, я бы сам напоролся на их смертоносные трассы и разрывы.
"Поскольку капитана сбили,- соображал я,- значит, теперь мне следует быть ведущим и надо уходить от станции вправо, чтобы затем идти на свою территорию".
Я заложил самолет в правый разворот, но через мгновение дал обратный крен, и трассы сплошной огненной стеной пронеслись справа. Тут же ввожу "ил" опять в правый разворот, и огненная стена летит слева. Смотрю в форточку и, к своей радости, вижу, что всю станцию заволокло дымом: не видать ни составов, ни строений! "Молодцы, ребята! Отомстили за гибель командира".
Успеваю дать обратный крен, и разноцветные трассы проносятся опять справа. "Врешь, не возьмешь!" Едва самолет успевает начать левый разворот, как я опять перекладываю его в правый. Кто кого обманет. Приходит мысль, что если сейчас опять переложу самолет из правого разворота в левый, то они могут перехитрить меня и поймать в свою смертоносную сеть. Ведь я уже дважды проделал, и успешно, этот одинаковый маневр. Значит, нельзя его повторять. Потянул ручку влево, самолет начал выходить из правого крена: вот он уже почти в горизонтальном полете, и тут я опять ввел его в резкий правый разворот. Мои расчеты оправдались: все трассы понеслись слева. Последние из них прочертили небо, шапки разрывов таяли. Огненный смерч остался позади! Поскольку я оказался первым, надо было подождать остальных. Продолжая скрытый маневр, уменьшил скорость, чтобы меня могли догнать сзади идущие товарищи. Осмотрев самолет, я не нашел ни одной видимой пробоины. Это было почти противоестественно. Но где же все остальные? Сколько ни оглядывался, ни одного самолета не увидел. Меня охватила тревога. Переключив СПУ, спросил у Васи:
- Где остальные наши "илы"?
- Не знаю,- ответил он.- Не вижу ни одного.
У меня на какую-то долю секунды потемнело в глазах от этого известия, да и болезнь, наверное, сказывалась. Как сбили капитана Попова - я видел собственными глазами! Но что было там, сзади, в этом кромешном аду из сплошных огненных трасс и разрывов? Неужели только одному мне удалось вырваться из смертоносного урагана? А все остальные?.. Но ведь сам видел, как станцию заволокло дымом! Значит, ребята отбомбились, и бомбы точно попали в цель! Но где же группа?
Все шесть истребителей идут рядом со мной, а "илов" так и не видно ни одного... Не могли же истребители бросить четверку оставшихся "илов" и сопровождать только один наш?
- Вася! Ну, как там, не видать наших? - опять спросил я у стрелка.
- Нет, ни одного,- отозвался он.
- А над Оболью ты не видел их?
- Видел, как упал один "ил" за станцией, а потом началась такая кутерьма и болтанка, что я уже ничего не видел, кроме трасс и разрывов вокруг нас.
Впереди внизу пылают пожары и висит сизая стена дыма. Значит, приближаемся к линии фронта. Надо маневрировать, чтобы зенитки не застали врасплох. Промелькнуло несколько трасс. После того огненного шквала, что был минут 15 20 назад на станции Оболь, это показалось детскими игрушками, хотя каждая из "игрушек" несла в себе смерть. Запах гари, наполнивший кабину, говорил о том, что мы летели уже над освобожденной территорией. Истребители сопроводили меня до аэродрома и, покачав на прощанье крыльями, пошли к себе домой.
Заруливая на стоянку, я с радостью увидел, что два "ила", летавшие с нами, стоят на своих местах. Значит, все в порядке и ребята целы! Но как они очутились раньше нас дома? Мы же нигде не блудили! Ну, да это не важно. Хорошо, что они здесь!
Веденеев помог мне снять парашют. И только тут я ощутил, как кружится голова - давала себя знать слабость после малярии. Я взял себя в руки и направился к ребятам, летавшим со мной.
- А где остальные? - спросил я.
- Не знаем,- они оба растерянно пожали плечами.
- А вы знаете, что сбили нашего комэска? - комок подступил у меня к горлу.
- Как сбили? Где?
- Над Оболью.
- Да не может этого быть!
- Своими глазами видел.- И я рассказал им, как все это произошло.
- А вы разве не были над Оболью? - спросил я.
- Но нам же дали другое задание - штурмовать автоколонну...
Минут через десять появилась над аэродромом и другая наша пара. Пришлось идти мне на КП и докладывать о гибели командира.
Примерно через час вернулась четверка, которую водил Садчиков.
- Что-то непонятное творится на станции Оболь, - едва успев спрыгнуть на землю, возбужденно рассказывал Федор. - Какие-то взрывы следуют один за другим. Все горит и вся станция окутана дымом! Наверное, наша дальнобойная артиллерия ведет обстрел? Но почему-то уж очень большие взрывы?
- Да это часа полтора назад мы штурмовали станцию. Там было пять эшелонов,- сказал я.
- Ну так это значит, что там эшелоны с боеприпасами и горючим! Такие огромные взрывы. Вот я и думал,- горячился Федор,- что наша артиллерия ведет огонь. И кругом все горит! Здорово вы штурманули, ничего не скажешь! Такого еще в нашей дивизии не было! - восхищался Садчиков.
- Капитан Попов там погиб! - охладил я его пыл.
- Откуда ты взял, что он погиб? Может быть, его просто подбили, и он где-нибудь сел на "живот"? А может быть, даже перетянул на свою территорию? возразил мне Федя.
- К сожалению, его сбили буквально в пятидесяти метрах от меня. На моих глазах самолет перевернулся на спину и штопором пошел вниз. А высота была меньше пятисот метров. Вениченко видел, как самолет врезался в землю за станцией.
Все примолкли. Радость небывало успешного штурмового удара была омрачена гибелью нашего командира и его стрелка старшины Безживотного.
Прошло еще около часа, когда над аэродромом появился весь избитый с болтающимися лохмотьями "ил". С земли были видны многочисленные пробоины, зиявшие на плоскостях и стабилизаторе самолета. Не верилось, что в таком состоянии машина может держаться в воздухе. Все, кто был на аэродроме, с тревогой следили за полетом искалеченного штурмовика. Как-то он развернется и как сядет? Однако израненный самолет приземлился довольно благополучно, и из него вышел Николай Платонов, летчик из соседней эскадрильи.
Все обступили его, удивляясь и восхищаясь тем, как это он сумел довести до аэродрома и посадить такую изрешеченную машину.
Поведав о своих злоключениях, о том, как его подбили, Платонов неожиданно для всех сказал:
- Братцы, что на станции Оболь творится, просто что-то неописуемое! Когда меня подбили,- продолжал он,- я отстал от группы и на бреющем полете напрямик решил тянуть на свою территорию. Еще километров за двадцать пять я увидел в районе станции Оболь огромный столб черного дыма, поднимавшийся высоко в небо. А уже когда пролетал мимо самой станции, километрах в шести от нее, я наблюдал взрывы огромной силы и сплошное море бушующего огня. А что там такое, собственно, происходит, я так и не разобрал!
Когда же Платонов и Садчиков доложили о своих наблюдениях в штабе полка, то вскоре у штабной землянки появился плакат: "Следуйте примеру летчика младшего лейтенанта Ладыгина! Сегодня он один уничтожил на станции Оболь пять железнодорожных эшелонов с горючим, боеприпасами и техникой врага!"
Выслушав мой рассказ о гибели командира эскадрильи, начальник штаба покачал головой и, тяжело вздохнув, сказал:
- Жалко Попова! Зачем он полез на Оболь? Не было же ему такого задания...
Всю ночь меня бил озноб и снилось, как переворачивается машина комэска и он беспомощно хватает воздух руками, пытаясь найти ручку управления и выровнять самолет, но вместо штурвала зияет огромная пробоина, и машина, беспорядочно кувыркаясь, продолжает падать. Кругом бушует море огня. А Попов укоризненно повторяет: "Зачем мы залезли сюда, в это пекло? Нас ведь никто не просил!"
Я просыпался в холодном поту, стараясь отогнать от себя этот кошмар, но он мучил меня всю ночь, возвращаясь в разных вариантах во тьме землянки, чуть только я начинал вновь засыпать.