- Ну... Квашня Иван Родионыч, Зерно Дмитрий Василич, Добрынский, Кочевин, татарин этот, Черкиз. Кто не в Москве, а по уделам сидят, на вотчинах...
- В общем ясно. Стало быть главная задача тебе вырисовывается - все о Василь Василиче знать. Он наш главный противник. Так?
- Так, Митя, так. Страшноватый человек, боюсь я. Ведь Алексея Петровича не иначе, как он...
- Больше некому.
- А ну как он почует (хитер и осторожен как бес!), да и тебя... - Люба крестится.
- Вряд ли, если ты у него под ногами путаться не начнешь. Нечего еще чуять-то. Меня тут вовсе пока нет, так что... Ты не особенно усердствуй, но все, что узнаешь не очень красивого, от братика не таи.
- О, это я уже! Так, между прочим...
- А откуда узнаешь?
- От Юли. Она там жуткую авантюру затеяла, сам расспроси.
- Умница ты моя! Ладно, хватит на сегодня.
- Хватит, так хватит.
- Слушай, а что там митрополит с сыновьями нашими затеял? Уж не в монастырь ли прочит? Если так, я против.
- Что ты! Он из них грамотеев делает, помощников себе. Приставил к ним двух монахов, по учителю к каждому, стало быть. Они уже читают бойко, что твой пономарь. А еще боярина Аминку, татарина. Ну и Иоганна. Аминка с ними по-татарски бормочет, а Иоганн по-немецки.
- Ух ты! Ну и как, получается?
- Еще как! Они Аминке только по-татарски, а Иоганну только по-немецки отвечают, даже если те их по-русски спрашивают. Смех и грех, ей-Богу!
- Ай, здорово! Ну а насчет подраться? Из лука, там, пострелять, на коне поноситься?
- Мить, да ведь маленькие они еще, ты уж все сразу хочешь. Но если честно, особо на улицу не рвутся.
- Вот что значит - отца подолгу нет. Женское воспитание.
- Ну при чем тут я?! - обижается Люба. - Когда митрополит их от меня чуть не насовсем отнял! А ты еще с упреками.
- Да что ты, маленькая! Я очень рад. Не всем же мечом махать, в самом деле. Если они к грамоте охочи, да еще языки чужие знать будут!.. Далеко пойдут, ни один князь, ни один митрополит без них не обойдется. Только вот в монахи бы не забрели.
- Ну а если и в монахи - чего страшного?
- Знаешь, - Дмитрий помялся, подыскивая слова, - не хочется, чтобы мое дитя половину, а то и больше, прекрасных на этом свете вещей пропустило. Живешь-то ведь всего раз, а там, - он ткнул большим пальцем вверх, - может, и лучше будет, только ведь совсем не так, не то...
- А чего же ты не хочешь в этой жизни пропустить? - Дмитрий слышит в ее голосе лукавую настороженность.
- Пропустить?.. Ну вот тебя, например... Груди твои... - он находит и стискивает ее грудь, - губы твои, глаза, ночи рядом с тобой... А потом появление нового человека. Разве это не чудо? А ведь у монаха ничего такого не может быть. А еще веселый пир, лихая охота. Поход, битва и - победа! Вот главное! Чувство, когда ты победил и кого-то спас, кого-то защитил! Понимаешь?!
- Понимаю, Митя, понимаю. Не беспокойся, не станут они монахами. Не такого отца дети! Да и я послежу...
* * *
- Все мужики - козлы!
- Господи, Юли! Что ж ты на них такая злая? - вздыхает Люба.
- А бабы? - Дмитрий весело скалится, пытаясь заглянуть Юли в глаза, но та сердито смотрит в миску.
Они завтракают втроем. Рано, еще не рассвело, в столовой палате горят свечи.
- А бабы - куры! Но о них речи нет, - Юли продолжает хмуриться, - а вот мужики... Как они мне надоели! Каждый божий день, со всех сторон, и у каждого только одно на уме.
- Прямо уж у каждого! - Люба, кажется, искренне не согласна, а Дмитрию становится неуютно - ну как разговор свернет на его персону? - и он поспешно перебивает:
- Что ж, даже у митрополита?
- Господи, Митя, куда тебя занесло?! - Люба крестится.
- Митрополит не ангел, а всего лишь человек, - отрезает Юли, - хотя и умный очень. А тоже иногда - так посмотрит!
- Юли, перестань! - почти умоляющим голосом вскрикивает Люба.
- Что - перестань? Тут ушей лишних нет, а перед НИМ ничего не утаишь. Так чего мне притворяться?
- Что-то ты сегодня... Очень уж агрессивно, - качает головой Дмитрий.
- Надоедает, - Юли поднимает глаза и впервые за утро улыбается. Вовсе даже не агрессивно. "Играет", - понимает Дмитрий.
- Мы ведь не на молитву собрались, - Юли откладывает ложку, - ты издали приехал, через день-два опять исчезнешь. Надолго. От нас отчета ждешь, а мы от тебя - указаний. Так чего вокруг да около кружить?
- Ох, деловая, - улыбается и Люба, - ну так отчитывайся.
- Я-то отчитаюсь. Только у меня как-то... я не знаю, как сказать... Задачи нет. К кому цепляться? Что узнавать? Конкретно - что? - Юли жмет плечами. - Так, вообще? Тогда что, мне со всей Москвой переспать?
- Юли! - прыскает, краснея, Люба, а Дмитрий утыкается в рукав: "Ах, стерва ты моя!"
- Ну в самом деле, - посмеивается Юли, - кого мне охмурять? Я подраскинула умишком своим скудным: если уж... то самых-самых. Так или нет?
- Главней митрополита у нас нет, - подзудел Дмитрий, а Люба безнадежно махнула рукой, давайте, мол, бесполезно вас одергивать.
- Митрополиту восьмой десяток, его, пожалуй, уже бесполезно. Да и к чему? Святого человека искушать, грех на душу брать. Да еще и получится ли... Есть и помоложе, и поглупее, а знают не меньше. Вот дьяк его Фрол, например. Вся переписка митрополита через него идет. Или, может, другой кто нужен? Поважней?
- А кто может быть поважней?
- Это княгиня скажет, только она может расчесть.
- Такого, пожалуй, нет, - подумав, отзывается Люба.