- Подустали. Дрыхнут. Понимаешь теперь, зачем нужно было постращать?
- Да.
- Зато в башне, послушай, что делается.
Из башни явственно доносился пьяный гвалт.
- Пьянствуют, - нерешительно констатировал Владимир.
- Еще как! Такая гора с плеч, я бы на их месте тоже загулял. Видишь, как все оборачивается?
Спереди недовольно цыкнул Алешка:
- Тихо! - и негромко, отвратительно противно мяукнул. Слева послышался не менее противный ответ, и они двинулись к башне. У последнего навеса перекликнулись еще раз и бесшумно кинулись к воротам. Первой туда подскочила ватажка Гаврюхи, который встал посередине и внятным шепотом стал командовать:
- Мои - наверх слева! Алешка - направо! Блокируй караульню! Только тихо. Внутрь не соваться, ждите, когда сами начнут выходить.
Гаврюхины ребята кинулись в башню по левой лестнице, Алешкины по правой. Владимир дернулся было направо, но почувствовал на локте тяжелую руку Бобра. Тот шепнул:
- Наверх не ходи. Главное тут будет, - и показал в сторону караульни. Сам же встал неподвижно рядом с Гаврюхой в нише ворот, прислушиваясь. Владимиру ничего не оставалось, как задержаться. Он услышал наверху топот, невнятную возню, тихий вскрик и уже с самого верха недоуменное:
- Э-эй, вы чего, мужики?! Эймк! Эйхм!- и дальше только быстрая, уже без опаски, дробь по лестнице, и почти вслух над самым ухом удивленный голос:
- Там всего шестеро было! Они в караульне все!
- Хха! - Гаврюха дернул плечами. - Михалыч, разберись с караульней, а мы ворота!..
- Стой! Сначала посвистите.
- Антон где?!
- Тут я, командир!
- На башню! Свисти.
Через минуту сверху донесся свист, и тут же из посада ответ.
- Вот теперь отворяй! Кажется, все в порядке и легче, чем я предполагал, - Бобер тронул Владимира за локоть. - Пойдем, князь, пьянь утихомирим.
* * *
- ...Едим, да свой. А ты кто такой? - нашелся как-то ответить только один из вратарей, остальные же очумело молчали, разинув рты.
- Я-то? Я земляк ваш. Литвины за столом есть?
- Литвины все на подворье. Русские мы, с под Витебска...
- Ну, коли русские, значит повезло вам. Не тронем, если дергаться не станете.
Сторожа, осознав наконец, что произошло непоправимое, попытались (именно дернулись) вскочить или схватиться за оружие, или просто что-то сделать, неосознанно, инстинктивно.
- Сидеть! - громко, повелительно и так грозно рявкнул усатый, что сидящих мороз продрал по коже. Он неуловимым движением скользнул влево, щелкнув пальцами, и из дверного проема, мерзко зыкнув, вырвались три стрелы и впились в стену, лишь на ладонь выше чьих-то лбов, заставив всех невольно пригнуться.
Больше шевелиться никто не пытался. За усатым в караульню втиснулись скуластый узкоглазый татарин и долговязый безбородый юноша. Татарин начал распоряжаться:
- Оружие - в угол! Вставать по одному, ты первый. Меч отстегивай! В угол! И выходи. Теперь ты. Без глупостей.
Какие там глупости?! Караульщики покорно вставали, сбрасывали оружие и выходили на мороз, где их ловко связывали по рукам и друг к другу и ставили к стене.
* * *
Выбравшись из караульни, Бобер и Владимир увидели, что привратная площадь уже ярко освещена факелами, а в ворота вступают всадники Константина. К Бобру подскочил Глеб:
- Гаврила ушел к речным воротам.
- Монах с ним?
- С ним.
- Так. Скажи Алексею, как тут управится, оставит пленных Константиновой страже и за нами, к наместникову подворью. Где Константин?
- В конце площади.
- Мы к нему. Быстрей оборачивайся и за мной.
Константин стоял с подручниками у начала улицы, ждал, когда весь отряд втянется на площадь. Бобра увидел издали, поднял руку:
- Привет!
- Привет. Поубавь-ка свету. И шуму. Не время еще.
- А ну, хлопцы, факелы в снег! Оставить один тут, один у ворот. И тихо мне! Цыц!
Зашипели в снегу факелы. По массе всадников прокатился шорох и затих.
- Не догадался ты коней оставить! Ни к чему они в улицах. Узко, тесно.
- Я думал, да куда их бросишь. За стенами? Присмотр оставлять - и так мало нас.
- Ладно. Человек двадцать оставь, заодно и за воротами присмотрят. Остальных - с коней! Приготовь для пешего боя, построй, сейчас пойдем.
* * *
Самым удивительным, даже Бобру (а уж Владимиру тем более!), казалось то, что город мирно спал. А может, притворялся?!
Но не могли же притворяться даже собаки! А ведь и они, когда воины проходили мимо двора, взлаивали на скрип снега под множеством ног спокойно и как-то лениво, не заражая лаем даже соседских, некоторые из которых откликались-таки, но без всякого энтузиазма, а как будто с перепугу, и тут же умолкали. Может, мороз действовал?.. А может, вчерашняя суета умотала...