Он очнулся от оцепенения, когда над его головой низко пророкотал вертолет.
Павел поглядел, как из едва плюхнувшейся на салазки винтокрылой машины, не армейского "хью", а из комфортной франко-германской "алуэтт", на землю Ред-Рока сошли три джентльмена...
Один из них особенно привлекал внимание. От него исходила какая-то особая энергия. Невысокого роста, с голым бритым черепом, похожий на монгольского витязя времен Чингисхана...
Когда джентльмены подошли к группе встречающих, среди которых Павел отметил и главного администратора, их взгляды - взгляды Павла и Чингисхана - скрестились.
"Так вот он какой, новый босс, - отчего-то подумалось Павлу. - Это вам не Шеров доморощенный, это всерьез... Бр-р!"
Павел отвернулся.
* * *
В домике по адресу Би-найн на Секонд-драйв Павел нашел все, в чем мог нуждаться человек, привыкший к комфорту.
На нижнем этаже расположились довольно просторная гостиная с мягкой мебелью, стереосистемой и домашним кинотеатром, небольшая кухня столовая и кабинет. А на втором этаже, куда из гостиной вела крутая деревянная лестница, были ванная комната, спаленка и открытая веранда с видом на розарий...
В холодильнике Павел обнаружил неплохой ассортимент бутылочного немецкого пива и французских сыров. Были и бри, и любимый камамбер марки "каприз де Дье"...
Павел не удержался от искушения и отщипнул кусочек, тут же отправляя его в рот.
Он принял душ и, растираясь полотенцем, вышел на открытую веранду. Он стоял в одних трусах и любовался желтыми розами. Они были удивительно кстати здесь в этой жаре! Именно yellow roses of Texas, а не иные, красные или чайные! Он растирал влажную грудь и любовался цветами, как вдруг перехватил на себе взгляд.
С противоположной стороны дороги, с крыльца домика Си-найн по их Секонд драйв, ему махала симпатичная худенькая девушка.
Она, по-видимому, только вернулась с пробежки...
- Хай, - крикнула девушка.
- Хай, - ответил Павел и тоже улыбнулся.
Глава двадцатая
Бог, в любовь пресуществленный?
(ноябрь 1995, Занаду)
К полудню следующего дня проглянуло солнце и неуместно радостно заиграло в оконных витражах дома. Обогнув черную сухую чашу бездействующего фонтана, женщина и мальчик, одетые во все черное, вышли на аллею и двинулись в глубь парка. Доносившиеся откуда то сбоку мелодичные звуки сначала сбили с шага, потом заставили оглянуться, наконец, повернуть направо. Там, на ничейном пространстве, где заканчивался регулярный сад и еще не начинался английский парк, столь искусно имитирующий дикую природу, на широком газоне, где, помнится, так славно резвились в серсо и бадминтон, возвышался громадный полосатый шатер шапито. Оттуда то и доносилась музыка. По мере приближения Таня начала различать инструменты - флейта, скрипка или две, виолончель. Исполнялось что-то ненавязчиво классическое, легонькое, если не сказать - легкомысленное.
Прямо не похороны, а приватное представление для друзей. Старый греховодник и здесь остался верен себе. Покосившись на мальчика, леди Морвен стерла с лица невольно набежавшую улыбку - и заметила, как Ро поспешил сделать то же самое. Даже сердце защемило от внезапно нахлынувшей нежности. Мы с тобой одной крови, малыш...
Они миновали последнюю полоску опилочной мульчи, сквозь которую несвоевременно проклюнулся нежно-зеленый росточек, перешли каменный мостик, перекинутый через пока еще сухой ров, не задержались возле длинного стола под белоснежной и практичной пластиковой скатертью. В торцах стола стояли одинаковые сервировочные тележки, посередине красовалась громадная серебряная чаша для пунша, возле которой хлопотали двое лакеев в белых передниках поверх малиновых ливрей с золотым галуном. Третий, без передника, молча поклонился и приподнял полог, открывая вход в шатер.
Разноцветная гирлянда китайских фонариков, протянутая по окружности брезентового купола, светила в четверть силы, поэтому в первые мгновения, пока глаза привыкали к полумраку, леди Морвен не столько разглядела, сколько энергетически ощутила присутствие большого числа молчаливо стоящих людей. Первыми обрели отчетливость силуэты музыкантов, стоящих на возвышении в центре. Она оказалась права - флейта, виолончель, две скрипки, концертные фраки, Моцарт... Вид на то, что размещалось ниже музыкантов, перекрывала высокая плечистая мужская фигура. Леди Морвен сделала полшага в сторону.
Возвышение, на котором стояли музыканты, оказалось плоской вершиной небольшого грота. Резные воротца грота были плотно прикрыты, а перед ними на странном, отливающим металлом помосте стоял роскошный гроб красного дерева с блистающей медной отдел кой. А в гробу, на белом атласном ложе, покоился строитель и хозяин Занаду.
Макс Рабе, непревзойденный Мастер Иллюзии, принимал гостей лежа, затаив улыбку, в густой белой бороде и сложив на груди узловатые, побитые старческой "гречкой" гениальные руки.
У гроба стояли, одна за другой, две обитые красным бархатом скамеечки. На ближней к покойному восседала незнакомая Тане дородная пожилая дама в платье, хоть и траурном по цвету, но пышном и декольтированном несообразно обстоятельствам. Черные, вьющиеся волосы были совсем по-русски подвязаны черным платком. Сидящий с ней рядом Нил Баренцев был одет не более адекватно - в какую-то бархатную толстовку, еще хорошо, что черную. Лиц Таня не разглядела: женщина рыдала, закрывшись кружевным платочком, Нил, отвернувшись, что-то шептал ей на ухо, так что Тане видны были лишь ухо и краешек скулы. На второй скамейке разместились трое - посередине бородатый мужчина лет шестидесяти, чей облик показался Тане смутно знакомым, и две тоже немолодых, но благородно красивых женщины по бокам. Одна из них подняла голову и, увидев Таню, изогнула в подобии улыбки молодые, чувственные губы, и кивнула. Таня мгновенно узнала ее - да и кто не узнал бы кавалерственную даму Роз Сьюэлл, лучшую, по единодушному мнению как критиков, так и публики, леди Макбет и Екатерину Великую британских подмостков. Немного удивленная присутствием здесь великой актрисы, знакомством с которой старый Макс не похвалялся ни разу, Таня сжала руку Нилушки и двинулась к скамейке. Но тут на нее обернулась вторая женщина, и удивление перешло в полнейшее, парализующее изумление. На нее доброжелательно взирала вторая Роз Сьюэлл, ничем, кроме покроя плеч, не отличающаяся от первой.
Таня замерла, и тут же услышала за спиной вежливое покашливание. По одному этому звуку она узнала старого Спироса, обладавшего умением - высший пилотаж в профессии мажордома! - за исключением нескольких минут в сутки быть абсолютно незаметным.
- Здравствуй, Спирос, - прошептала Таня.
- Здравствуйте, ваша светлость, - скорбно прохрипел Спирос. - Прошу вас вместе с юным лордом про следовать за мной. Ваше место - рядом с ближайшими родственниками...
Ближайшие родственники? Из родственников Макса Рабе Таня встречала лишь милую, но безнадежно маразматическую старушку Евгению, появившуюся здесь где-то между весной восемьдесят восьмого и осенью девяностого, в период долгой разлуки, не Таней инициированной. Старушка бодро музицировала на фортепьяно и называла старика "майне зюссе пюпхен", то бишь, сладенькой куколкой. Посмеиваясь в бороду, Макс пояснил тогда, что сия дама, хоть и сверстница ему, но не сестра и, благодарение Богу, не супруга, а мачеха, вдова его батюшки, почтенного негоцианта, на старости лет сделавшегося падким на молоденьких. После кончины брага, содержавшего старушку, он счел своим долгом принять на себя заботу о ней. Спустя несколько месяцев после этого разговора вдова воссоединилась с супругом и младшим из пасынков в фамильном склепе на муниципальном кладбище городка Штаффхаузен, что на севере Швейцарии. Ни о каких других родственниках греческий затворник и словом не обмолвился...
Спирос провел их мимо скамейки с двумя Роз Сьюэлл и показал на места рядом с толстой дамой и Нилом в толстовке. Отняв от лица платочек, дама взглянула на них и отвернулась. Нил вообще не посмотрел в их сторону.
Между тем с площадки как-то подозрительно быстро и незаметно исчезли, словно истаяли, музыканты, а на их месте возникла громадная спинка вольтеровского кресла. Медленно, под нестихающие звуки менуэта кресло развернулось к собравшимся.
Тут уж ахнули все! Ибо в кресле, укутанный клетчатым пледом, сидел господин Рабе собственной персоной. Одновременно - и незаметно! - что-то хитрое произошло с освещением, и гроб с телом Мастера перестал быть виден, словно ушел в толщу черной воды.
Фигура на возвышении негромко хлопнула в ладоши. Гул мгновенно улегся.
- То-то, - сказала фигура надтреснутым, но звучным голосом Мастера Иллюзий. - Ну, здравствуйте, родненькие. Спасибо, что заглянули на огонек... Право слово, если вам и впрямь не безразличен этот старый дуралей, то надо только радоваться за такой финал - на девяносто девятом году насыщенной и полнокровной жизни, в ясном уме и доброй памяти, оставив после себя домишко, садик, кой-какой счетец в банке, пару достойных учеников и. славного наследника... Эй, юный лоботряс, я про тебя говорю!..
Повинуясь движению его руки, луч света упал на Нила-младшего. Парнишка растерянно заморгал, сжал Танин локоть, но быстро совладал с собой, придав лицу бесстрастное выражение.
- Разрешите, дамы и господа, представить вам четырнадцатого лорда Морвена, нового владельца поместья Занаду. Надеюсь, его светлость удовлетворит последнюю просьбу предшественника, чтобы одну неделю в году, третью неделю ноября, ворота Занаду были открыты для всякого желающего, чтобы в охотку выпить, закусить, славно повеселиться, а заодно помянуть старого Макса, который, ей-богу, прожил жизнь, никому не желая зла, и, уходя, сожалел лишь о том, что так и не сумел пережить этого стервеца Эрнста Юнгера. Я ведь от него так и не дождался благодарности за ящик чудной "метаксы", посланный в прошлом году на его столетие!.. Ну, так как, мальчик, обещаешь?
Четырнадцатый лорд Морвен слегка наклонил голову.
- И славно!.. А теперь посидим на дорожку. Только я отправлюсь в путешествие один. Мне пора к Богу, а вам всем, дорогие мои, с Богом. Живите долго. А пока выпейте за помин души.
Мастер Иллюзий, чуть взмахнув рукой, растаял в темноте. И тут же вспыхнул яркий свет.
- Вот что придумал! Я же знал, что будет суперфокус, - уверился мальчик, когда вместо гроба все увидели стол, на котором стояли наполненные водкой хрустальные бокалы.
Невидимый хор грянул Бетховена:
- Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою,
Мы вошли в твой светлый храм...
- Ты сближаешь без усилья всех разрозненных враждой, - поднявшись, подхватила полная женщина. У нее оказался потрясающий голос - звучный, сильный, профессионально поставленный, с едва заметным возрастным дребезжанием: - Там, где ты раскинешь крылья, люди - братья меж собой...
На припеве включились чуть не все присутствующие. Не знавшие немецких слов пели кто по-французски, кто по-английски, не знавшие текста вовсе вдохновенно выводили "а-а-а":
Обнимитесь, миллионы!