— Ой, ну, конечно! И Шеор, и Вилиала…
— А на Вилиале живут культурные лягушки?
— Они не лягушки, — обиженно сказала Ассоль, — они теплокровные. Воспитанные! Жуть!
— Странно, — пожал он плечами, — мне казалось, что они лягушки.
— Тут ты ошибся, — заверила его она, — но вообще, хочу тебе сказать, твои фантазии часто напоминают реальность. Ты как будто в самом деле знаешь. И Сочинялы твои тоже. Что-то вы, конечно, придумываете, но что-то — сущая правда.
— Может быть, — согласился он, — нам в подвале всё равно.
— Я тебя на Пьеллу заберу, хочешь?
— Что я там забыл на вашей Пьелле?
— Йон…
— Одним кровососом будет больше, вот и всё. Тут у меня хоть пирамида есть.
— Там легче! Пьелла же родная планета, Йон.
— Я не Йон, — вздохнул он, — я Чума. Мама меня так звала. Что ты сравниваешь меня и своих аппиров, Рыжий?
— Но ты тоже аппир!
— Да. Только еще хуже.
— Почему ты так говоришь о себе, Йон? — чуть не расплакалась Ассоль, — что в тебе страшного? Ты такой добрый мальчик… я таких и не встречала никогда.
— Я добрый, — усмехнулся он, — пока сытый. Мне нельзя от этой пирамиды удаляться.
— Это мы еще посмотрим, — не смирилась она.
Внутри было светло. Йон почти ничего не почувствовал во время телепортации, больше запомнилось тоненькое и гибкое девичье тельце, ее горячий живот, прижатый к его животу и стебли рук, упруго прижимающих его к себе.
— Какой ты легенький, Йон! Как пушинка!
— Можно подумать, ты очень тяжелая.
— А я не хочу толстеть. Ты что! Я только хочу, чтоб у меня здесь прибавилось и здесь, — она отпустила руки и похлопала себя по соответствующим местам, — тогда платья буду носить как у мамы.
— Нет предела совершенству, — усмехнулся Йон.
Он огляделся. Кресла стояли по периметру, большие, серые от пыли, вырезанные из шаров. Снаружи пирамида вся блестела, а внутри никто не следил за чистотой. Из-за этой пыли он не сразу заметил, что пол под ногами больше напоминает экран компьютера. Они стояли на экране.
— Наверно, здесь возникало стереоизображение, — предположил он, — и они дружно на него смотрели со всех сторон.
— Развлекались?
— Скорее, работали. Решения принимали. Может здесь была проекция коллективного мышления?
— А что ты гадаешь? — пожала плечиком Ассоль, — ты же должен знать.
— Не знаю, — сказал он, — могу только придумать кучу версий.
— А лучше б знал.
— Может, я и знаю… но как это отличить от фантазий?
— А что еще говорит твоя фантазия?
— Это… это реабилитационный центр. Особо истощенных и больных они сажали в эти кресла и облучали «розовой сиренью». А под этим полом — генератор.
— Слушай, — поморщилась Ассоль, — какая «розовая сирень»? Обычный серый технический фон, пресненький такой, слабенький. Или это тоже твоя фантазия?
— Как фантазия? — обалдел Йон, — тут полно «сирени». Ты что, не чувствуешь?
— Да нет, конечно.
— Это потому что ты Прыгунья, — сказал он, подумав, — ты всегда в плюсе.
— Ну и что, я же чувствую.
— Значит, это не твой спектр.
— Да?
— Это для нас, для дохлых. Кто-то очень добрый о нас позаботился.
— Кто бы это мог быть?
— Хочешь, чтобы я придумал?
— Хочу, чтобы ты сказал, что на самом деле.
— Если б знать, Рыжик! — он сел в одно из кресел, очень удобное, принявшее форму тела, — это, знаешь что? Это звездолет — скорая помощь. Они летали по галактике и искали погибающие цивилизации.
— Звездолет внутри не так выглядит, — Ассоль тоже плюхнулась в кресло, высоко задрав ноги в ботинках, у нее были толстые рифленые подошвы.
— Ну и что, — заявил Йон, — это же особый был звездолет. Они собирали заморышей и откачивали их.
— Добрые какие!
— Да. Они очень добрые. Было два звездолета. Один, вот этот, сломался. Все улетели на втором, а мой папа остался.
— И где он, твой папа?