— Идти… можешь?
Жесткая брусчатка под ладонями и коленями, боль в груди; и наружу через рот и ноздри рвется все, съеденное и выпитое за ужином, тело встряхивает, выбрасывая обильные порции кислой дряни. Дышать не видно.
Тьермэйлин сунул клеймору в петлю и рывком поставил Аррайду на ноги. Перехватил за спину, левую руку закинув себе на шею. Вытер Аррайде лицо.
— Давай потихонечку.
Шаг. Еще шаг.
Вонь рвоты, крови, испражнений уходит назад… паленого, вытоптанной травы… Стук калитки. Дуновение в лицо — остывающий камень, река, дерево. Балмора. Будь ты проклята…
Тьермэйлин почти нес Аррайду на себе, шумное дыхание аптекаря отдавалось под шлемом. Наемница и рада бы была идти сама, да ноги подгибались, носки сапог скребли брусчатку.
— Подер-жись…
Рука в перчатке уперлась в стену, сжала выступающий камень.
Лин перевел дыхание. Щелкнул пальцами. Заклинание затрещало, будто сухая кошачья шерсть под ладонью. Аррайде сразу сделалось легче, ушла противная слабость. И тут же сверху на лицо со стиснутыми от боли веками обрушился ливень.
— Вот и ладушки! — перекрывая плеск воды и рычание грома, прокричал приятель. — Всех смоет!
Дождь лупил по шлему, сквозь бармицу протекал за шиворот, колотил по бахтеру на спине. Ноги расползались в скользких лужах. Несколько раз Тьермэйлин не смог Аррайду удержать и рухнул вместе с нею. До дома они доплелись грязные и промокшие с головы до ног.
На стук открыл хаджит Черрим:
— А яичница…
Он подхватил Аррайду. Лин, освободившись от тяжести, шумно дыша, привалился к косяку.
— Эдвина, лампу! И воды!
Хаджит уложил Аррайду на кровать, принялся стаскивать с нее железо, за ним одежду. Девушка стиснула зубы, когда Черрим неосторожно дернул рукав, присохший к ране.
Три дыхания над собой: пыхтящее, словно качают мехи — альдмера; глубокое ровное наемника, и ведьмы — легкое, едва ощутимое. И прикосновение мокрой ткани к плечу. Ловкие пальцы почти безболезненно удаляют лоскутья рукава.
— Отрава.
От неожиданности — услышать Эдвинин голос — Аррайда раскрыла глаза и тут же захлопнула, от рези слезы хлынули из-под век.
— Угу… — мокро прошлепал аптекарь, зазвенело стекло. Край деревянной чашки у губ: — Пей.
Стараясь не причинять лишней боли, ведьма стала промывать и перевязывать рану от ядовитого клинка. Черрим поддержал Аррайду за плечи:
— Ну, и какая гадина?
— Камонна Тонг.
Кошак крутнулся, Аррайда дернула щекой.
— Звиняй, сестренка… Я потом их достану.
— Опоздал, — бормотнул Тьермэйлин. — Кровь у данмеров такая же красная. Стоило чваниться?
— И сколько их было? — спросил Черрим недовольно — не пришлось подраться: так и представлялись мохнатые уши, резко прильнувшие к голове.
— Пятеро.
Хаджит пришлепнул хвостом.
— Свидетели остались?
— Нет. Потом.
— А с глазами что?
Это Эдвина. Чистый, с повелительными нотками голос.
— Похоже, молния. Я прав, сестренка?
Аррайда тесно зажмурилась и стиснула руки в кулаки. Тьермэйлин вздохнул:
— Ладно… Подержи, чтобы не дернулась.
— Да уж это я могу… — Черрим приподнял Аррайду, опрокинул спиной на себя, обхватив руками и коленями.
— Голову.
Холодные пальцы Эдвины коснулись за ушами, и голова Аррайды закаменела у хаджита на плече. Тьермэйлин удивленно свистнул сквозь зубы.
— Ого! А лампу ты не могла бы подержать?
Свет проник сквозь веки. Но Аррайда не сумела ни отвернуться, ни даже застонать. Аптекарь умело наложил мазь на воспаленные глаза.
— Ну вот, все. Дня три еще на солнце резать будет. Эдвина, освободи.
Ведьма разрушила свое заклинание.
Черрим погладил Аррайду по спутанным волосам. Она закрылась здоровой рукой.
— Хорошо, друг ушастый, — прогудел хаджит, — а теперь говори: во что вляпались?
Тьермэйлин сжато изложил суть дела.
— …Лучше ей из города пока исчезнуть.
— Думаешь, мстить станут?