Сначала все поросло лопухом и стало тихо, потом вдруг возник отвратительный АОЯПП, полностью соответствующий своему мерзкому звучанию; взяв все, что его интересовало, он якобы лопнул, потом появился какой-то загадочный финско-японский Ексель-Моксель, который тоже взял все лучшее и исчез. И, наконец, появился таинственный заказчик, которому очень нравятся наши лодки, акромя унитазов - это исчадие дьявола они не хотят видеть вообще. В припадке откровенности я признался Высочанскому, что мы уже кормились некоторое время, искореняя унитазы и продавая лодки без них, но то все было старье, с которым расстаться было - одно удовольствие... А тут они потребовали нашу любимую "Акулу" - ее "очищением" мы и занимались вчера!
- Начинаю понимать, - пробормотал Высочанский. - Но я же встречался с официальными представителями этих стран... Мы поселили их в номера с унитазами... и ничего!
- Дипломатическое коварство! - воскликнул я. - На самом деле их религия запрещает прикасаться плотью к общему унитазу. Коварство их не поддается описанию!
- Значит, у них есть деньги? - вздохнул Высочанский.
- А у вас?.. Думаете, нам легко отдавать им в гарем "любимую дочку"? А что делать? Теперь вы, может, понимаете срыв Кошкина?!
- Срыв? - проговорил Высочанский. - Вы, едва не погибший, называете это срывом? По-моему, слишком мягкое слово!
- Всем этим мы обязаны вам, поэтому слово выбирайте вы, какое вам нравится! - любезно сказал я.
Мы умолкли. За открытой дверью тянулась улица Зольная, засыпанная золой, от нее отходило два крытых пролета, еще в прошлом веке названные Малый Сквозняк и Большой Сквозняк, сейчас своему названию не соответствующие: такая неподвижная там стоит жара!
Конечно, Высочанский тоже не виноват - ему еще в ранней молодости больше удавалась борьба, нежели созидание, и каждый выбирает то, что ему удается. И все мы помогали ему. У нас в России уважают борцов. И я всегда уважал. И остальные. Ну, раскидал студент на территории верфи, где практику проходил, листовки, призывающие не праздновать день Великой Октябрьской революции. Ну, раскидал и раскидал. Так нет - сам директор завода лично занялся им, на суде обвинителем выступал! Главное, директор завода, крупный, талантливый кораблестроитель - и на суд пошел, время выкроил, тайно мечтая на один уровень значительности встать: ему, известному человеку, - со студентом-недоучкой, который сразу же выше нашего директора взлетел, заслуженного строителя, члена-корреспондента и т.д. Зачем это было нужно ему? Чтобы со студентом сравняться! Абсурд - только в России возможный! Сколько бы Высочанскому кряхтеть пришлось, чтобы все баллы набрать, как наш Ефименко? А так - бац - и он даже выше! Все революции от этого и проистекают: кому охота шестнадцать классов чиновничьих поочередно проходить, а так - бац - и ты губернатор! Ну, не праздновал бы годовщину Октябрьской - и все. ан нет!
И главное - должен был Ефименко сообразить: у нас в России он эту борьбу проиграет стопроцентно! Директором, может, и останется (и остался!), но борец с ним все равно выше его взлетит, у нас в России иначе не бывает, так зачем надо было свое высокое плечо ему подставлять?! И вот результат приезжает закрывать нашу контору, с директорской плеши взлетев!
Вся беда нашей жизни в том, что не хватает в России умных консерваторов. Не модно это. Борцом - моднее. Демократам легче - они вестники будущего, они обещают только "завтра" (а "завтра", как известно, не существует - только "сегодня"). А умному человеку, да еще о своей репутации заботящемуся, - вдруг консерватором стать, говорить, что "сегодня" можно что-то сделать? Зачем? Позорно даже. Ясное дело - кому может нынешняя реальная жизнь понравиться? Фи! Лучше немедленно отмежеваться от нее! В "завтра" звать!
- ... Вы когда уезжаете?
- Сегодня на "стреле"!
- Сегодня? Странно! А я почему-то думал - завтра. - Вы думаете... с Кошкиным... самое плохое? - наконец выговорил он.
- Да!
... Больше всего в этой истории мне не понравилось то, что Кошкин, падая, ударился о бакен головой. Случайность - самое опасное, что есть. Именно через случайности и прокрадывается все чуждое тебе, именно через случайности и смерть прокладывает свой путь, презрительно отвергая и как бы даже не замечая пути нашего. Плевать ей на наши сюжеты. Она сама - сюжет!
Наивно думать, что можно использовать ее в своих целях, командовать ею и даже сказать с ее помощью что-то свое! Никогда! Играться - можно, пока ее нет, но, когда она есть, ты - в ее сценарии, как правило, никому не понятном! И все непонятные, неожиданные случайности на самом деле - ее твердая поступь!
Все телефоны Кошкина, включая самые конспиративные, не отвечали. В связи с этим все больше как-то меня настораживало, что Гурьич на яхте до рассвета искал. Если бы думал, что Кошкин выплыл, - поиск только бы изобразил.
Вообще не так давно было дело - Кошкин из-за одной несусветной красавицы стрелял в себя. Работала она в какой-то иностранной конторе... Керолайн! Трудно тут не потерять голову, вот Кошкин и потерял. И однажды, уходя от нее, забыл у нее кейс с тактико-техническими данными! Прибегает через час. Керолайн, нагло покуривая, говорит, что все листы уже по факсу передала куда надо. Кошкин тут же вышел в сквер под ее окнами и застрелился! И надо сказать, что наша "Пиранья" здорово после этого на международном рынке пошла. Из-за ерунды человек стреляться не станет! Потом, к сожалению, "Пиранья" не такая уж мощная оказалась, как написано было в тех бумагах. В каких, впрочем, тех?
Через месяц мы с Керолайн случайно в "Клуб-дипломатик" зашли и буквально обомлели: Кошкин с какими-то мулатками отплясывает! Элементарная операция, называется "Ванька-встанька", - обычно все четко по плану шло. А сейчас?
Неужели вопреки известной пословице сначала было фарсом, а повторилось - трагедией?
Уж сколько раз доказывали ему: все кончено! Послушно ложится, а через секунду - стоит, покачиваясь: "Забыл - что кончено-то?"
- Не бегите по эскалатору, не задерживайте отправления поезда!
Выскочил на метро "Пионерская". Где-то тут чугунные пионеры стояли. Убрали?
Если кто и мог его по-настоящему погубить - то только ОНА, чугунная пионерка!
Помню период страстной его любви: мы стояли на базе Гаджиево, а она в Североморске библиотекаршей была. Отсюда и не понять вам, как это далеко. Но это и разжигало. Нашему человеку только и подай что-нибудь недоступное. Тут рядом - нормальные были. Так нет: "Иду к ней!" - "Как?" - "Вот так!" Надевает обычный армейский полушубок. "Первый же патруль заберет!" - "Мне сказали - вездеходный!" - Кошкин с гонором говорит... И потом рассказывал, как шел. Полярная ночь. Северное сияние. Вдруг - патруль, озверевший от мороза. "С-стой!" Кошкин протягивает им свое скромное удостоверение. Те даже повеселели от такой наглости: "И все?" Вдруг начальник патруля лезет в карман кошкинского полушубка, выворачивает его - там какой-то черный штемпель. Цифры какие-то, буквы, к тому же размазанные. Начальник патруля вгляделся - и буквально оцепенел. Потом откозырял. "Ради Бога, простите!" И так Кошкин и шел. Навстречу новому патрулю прямо заранее выворачивал карман: "Смир-рна!" Потом даже самосвал карманом остановил.
Такой был человек!.. Неужто - "был"? Так. Улица Степана Уткина. Тормози!
Я подошел к дому, поднялся по лестнице, позвонил.
Валя, бывшая первая красавица гарнизона, стояла в дверях.
Помню, как все возвышенно было у них. Может - излишне возвышенно? Дом их поначалу задуман был, как островок свободы, как место без вранья. Страшный эксперимент!
- Свобода приходит нагая! - с упоением Кошкин декламировал.
Д-а-а... "Свобода приходит нагая". Но уходит - одетая!
"Давай поглядим друг другу в глаза!"
Долго с ним пытались это сделать, но не смогли.
После Севера и Абу-Даби мы вместе три года на Ладоге служили, жили в одной деревянной избе, в двух больших, почти без мебели комнатах, топили печь...
Почему-то осталась в памяти картинка: низкое красное солнце светит в большую кухню. Их маленькая дочка, нажимая ручонкой, топит в тазу обрывки газеты. Почему-то любимое ее занятие было тогда. Где теперь та кухня и где дочь?
Странная была тогда жизнь, вроде бы переходная откуда-то куда-то, но теперь вдруг вспоминается как самая счастливая.
Ладога! Пора надежд! В июле - снег. Вьюга помыла окна.
Первая фраза их дочки: "Какое снежное лето!"
А сколько друзей было там! Больше так не было никогда... Друзья-коллеги, агрономы-луководы, колхоз "Легкий путь", великий селекционер Клыхнин: "Я на пороге открытия! Мои ученые бараны (с мешком под хвостом) срут больше, чем жрут!"
Наша секретная база, на которую то и дело забредали ягодники, грибники.
Скромные трибунки в глухом лесу, с которых партийные руководители уговаривали лосей, кабанов и прочную живность сдаться им...
Дело мы имели, в основном, с металлом, но неожиданно из нашей суровой повседневной работы явилась вдруг абсолютно неучтенная белоснежная яхта "Венера" из стеклопластика!
Кошкин на партийном собрании:
- ... Как я мог? Как я мог?!
По тайной нашей договоренности с ним я против него общественным обвинителем выступал. Голос общественности всегда для меня был как родной.
- Как ты мог?! Кошкин:
- Как я мог? Как я мог?!
В конце концов даже наш главный коммунист Се-роштан не сдюжил.