Весь день я был в напряжении, часа в четыре примчался к ней в институт, обегал все аудитории, читалки, лаборатории, но ее почему-то так нигде и не встретил.
Я шел по улице и вдруг увидал ее: она шагала с высоким длинноволосым красавцем и так была схвачена, обнята рукой за плечо, что даже рот ее слегка был стянут вбок!
... Промелькнуло несколько недель. Я абсолютно не забыл Ларису: время действует, когда оно работает, а просто так оно ничего не значит.
Я не звонил ей, но такое было впечатление, что звонил.
Случайно я видел ее на институтском стадионе. Она пробежала четыреста метров и, сбросив шиповки, босыми разгоряченными ступнями шлепала по мокрой холодной траве...
Раз только я позвонил ей - естественно, в час ночи, но она, что удивительно, не рассердилась и даже робко спросила:
- Именно сейчас необходимо встретиться?
- Нет, нет, - сказал я. - Вообще...
- Ах, вообще! - ответила она тихо, робко и, как мне показалось, слегка разочарованно.
Однажды я шел после работы по улицам, внушая себе, что я не знаю, куда я иду.
Было темно, но света еще не зажигали. Отовсюду - из подъездов и подворотен - валили темные толпы. Я свернул за угол и попал на улицу, где жила она.
И тут я увидел, что прямо посреди улицы бежит хомячок, тот самый, опять в чьей-то шапке, и, что меня возмутило, бежит абсолютно уверенно!
Потом я гнался за ним по мраморной лестнице. Он метнулся к двери. Я позвонил. Брякнул замок.
Лариса с изумлением смотрела на нас.
- Ну... пойдем ко мне? - неожиданно сказал я. Опомнившись, она затрясла головой.
- Ну, а сюда... можно?
- Нет, - испуганно сказала она.
- Ну, а к другу?..
- К другу? - Она задумалась... Потом мы плутали с ней по темному коридору, и я грохнулся головой об угол.
- Бедный! - прошептала она. О, какая она прохладная, гибкая, гладкая словно ведешь ладонью в воде!
После этого мы два дня скрывались у Кости.
- Вот черти! - радостно говорил он. - Пользуются, что у меня мастерская!
... Когда говорят: в жизни ничего не происходит, - это неверно. Надо плотно закрыть глаза - и в темноте сами потянутся картины, казавшиеся не важными, забытые в суете, а на самом деле они и есть моменты самой полной твоей жизни...
Неспокойная ночь, мы оба чувствуем, что не спим. Осторожно ворочаемся, тихо вздыхаем - все самое тревожное проникает в душу перед рассветом. Потом я засыпаю странным, коротким и глубоким сном, и во сне вдруг приходит облегчение. Проснувшись, я чувствую: ее рядом нет, быстро приподнимаюсь и вижу, как она тихо стоит у окна. Я подхожу к ней и с волнением замечаю, что выпал первый в этом году снег - под окном белые полосы, покрытые снегом крыши поездов.
И вот одна из этих полос сдвинулась, потянулась в сторону все быстрей - с завыванием помчалась первая в этот день электричка.
А потом и мы с ней уехали.
Я лежал в темноте на полке, и подо мной все стучало и стучало твердое колесо. Я лежал на спине, ощущая бескрайнюю темноту вокруг.
Вдруг на лицо наплыл свет. Я услышал, как она с тихим шелестеньем перевернулась под простыней на живот и, подставив руку под голову, стала смотреть в окно.
- Бологое, - сказала она. - Старичок куда-то торопится. Милиционер стоит... Другой к нему подошел. Разговаривают.
Я лежал, не открывая глаз, и с каким-то наслаждением, словно с того света, видел все это: желтые стены под сводами, облитые тусклым электричеством, торопившегося старичка, двух разговаривающих милиционеров.
Потом вагоны стукнулись, поезд заскрипел... Свет оборвался, и снова наступила темнота.
4. "Хэлло, Долли!"
Вскоре была свадьба. Запомнился стеклянный куб столовой посреди ровного поля полыни и еще - как подрались молодые стиляги, друзья невесты, в широких брюках, с пришитыми по бокам пуговицами, а у кого и лампочками.
После, примерно через месяц, она вдруг сказала, что стала очень чувствовать запахи - капусты в магазине, запах сухого навоза и дегтя от проехавшей телеги. Как нам объяснили, это всегда бывает при беременности. До этого мы жили у меня, но теперь пришлось перебраться к ее родителям.
И вот я вел ее рожать. Она шла легко, она вообще носила легко, она и все на свете делала легко.
- Буз болит, - вдруг сказала она.
- Что болит?
- Буз!
- Зуб? А ты кури больше! Сколько куришь-то?
- Пачку... В секунду! - Она вдруг захохотала, как ведьма.
Я возмущенно умолк. Уже давно я твердил ей, что, если курить, родится уродец, но она не обращала внимания.
Улучив момент, я схватил пачку сигарет в кармане ее халата, она стала крутиться, больно закручивая мою руку материей, и кричать:
- Ну не надер! Не надер!
Навстречу нам шел Филипчук с книжкой под мышкой, а может быть, с книгой под мыгой, старый мой знакомый, еще по яслям, самый скучный тип, каких только видел белый свет. Я с ним поздоровался, и она сразу же спросила меня:
- Кто это, а?
"Вот ведь, - с досадой подумал я, - фактически идет рожать, схватки, можно сказать, и еще интересуется, кто да кто, ху из ху! Непременно ей нужно все разузнать, разведать, захватить всю душу!"
- А никто! - ответил я. - Тайна!
- Вот этот мужик - твоя тайна?
- Да, представь себе!