Но не ходить туда мы уже не могли - это было наше зачарованное пространство: от старого, заброшенного, никуда не ведущего шоссе до речки за кораблем-сараем, узкой, заросшей, но глубокой.
Помню, как мы с Виталом ползем среди мясистых, бордово-розовых стеблей лопухов, доползаем до края и, тихо отстранив последний лопух, смотрим на корабль-сарай, на котором появилась вдруг огромная мачта!
- Антенна... для передатчика! - горячо шепчет мне на ухо Витал, и я скорее по дозам теплоты, чем по звуку, угадываю буквы, которые он говорит.
Мы ползали туда каждый день. Визг пилы, шарканье рубанка, стук молотка слышались одновременно, непонятно было - сколько у них рук?
То лето кажется теперь длиннее, чем все, что было после него. Потом я уехал и - через целую жизнь - вернулся, но это лето все еще не кончалось.
Я проснулся в нашей комнате, затемненной тяжелыми шторами, взял с близкого стула будильник, чтобы разглядеть стрелки, и вдруг он раздребезжался прямо мне в лицо!
Я встал, оделся и побежал искать Витала - мы не виделись так давно!
Дом его был на пустыре, далеко вокруг не было других домов. Он состоял из двух соединенных флигелей за каменной стеной. Я нажал на дверь - она открылась. В комнате никого не было. Я вошел. У окна их комнаты рос высокий сиреневый куст, и свет проходил в комнату через дырку в этом кусте узким лучом. Вдруг стало темно и опять светло. Свет - темнота, свет - темнота сменялись все быстрей и быстрей. Обернувшись, я успел понять, что с ветки перед окном, замахав крыльями, слетела птица.
Я долго неподвижно стоял в тишине, потом тихо щелкнул суставом пальца, почувствовав, что щелчок скопился. Может, Витал во втором дворе? Обогнув флигель, я вышел во второй, глухой двор. Там было тихо и жарко. Я пошел обратно. Ну, ясно, он там, где самое интересное - корабль-сарай!
Я пробежал через заросли, но сарая на месте не оказалось! Я удивленно смотрел на пустое место, потом случайно глянул вдаль и увидел, что по речке уплывает корабль-сарай...
И тут что-то щелкнуло у меня внутри и развернулось, как зонтик или как вырвавшаяся из чехла бабочка.
Я не смог тогда сказать, как называется это чувство... Потом мог его назвать, но самого чувства уже не было.
Я долго жил, уверенно считая кольцо автобуса концом света, и лишь совсем недавно беспокойство снова посетило меня.
Может, это было влияние кометы, приближающейся к нам?
- Ухожу! - сразу сказал я жене, вернувшись домой.
- Куда?
- В бесконечность!
- Что, новый пивной бар?
- Нет. В первозданном смысле.
- Да брось ты! - ласково сказала жена. - Вечером ребята придут. Посидим. Дод расскажет анекдот... Вот этого я как раз и не хотел!
- Ну, об экологии поговорим! - идя на крайнюю уступку, сказала она.
- Ну хорошо... тогда я завтра пойду!
- Завтра сложнее, - озабоченно заговорила она. - Завтра Марфа Даниловна обещала зайти.
И вот так всегда! Вместо кометы имеем уже Марфу Даниловну. И так любая резкая идея обволакивается, усыпляется, подменивается!
- А что тебя конкретно там интересует? - поглядев на меня, спросила жена.
- Комета.
- Какая комета? - строго вдруг спросила она (словно некоторые из комет известны ей своей легкомысленностью).
- Когоутека.
- Кого-кого?
- Когоутека!
- Ах, Когоутека! - с облегчением сказала жена, как будто это в корне меняло все дело. - Так вот же она!
Она бросила мне журнал. Но никакой кометы там, естественно, не было. Была клякса, вернее, отсутствие кляксы - типографской краски на темном фоне.
Нет, в этот раз я на эту подмену не соглашусь. Я уже имел вместо вихря - одноименный пылесос, а вместо галактики - одноименную соковыжималку.
- Все! - сказал я себе. - Сейчас или никогда!
- Тебе бы лишь из дому уйти! - зло проговорила мне вслед жена.
Я выскочил на улицу, впрыгнул в автобус. Я доехал до конца, посмотрел: никакой бездны наверху не было, все забивал свет согнутых фонарей.
Я сел в загородный автобус и вышел возле одинокой будки, стоявшей на краю огромного темного поля.
Я долго хлюпал по грязи и воде и, только войдя в полную темноту, поднял голову.
О-о-о-о! Вот это другое дело!
... Но где ж комета? Я долго искал ее среди бесчисленных звездочек и вдруг увидел ее в самом низу, у горизонта, - тусклая звездочка с летящим от нее маленьким лучиком... Во-от! Я пристально смотрел на нее, и мне показалось, что она движется - лучик чуть-чуть развернулся. Потом я заметил, что лучик еще вырос. Что такое? Об этом ничего не писали! Сердце вдруг запрыгало, как пойманная рыба... Точно! Приближается! Знал бы я, что это так страшно!
И тут, словно вспомнив обо мне, лучик повернулся и стал светить в мою сторону!
Это уже не мерцание - свет! За кочками на пустыре протянулись длинные подвижные тени.
Слепящий шар приближался все быстрее - и вот весь мокрый пустырь, всегда темный по ночам, осветился ярким мертвенным светом!
Быстро стал нарастать страшный грохот. Я почувствовал, что земля подо мной дрогнула. Я сделал шаг, поскользнулся, упал. Земля прыгала подо мною, как живая.
Потом я поднялся и увидел, как по насыпи, сотрясая все вокруг, промчался тяжелый товарный поезд...
То хохоча, то снова испытывая возвращающиеся приступы ужаса, я приехал домой и лег.
Проснулся я на какой-то длинной веранде. Солнце освещало ее через крайнее оранжевое стеклышко. Я долго лежал неподвижно. Солнце передвинулось, светило через следующее стеклышко - красное, потом через следующее - зеленое... и, быстро миновав все стекла террасы, скрылось за дощатой стеной. И почти сразу же показалось в начале, снова светило сквозь оранжевое стеклышко, потом через красное... Прошло через все стеклышки еще быстрее и почти сразу же засверкало через первое... Третий круг... Четвертый! Я закричал.
Я заболел. Официально считается, что я простудился, шастая по пустырю. Но на самом-то деле - меня продуло из бездны.
Прошло некоторое время, прежде чем я стал выздоравливать. Ко мне постепенно возвращались слух, зрение, нюх, причем свежие, обостренные, словно бы отдохнувшие и встряхнувшиеся, и сопровождалось это давно забытым блаженством.