- Только единственная просьба! - Он сморщился...
- Не приставать к японкам! - сказал я. Он с удивлением посмотрел на меня.
- Откуда вы знаете?
- Но вы же сами вчера говорили!
- И вы запомнили?! - В глазах его даже слезы сверкнули!
"Да! - думаю. - Что же за сволочи его окружают, неспособные единственную запомнить, такую скромную просьбу?"
Неужто действительно - я самый хороший человек в его жизни?
На прогулке мы разговорились, я рассказал ему о своих делах, он - о своих... Выяснилось, кстати, что связано у него с японками: во время учебы в консерватории влюбился он в одну из японок, с тех пор не может ее забыть. Все ясно!
После прогулки он сидел за роялем, что-то наигрывая, потом пригласил меня и заиграл вдруг прекрасную мелодию!
- Годится? - резко вдруг обрывая, спросил он.
- Для чего?
- Для твоего текста?
Мы обнялись. Обратно ехал я в полном уже ликовании! Здорово я все сделал! И главное - честно! И человеку приятно, и все счастливы!
Иной раз хочется, конечно, приволокнуться за хорошенькой японкой, но можно же удержаться, тем более если человек просит!
Утром зашел я за Дзыней, понесли Ладе Гвидоновне песню.
Лада Гвидоновна наиграла, напела.
- Что ж, - говорит. - Для начала неплохо! Хотите кофе?
- Не знаем, - говорим.
- Учтите: мы только хорошим авторам кофе предлагаем.
- Тогда хотим!
Жадно выпили по две чашки. Лада Гвидоновна в какой-то справочник посмотрела:
- Вам за ваш текст полагается двадцать рублей.
- А за подтекст?
- А разве есть он у вас?
- Конечно.
- Тогда двадцать пять.
Стоим в кассу, подходит к нам Эммануил Питонцев, руководитель знаменитого ансамбля "Романтики".
- Парни, - говорит, - такую песню мне напишите, чтобы английские слова в ней были.
- А зачем?
- Ну, молодежь попсовая - длинноволосая эта, в джинсах - любит, когда английский текст идет.
Приехал я домой, написал - самую знаменитую нашу впоследствии песню:
Поручите соловью
Пусть он скажет: "Ай лав ю!"
Утром думаю: все, хватит! Пусть Дзыня теперь в Пупышево едет! А то текстов не пишет, с композитором не контактирует, а получает половину гонорара в качестве Костылина.
Вызываю его:
- Поезжай в Пупышево! Все я сделал уже - на готовое, что ли, не можешь съездить? Подселишься к композитору в шестой номер и сразу же скажешь: что любишь тех, что при открытом окне любят спать, а ненавидишь тех, которые к японкам пристают. Запомнил? Или тебе записать?
- Запо-омнил! - Дзыня басит. Уехал он, а я все волновался, ведь перепутает все, наоборот скажет!
Так и есть! Появляется, без каких-либо нот.
- Перепутал! - говорит. - Все наоборот ему сказал! Эх, записать надо было - ты прав.
- Ну и что он сказал?
- Сказал, что никакого дела иметь не будет.
- Ну, все ясно с тобой. Иди отдыхай. Ушел он - жена подходит.
- Звонил, - говорит, - Фуфлович Вовка. В гости просился.
- Так... А еще кто?
- А еще Приклонские.
- Так... А из еще более бессмысленных людей никто не звонил?
- Нет.
- Все ясно. Позвонишь Фуфловичу - скажешь, что мы с Приклонскими договорились уже. Приклонским позвонишь, что Вовка Фуфлович к нам в гости напросился. Они как в позапрошлом году подрались, так отказываются вместе находиться.
- А кто же из них придет? - растерянно жена спрашивает.