- Разумеется... извините... подождите здесь! - Я взял у администратора ключ, открыл, просунулся в узкую щель... мало ли что там?
В номере было пусто, на постели были видны следы борьбы... за занавеской - я задрожал - темнел какой-то силуэт.
- Эй... кто там? - выговорил я.
- Это ты, что ли? - прохрипел голос, и высунулась Лехина башка.
- Ну, ты даешь! - с облегчением опускаясь в кресло, проговорил я. Чего прячешься-то, выходи!
- Не могу! - заикаясь, проговорил он. - Я голый! Эта - дождалась, пока я впал в забытье, и всю одежду увела, даже белье! Неужто Геха ее подослал? Ну, друг! Хорошо, что хоть шапка цела! - Он внезапно захихикал. - Откуда ей знать, что в такой лабуде такие деньги! Умен! - Леха погладил себя по шапке. - Отцепи меня - не могу больше! - свободолюбиво воскликнул Леха.
Я отцепил. Кутаясь в занавеску, как Цезарь в тогу, Леха пошел по номеру.
- Жалко, шмоток больше не захватил! - воскликнул Леха.
- Там тебя главный режиссер театра ждет, - проговорил я.
- Мужик, баба? - испуганно вскрикнул Леха. На всякий случай я уклонился от ответа.
- Сейчас позову.
- Зови! - произнес Леха, перекидывая лишнюю материю через плечо.
Появился режиссер. Набычившись, он смотрел на Леху. Тот, надо сказать, держался неплохо. Можно было подумать, что последняя мода диктует именно такой стиль: тога и ушанка.
- Слушаю вас! - величественно проговорил Леха.
- Синякова, - пробормотал тот.
- Машина, надеюсь, у подъезда? - поинтересовался Леха.
Синякова кивнул. Перекинув конец материи через себя, Леха двинулся из номера - мы последовали за ним.
В машине я спросил режиссера, не японец ли он. Он ответил, что нет. Просто, когда его назначили главным, он решил вместо своей неблагозвучной взять фамилию жены, и написал соответствующее заявление в соответствующие инстанции. Когда он получил паспорт, там было написано: Синякова. "Но ведь вы просили фамилию жены?" - сказали ему. С тех пор он вынужден ходить с этой фамилией. Случай, в общем-то, обычный, но чем-то он растрогал меня.
В театре Леха держался отменно. Прямо с порога завел речь, что всякий истинно интеллигентный человек должен ходить в помещении в ушанке. Всюду замелькали ушанки. Народ тут оказался сообразительный. На площадке второго этажа попался и скромно поклонился молодой человек в шапке с накрепко завязанными ушами. Леха благосклонно подозвал его к себе, расспросил, кто он такой, к чему стремится. Тот скромно отвечал, что фамилия его Ясномордцев, он уже два года после института числится режиссером, но самостоятельной работы пока не получил (Синякова с ненавистью глянул на него).
- Талантливую молодежь надо выдвигать! - строго глянув на главного, проговорил Леха. Синякова молча поклонился. Мы последовали далее. Кстати - ваш новый заведующий литературной частью! - вдруг вспомнив обо мне, проговорил Леха. Синякова с ненавистью глянул на меня и поклонился также молча.
Когда мы, оглядев буфет, снова спустились в холл, над гардеробом уже появилась молодецкая надпись: "Головных уборов гардероб не принимает!"
- Я думаю, мы сработаемся! - благожелательно глянув на главного, произнес Алексей.
Где все взяли столько ушанок - было неясно, видно, разорили какой-то спектакль о войне. Я, единственный вне шапки, выглядел нонсенсом, но моя близость к Лехе оберегала меня. Синякова тоже надел ушанку, но из пижонистой замши, и уши принципиально не завязал, чтобы выглядеть независимо. Мы проследовали в ложу.
- "Отелло" - наш лучший спектакль! - наклонившись к Лехе, прокричал Синякова. Поскольку все были ушанках, приходилось кричать.
Мне, как новому заведующему литературной частью, было интересно, выйдет ли Отелло в ушанке, но Ясномордцев, назначенный сопостановщиком, нашел оригинальное и тактичное решение - Отелло, разминая пальцы, все время мял ушанку в руках. В минуты душевных потрясений он чуть ли не раздирал ушанку на части. Я, как верный уже царедворец, покосился на Леху: не покажется ли ему это крамолой? - но тот взирал на происходящее благосклонно, и я успокоился.
Перед самым удушением Отелло с треском порвал ушанку, оттуда вывалилась серая вата (режиссерская находка!). Леха, видимо, потрясенный, неподвижно смотрел на сцену, потом вдруг сорвал с себя ушанку и тоже разорвал ее пополам. Окаменев, Отелло стал смотреть в ложу - решив, видимо, что Леха отнял у него главную роль для себя. Сообразительный осветитель перевел луч с Отелло на Леху - но Леха, не обращая внимания ни на кого, в отличие от Отелло, весь белый, терзал свою шапку на куски. Клочки ваты он кидал в изумленный зал - но вот вата кончилась, и премьер, ссутулившись, удалился во тьму. Я нашел его в бархатном закутке. Постаревший лет на сто, он сидел в кресле, держа пустую шапкину кожуру.
- А... деньги где? - выговорил я.
Он, неподвижно глядя в точку, ничего не ответил. Видно, дама, похитившая его одежду, заодно произвела и трепанацию шапки.
- Ну - если это они устроили! - Леха, налившись вдруг ненавистью, рванулся на сцену.
- Ты что - сбрендил? - остановил я его. - Откуда они про содержимое твоей шапки могли знать?
- А почему же они тогда... тоже шапки надели? Я пожал плечом.
- А эта... откуда могла знать? - обессиленно проговорил он.
- Интуиция... опыт, - предположил я.
Занавес на сцене медленно опустился, действие заглохло само собой, не в силах выдержать соперничества с реальными трагедиями реальной жизни.
Мы побрели из театра. Он нес ненужную уже шапку в ненужной (или нужной?) руке.
- Вот так вот проходит слава! - скорбно произнес он. Я, впрочем, не совсем понял, когда была слава, у кого и какая.
Все понуро шли за нами с шапками на головах - хотя шапки в данном случае, может, уместнее было бы снять? Леху, естественно, это раздражало, Лехе, естественно, мерещилось, что в шапках у них полно денег.
- А ну - геть отсюда! - рявкнул он. Лицедеи отстали. - Гехе звоню пусть разбирается! - Он рванулся к телефонной будке.
Через четверть часа мы сидели в приемной Хухреца. Прежде я не видел его, поэтому, естественно, волновался. Я старался вспомнить, что слышал от Лехи. Конечно, не только тяжелое школьное детство объединяло их - кроме того, они служили вместе во флоте, а главное, оба занимались спортом, а именно спорт отбирает людей, жаждущих любым путем сделаться первыми.
Мы вошли.
- ... А я ее за человека держал! - выслушав бессвязный рассказ Лехи, произнес Хухрец. - Дай, думаю, с корешом познакомлю, чтобы не скучал - а она, значит, за старое! - Хухрец потемнел лицом. - Ну что же, как говорится, будем карать! - Он нажал кнопку на одном из телефонов. - Машину к подъезду! - обронил он.
Поездка эта отпечаталась в моем мозгу крайне неотчетливо - события были настолько странными, что плохо укладывались в голове. Шофер на секунду притормозил перед чугунными воротами какой-то усадьбы - через мгновение ворота были распахнуты. Скрипя тормозами, резко сворачивая, мы мчались среди каких-то бледно-желтых флигелей.
"Какое-то ободранное заведение! - чувствуя себя уже причастным к красивой жизни, пренебрежительно думал я. - Могли бы и отремонтировать!"
В узких проулочках было уже темно. Вот рябой свет фар высветил на глухой стене странную надпись: "Выдача вещей". Шофер заложил очередной лихой вираж. Хухрец радостно загоготал, буквы исчезли. Наконец свет фар уперся в какую-то глухую чугунную дверь. Водила нетерпеливо засигналил. Послышался тягучий, медленный скрип. Полоска тусклого света озарила нас. Какой-то абсолютно пьяный человек в клеенчатом фартуке дурашливо поклонился до земли, когда мы входили. Помещение представляло собой склад, вернее, свалку всякого хозяйственного барахла - сломанные стулья, покрашенные белой краской шкафы, прислоненные друг к другу панцирные кроватные сетки. Посреди всей разрухи красовался старинный стол с львиными лапами - Хухрец по-хозяйски уселся на него.
- Где сама? - спросил он клеенчатого.
- Счас придет! - как-то двусмысленно улыбаясь, ответил тот.
Некоторое время спустя из мглы появилась тучная женщина в грязном белом халате, с большим пористым лицом и пронзительными глазками. Увидев ее, Леха вскочил и окаменел, как изваяние.
- А... суженый! - презрительно глянув на Леху, проговорила она.
Леха побелел еще больше.