— Ваше превосходительство, восемь выстрелов! Три с «Микасы», четыре с «Асахи», и лишь один с «Сикисимы»! На последнем кормовая башня заклинена, стволы задраны к небу — третий залп пропускает, я внимательно за ней смотрю все это время! В носовой башне один ствол короткий!
— Отлично, я так и думал, что часть орудий на неприятельских броненосцах нами выбита еще во вчерашнем бою. А вот башню заклинило сейчас, видимо, с «императора» удачно попали. С похвальным почином нас, господа, надеюсь, что мы так будем драться и дальше!
Небогатов улыбнулся, обращаясь сразу ко всем флаг-офицерам своего штаба, что стояли с ним в боевой рубке «Князя Суворова». Один из них, лейтенант Глазьев вел подсчет всплесков от выстрелов главного калибра неприятельских броненосцев.
— У нас одиннадцать стволов в 12 дюймов, у неприятеля восемь, даже если починят башню, то будет десять. И то хлеб! А что там с «Касугой», ничего с «гарибальдийцем» не случилось⁈
— «Бородино» добился нескольких попаданий, но тот продолжает стрелять в ответ, как проклятый, без остановок!
— Знал бы, что не будут брать замыкающий корабль под общий огонь, то поставил бы концевым «Ослябю», — пробормотал Небогатов, но тут же как бы для себя добавил. — Впрочем, «Асахи», как и «Сикисима» бьют по нашему «императору», и непонятно почему японцы на него так взъелись. Второй мателот, без адмиральского флага идет, а стреляют по нему так, будто какие-то личные счеты не закрыты. Не понимаю этих азиатов!
— Макаки-с…
— Нет, господа, оставьте нарочитое и ничем не обоснованное пренебрежение — они сильный и опасный враг, что побеждает нас на суше и на море. А недооценка неприятеля всегда заканчивается скверно!
Николай Иванович окинул взглядом офицеров, те пристыженно примолкли. Он прекрасно их понимал — приступ эйфории случился, когда увидели семь идущих кораблей под флагами Восходящего Солнца — четыре в отряде Того и всего три у Камимуры. А семь против шести русских броненосцев практически полное равенство, даже в пользу 2-й Тихоокеанской эскадры — ведь на броненосцах орудия в 12 дюймов против 203 мм на броненосных крейсерах. А это означает, что более тяжелые снаряды действуют более разрушительно, чем те, что по весу втрое легче.
Вот только под ложечкой изрядно горчило от осмысления такого видимого равенства в потерях. Ведь убывшие японские корабли будут починены на верфях в самый короткий срок, а русские броненосцы и крейсера навсегда ушли на морское дно Цусимского пролива.
— Так, а ведь Камимуре приходится плохо — Дмитрий Густавович явно его одолевает, хотя поставил «Донского» в линию. Все же двенадцать дюймов действуют сокрушительно на японские крейсера…
Небогатов осекся, не в силах договорить. Он не мог поверить собственным глазам — идущий за «Наварином» вторым в колонне «Сисой Великий» стал неожиданно выкатываться из строя. От потрясения Николай Иванович даже прикусил кончик языка, не почувствовав боли. Зато стоявшие рядом с ним флаг-офицеры встревоженно заговорили.
— Боже мой, как есть выбили!
— «Сисой Великий» вывалился из строя, теряет ход!
— Да он осел в воду якорными клюзами!
— Нос уходит, броненосец тонет!
Небогатов глотнул воздуха с трудом, чувство эйфории исчезло полностью, его просто смыло видением ужасной картины. Выход «Сисоя» из боя менял все расклады, приходилось возвращаться к первому варианту, не дожидаясь приказа командующего. Вдвоем «Наварин» и «Дмитрий Донской» против трех неприятельских броненосных крейсеров не устоят, никак не смогут продолжать бой еще полтора часа, когда подойдет «Россия». Их просто сомнут, раздавят и потопят!
— Поднять сигнал «Ослябе» — «немедленно выйти из строя — оказать помощь командующему, встав концевым»!
— Есть поднять сигнал! Быстрее набирайте флаги! Сигнальщиков на подбойный борт, пусть примут на «Изумруде»!
Ситуация из тревожной становилась катастрофичной — «Сисой Великий» терял ход, все глубже и глубже зарываясь форштевнем в море. Небогатов хорошо знал конструктивные недостатки этого броненосца, и с пронзительной отчетливостью понимал, что старый корабль обречен на гибель — до Владивостока он уже не дойдет.
— Приказ командующего — «Ослябе» немедленно выйти из строя и замкнуть кильватерную линию эскадру'!
Небогатов с хрипом выдохнул воздух, он предугадал действия Фелькерзама и принял правильное решение раньше Дмитрия Густавовича. А доклады тут же последовали один за другим, с разрывом в полминуты, и нервы оказались натянуты струнами:
— С «Наварина» приказывают буксирам и «Алмазу» немедленно оказать помощь «Сисою»!
— Флагман приказывает снять команду с броненосца!
— На «Сисое Великом» подняли кодовый сигнал — «тону, прошу принять меры к спасению экипажа»!
Небогатов обалдело покрутил головою — еще несколько минут назад он чувствовал себя довольным ходом боя, и словно сглазил. Хорошо, хоть «Ослябя» ловко и привычно, так как этот маневр отрабатывался им на учениях и в бою неоднократно, вывалился из строя, и начал описывать дугу. Японские «собачки», подступившие было к «Авроре» с «Олегом», тут же начали разворачиваться — они уже несколько раз видели этот маневр вчера, и каждый раз им крепко доставалось. Бэр, издеваясь, жахнул по ним из главного калибра — и хотя два снаряда легли с изрядным недолетом и чуть в стороне, все четыре японских крейсера рванули в бегство, густо дымя трубами.
— Во дает Владимир Иосифович!
«Ослябя» описал дугу, пристроился позади «Донского» и после короткой пристрелки принялся осыпать концевую «Адзуму» снарядами. Японский крейсер тут же прекратил стрелять по «Наварину» перенеся огонь на страшного противника, что мог стать «могильщиком» для «убийц крейсеров». Ситуация сразу же выпрямилась — хоть калибр в 10 дюймов уступает 12 дюймам, но для любого броненосного крейсера он не менее губителен, даже чуть страшнее, потому что 254 мм пушки скорострельнее, и имеют превосходную пробиваемость брони и лучшую точность стрельбы.
Но не успел Николай Иванович перевести дух, от облегчения, наблюдая, как с неподвижного «Сисоя» буксиры и «Алмаз» начали снимать команду, как последовали новые доклады, словно гром среди ясного неба.
— Разрыв на боевой рубке «Наварина». На броненосце спускают адмиральский флаг!
— «На 'Наварине» поднят сигнал — «адмирал передает командование»!
Небогатов затравленно выругался, хотя такое с ним случалось редко. У Николая Ивановича возникло ощущение, что небеса наказывают за неуместную эйфорию «шапкозакидательства».
И тут шарахнули поленом по голове, а как иначе было расценить новый доклад, переданный взволнованным голосом флаг-капитана Кросса, обычно легкомысленного несмотря на серьезный чин моряка.
— Сюда идут крейсера отряда контр-адмирала Уриу. Сигнальщики ясно видят «Наниву» и «Такачихо». За ними в примерно двадцати кабельтовых силуэт «Акаси», который входит в этот отряд, а дальше…
Небогатов не выдержал и заорал во весь голос:
— Кто там дальше, не томи душу⁈
— Вроде «Ивате», толком опознать не могут — слишком далеко. Но на нем три трубы!
— Пи…
Только и смог произнести Николай Иванович, оценив ситуацию. Прибытие «Ивате» осложняло ситуацию — вдвоем с «Адзумой» эти два броненосных крейсера изобьют «Ослябю» до полусмерти, пока «Идзумо» и «Токива» будут сражаться с «Наварином» и «Донским». Ставить в строй «Ушакова» нельзя — броненосец со «Светланой» сдержит крейсера Уриу. «Олег» с «Авророй» будут отбиваться от крейсеров Девы. Впрочем, можно Добротворскому приказать поддержать «Ослябю» на «Олеге». «Аврору» следует подкрепить двумя «камушками», и дождаться прибытия «России». Тогда ситуацию можно переломить к лучшему…
— Боже мой!
— «Император» горит!
— «Александр» вываливается из строя!
Не успели пронестись мысли в голове, как от страшных вскриков Николай Иванович припал к амбразуре, чувствуя, что в груди замерло сердце. Огромный корабль медленно выкатывался из колонны, из средней шестидюймовой башни вырывались длинные языки пламени, до взрыва погреба, если его не успели затопить, оставались считанные секунды.
От накатившей паники, перемешанной с ужасом, контр-адмирал Небогатов словно окаменел, впал в ступор, не в силах отдать хоть какой-нибудь разумный приказ…
Гибель эскадренного броненосца «Император Александр III» в Цусимском бою вечером 14 мая 1905 года
— Ваше превосходительство, как вы себя чувствуете?
— Слава богу, хреново…
Фелькерзам нашел в себе силы ответить на бог знает в какой раз ему задаваемый вопрос, произносимый голосом Клапье де Колонга. Странно, но состояние было почти блаженное, одурманенно-благостное, хотя разумом он осознавал, что идет война, в край амбразуры рубки попал снаряд, и внутри всех осыпало осколками. А потомок французов уцелел потому, что стоял у противоположной амбразуры, и предназначавшиеся ему куски смертоубийственной стали приняли на себя другие.
— Ваше превосходительство, как хреново⁈
— А так, хреново как хреново, от хрена…
Отвечать не хотелось, на начальник штаба не понимал понятие «хреново», и приставал с неуместными вопросами. Хотелось отправить его всерьез и надолго, далеко, и пешим маршрутом в страну эротических удовольствий. Но вонючая тряпка под носом, напоминающая по запаху аммиачную дрянь, мешала дышать. И сознание шептало о том, что лучше постараться говорить, чем вдыхать это жуткое амбре.
— Ваше превосходительство, да очнитесь!
— Уже очнулся! Да уберите от меня эту дрянь, дышать невозможно! Федор, где микстура⁈
— Вот, ваше превосходительство, я вас сейчас приподниму!
Сильные руки приподняли за плечи, но вот глаза Фелькерзам так и не приоткрыл, хорошо помня, как солнечная вспышка ударила по зрачкам. И тут в рот полилось что-то страшно жгучее, вроде рома, но приправленного стручками красного острого перца.
— Твою мать! Ты чем меня поишь⁈
Сознание было выдернуто из блаженного состояния, Дмитрий Густавович пришел в себя полностью, отчаянно сквернословя. И открыл глаза — в тусклом свете электрической лампочки перед ним открылся филиал преисподней, в который лучше никогда не попадать. А в уши полились страшные звуки хрипящих умирающих людей, что силятся что-то сказать в последнюю секунду. А еще в мозг хлынули стоны раненных железом и обожженных людей, вопящих и кричащих, зовущих матерей. И ужасный запах тлена и горелого мяса, от которого не продохнуть.
— Дак вам зубы вышибло и губы обожгло…
— Понял, не дурак!
Муть перед глазами окончательно схлынула, и, обозрев еще раз картину страшного филиала чистилища, Фелькерзам решил, что для него будет лучше находиться наверху, там самое место, да и умирать легче, если придется. А лучше еще покурить, и выпить. Вот такие грешные желания появились у человека, который странным образом задержался в мире живых. Видимо, не исполнив до конца все ему предназначенные на небесах испытания, а потому оставленного пока в ангельских списках.
— Бля, кто меня в костюм Адама до его грехопадения надел? Вернее, все снял, даже исподнее⁈
— Дак я сам, ваше превосходительство. У вас ранка в паху и на бедре, ребро сломано, на животе ушиб страшный, на руке разрез, лицо так вообще в волдырях, и зубов передних нет!
— Одень в форму, непотребство сплошное — голый адмирал! Еще ягодицами своими светить прикажите!
— Это мы сей же миг, перевязки уже сделали, царапинами отделались. Повезло вашему превосходительству, другие в рубке погибли, а многие в руки-ноги поранены, командиру «Наварина» пальцы отсекло.
Федор уже бережно надевал на него исподнее, продолжая придерживать за спину. Ему помогали начальник штаба с перевязанной бинтом головой, и здоровенный «нахимовец», что был назначен к нему вестовым.
— Несите меня отсюда, потом оденете!
Находиться в перевязочном пункте было неимоверно тягостно. Все было забито раненными и умирающими людьми, несмотря на двойной штат, врачи не имели ни минуты для отдыха, в окровавленных халатах они отчаянно боролись со смертью за жизнь людей. К чему их отвлекать от старого адмирала, который по большому счету отделался только легким испугом. Но Клапье не унимался, продолжил донимать сакраментальным вопросом, как пластинка на патефоне.
— Дмитрий Густавович, как вы себя чувствуете⁈
— По сравнению с Бубликовым неплохо, — непонятно откуда взявшиеся слова сами легли на язык, и тут Фелькерзама подхватили на руки и понесли, стараясь случайно не наступить на лежащих на железном настиле людей. И вскоре он оказался в каком-то закутке, находящимся под броневой палубой каземата — сверху оглушительно рявкали шестидюймовые пушки. Вполне надежное место в нынешних условиях. Сверху прикрыто, с борта двенадцатидюймовая броня верхнего пояса — цитадель «Наварина», благодаря низкому борту, имела самые толстые плиты.
— Федор, вставляй в рот флакон между десен и лей осторожно вовнутрь, чтобы я мог проглотить «микстуру». А то пальцы у меня дрожат, не удержу, уроню — а мне нужно выпить… «лекарство»…
На этот раз все прошло без болезненного эффекта — ром был проглочен, хотя десны и губы обожгло, но не так сильно, как первый раз. Фелькерзам окончательно пришел в себя и стал осматривать наложенные повязки, причем без кровавых пятен на белом бинте. Действительно, одни царапины, скорее, порезы — считать такие за ранения стыдно, но придется — в бою ведь получены. А вот синяк на животе не понравился — разлился синевой, набух, а прикосновение к нему отозвалось болью, но внешней, а не привычной внутренней. А вот лицо уже было смазано какой-то мазью с резким запахом, вроде камфары, но вполне терпимым.
Матросы надели на него новый китель, на ноги намотали свежие портянки и втиснули ступни в начищенные, о чудо — когда успели только, сапоги. В рот Федор сунул уже раскуренную папиросу — и Фелькерзам «поплыл» после первой затяжки. Но вскоре пришел в себя, и докурил папиросу в полном молчании присутствующих.
Задал вопрос начальнику штаба, что сидел рядом с ним и также закурил, выпуская дым через ноздри.
— Небогатову доложили о моем «ранении»? Да сидите вы, Константин Константинович, не дергайтесь!
— Так точно, ваше превосходительство! Флаг спустили…
— Зря, — коротко ответил Фелькерзам и посмотрел на матроса. Негромко приказал, выделяя каждое слово:
— Беги в рубку. Пусть сигналят на «Алмаз» от подбойного борта — «адмирал принимает командование»! И поднимут мой флаг снова! Только зря панику навели, незачем!
— Есть, ваше превосходительство!
Матрос тут же сорвался, топоча сапогами по железу. А начальник штаба негромко спросил:
— С «Урала» постоянно передают сигнал цифрой «24», а я не знаю, что она означает, вы ведь капитану 2 ранга Блохину какое-то особое указание на то отдали. А «Россия» на подходе, дым из труб в бинокль виден. Вот я к вам сюда и спустился, когда доложили, что вы в сознание приходить стали. Минут десять назад то было.
— Вот и правильно, Константин Константинович, теперь наверх надо, самое интересное начнется. Жаль «Сисой», но отместка за него последует — «Россия» с «Ослябей» как раз тот инструмент, что так нам нужен для победы. Все, помогите дойти, а то ноги ослабели…
— Тенно хейко банзай!
Офицеры штаба не смогли сдержать ликующих криков, когда большой двухтрубный броненосец стал уходить носом в море. А потом вражеский корабль лег на борт, словно устав бороться за жизнь. Два маленьких буксира и большая небронированная яхта отошли от гибнущего «Сисоя», успев снять с него всю команду — русские действовали очень слаженно.
— Теперь у нас семь кораблей линии против пяти, старый русский фрегат можно не учитывать — он вооружен хуже «Нанивы».
Хейхатиро Того прекрасно выучил не только силуэты русских кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры, но знал также их характеристики, вплоть до мельчайших деталей.
И пусть на дно сейчас ушел относительно пожилой по возрасту броненосец, вот только он был вооружен новой артиллерией, в отличие от того же «Наварина», что после каждого залпа накрывался густой пеленой от сгоревшего дымного пороха. Сейчас этот корабль представлял жалкое зрелище — из четырех труб, поставленных парами, одна отсутствовала, адмиральский флаг, явно поднятый из хитрости, с мачты спустили. Видимо, русские снова решили прибегнуть к своему привычному для них коварству, вот только в очередной раз его так просто не обманут.
Командующий Объединенным Флотом продолжал стоять на открытом мостике, хотя вчера разорвавшийся снаряд унес жизни трех офицеров его штаба, а еще двое были тяжело ранены. Любой европейский адмирал счел бы такое дурным предсказанием или предупреждением, и поспешил бы спрятаться за толстые броневые плиты рубки.
Но только не сам Того — Хейхатиро счел это знаком небес и покровительством богов страны Ямато, окончательно уверовав в свое счастливое будущее, в то, что на этой войне ему лично ничего не грозит. Ведь так было и в Желтом море, в том ожесточенном бою, когда он заставил русскую эскадру вернуться обратно в Порт-Артур, и там бесславно затонуть во внутренней гавани. И как окончится война, эти четыре броненосца и большой крейсер будут отремонтированы и войдут в состав Объединенного Флота. К тому же в Чемульпо уже ведутся работы по подъему затопленного русскими крейсера «Варяг», которого застигла там врасплох эскадра Уриу в первый день войны. И на Сахалине, у самого берега возвышается корпус «Новика», настигнутого «Цусимой» — этот быстроходный корабль тоже можно отремонтировать и ввести в состав Объединенного Флота.
Но сейчас адмирал Того пребывал в некоторой задумчивости, и на то были определенные причины. Взятого боекомплекта — а на каждый 305 мм ствол приходилось 30 бронебойных и 80 фугасных снарядов — явно не хватали на два сражения. Русские корабли в который раз показали удивительную живучесть — этому он не раз удивлялся еще в бою в Желтом море. Да, горели, но продолжали стрелять, и отказывались тонуть.
«Орел» и старый броненосец «Император Николай» были добиты торпедами. И судя по быстрой гибели «Сисоя», тот тоже имел серьезное повреждение в носовой оконечности, по всей видимости, нанесенное торпедой. Артиллерией удалось потопить только два маленьких броненосца береговой обороны, водоизмещение которых соответствовало тем же крейсерам Крампа, и было чуть больше, чем у погибшего во вчерашнем бою старого «Фусо». Да и нанесенные японским кораблям повреждения тоже о том говорили — «Ниссин» удержался на плаву, хотя в него попали семь 254 мм и 305 мм снарядов, три из которых взорвались. Корабль дошел до берега, хотя по дороге выдержал столкновение с русскими крейсерами, что действовали запредельно нагло. И «Якумо» дошел, получив полдесятка попаданий двенадцатидюймовыми снарядами и одну торпеду. «Асама» погибла от куда большего числа попаданий, но ушла на дно лишь от взрыва двух торпед.
И сейчас у Того сложилось четкое убеждение — большой и хорошо забронированный эскадренный броненосец или броненосный крейсер потопить одной лишь артиллерией невозможно, ведь для этого потребуется чрезвычайно много снарядов. Хотя это не исключает так называемых «золотых» попаданий, ведь именно на подрыве собственного погреба погиб «Фудзи». На войне порой встречаются именно такие выстрелы…
На этом мысли остановились, Того замер — следующий вторым в колонне русский броненосец, на котором он предполагал нахождение Фелькерзама или Небогатова, неожиданно стал вываливаться из строя. В «Императора Александра» видимо попал 12-ти дюймовый снаряд, заклинивший руль — корабль лег в циркуляцию. Именно такое же повреждение получил русский крейсер «Рюрик» в бою с отрядом Камимуры в Корейском проливе, и в эту секунду Того посчитал, что повторение ситуации не случайное, боги благоволят к победам японского оружия.
А вот разрыв 305 мм фугаса на средней башне с парой 152 мм орудий он заметил — из-под бронированной конструкции амбразур вырвались длинные языке пламени. Мучительно потянулись секунды в ожидании взрыва погреба, но его почему-то не произошло, что обмануло надежды. Подрыв этого броненосца, подобный тому, что произошел с «Фудзи» деморализовал бы русский отряд совершенно. Оставшиеся в строю четыре вражеских эскадренных броненосца были бы истреблены один за другим — в этом Того не сомневался — семь против четырех — почти двойной перевес в кораблях боевой линии. Но, видимо, погреба оказались пусты либо их вовремя затопили. И русский броненосец, описав циркуляцию, и, приноровившись, отрабатывал машинами взятое направление курса. И встал в колонну эскадры последним, замыкающим, вслед за ненавистным «Ослябей».
И открыл стрельбу, быстро произведя пристрелку — вокруг «Адзумы» стали подниматься высоченные всплески. А вот это было крайне опасно — пара снарядов весом в три с половиной центнера могут вышибить броненосный крейсер из строя. Повреждения возможны любые — от двух круглых дырок в обшивке, как и происходило зачастую, и очень серьезных, фатальных, если русские бронебойные снаряды взорвутся, пробив тонкий для них семидюймовый броневой пояс.
Хейхатиро почувствовал, что настал момент выводить корабли из боя — команды совершенно измотаны, и хотя держатся, но человеческие силы не беспредельны. Нужна часовая передышка, или хотя бы минут на сорок, даже полчаса — для отдыха и исправления повреждений. Но главное — подтащить к орудиям запас снарядов, которых в погребах осталось немного. И после паузы обрушить на русских шквал огня, сократив дистанцию до минимально допустимой. И завершить сражение одновременным охватом малыми крейсерами и атакой отрядов миноносцев со всех румбов.
— Через два часа мы победим, уничтожив всю русскую эскадру, — тихо произнес Того, и начал отдавать громкие приказы…
Вице-адмирал Хейхатиро Того на флагманском броненосце «Микаса» в день Цусимского боя. Поднят знаменитый сигнал.
— Все только начинается, господа, если по гамбургскому счету принимать. А выражаясь по-русски, скажу вам одно — нужно драться до конца, и поверьте, даже последний выпущенный снаряд может принести нам долгожданную победу. И так будет…
Фелькерзам говорил негромко, задыхаясь. Сил почти не осталось, было очень плохо — кроме терзающей его внутренней боли, добавилась внешняя — пылало лицо, ныли ребра, даже вечерний солнечный свет резал глаза, которые постоянно слезились. Ноги ослабели настолько, что стоявший за его спиной Федор, своими крепкими руками его поддерживал за туго затянутый ремень. Пальцы дрожали как у законченного алкоголика, а язык заплетался в собственных словах. Двухдневное сражение совершенно измотало — возникло ощущение, что последние остатки жизненных ресурсов уходили капля за каплей, как вода в песок.
— Вы можете спросить меня, почему я так считаю? У меня есть на то основания. Ведь до вчерашнего дня русский императорский флот в открытом столкновении с японцами терпел в лучшем случае неудачи, а в худшем поражения, вплоть до горших. Вспомните гибель наших кораблей в таких боях — «Варяг» и «Кореец», «Рюрик» и «Новик». Они приняли смерть в открытом бою. Мы после злосчастного боя в Желтом море потеряли надежду, веру в конечную победу над врагом!
Фелькерзам задохнулся, обмяк, но его сзади сразу поддержали, не дали осесть на железный настил мостика. Командующий прекрасно понимал, что его слышат не только офицеры штаба и броненосца, но и матросы, что по расписанию оставались на своих боевых местах. И те, и другие слушали жадно, и потрясенно молчали — как то не привыкли, чтобы вот так человек, облеченный огромной властью, резал правду-матку в глаза.
— Часть кораблей рассеялась по нейтральным портам, спасая свою шкуру — для нас они равны потопленным, вышедшим столь постыдно из войны. Скажу прямо — они нас предали! Вы просто не представляете, от какой прорвы трусов или глупцов зависит исход войны⁈ А если они не выполняют свой долг, и вместо того, чтобы поддержать в бою своих товарищей, отсиживаются в стороне, то имя им одно — изменники! Они помогают врагу убивать нас, а это хуже, чем Каин сотворил с Авелем! Так кто они после этого⁈ Как их называть⁈ Токмо гнусными, трусливыми и подлыми изменниками, что ради выгоды, воровства и казнокрадства, либо трусости, предают свою родину, нашу матушку Россию!
Дмитрий Густавович обвел взглядом посеревшие лица — никто не ожидал такой яростной филиппики от адмирала. А Фелькерзам сейчас глотал воздух, требовалось закончить речь, которая стала его своеобразным политическим завещанием. Он прекрасно осознавал, что может умереть в любой момент, просто не выдержит истерзанное болезнью сердце. И торопился высказать все, что накипело в душе.
— Готовьтесь к бою, это наш последний парад — и посмертную славу мы себе уже обрели на века! Мы прошли горнило Цусимы, потеряв половину кораблей, но причинили неприятелю ущерб гораздо больший! Никто не может нас упрекнуть ни в чем! Зато мы можем…
Говорить дальше Фелькерзам не смог — оставили силы. Его усадили на настил, взмахам руки адмирал распустил собравшихся вокруг него офицеров, что отошли с потрясенными и взволнованными лицами. Понятное дело, что такой «революционности» от него не ожидали.
— Вот, ваше превосходительство!
Федор раскурил ему папиросу, а он сидел, и мрачно смотрел на японскую эскадру, что снова начала сближение с русскими броненосцами. Наступала кульминация — последняя сшибка, когда станет окончательно ясно, кто кого одолел. Если японцы добьются успеха, то история пойдет по привычному для нее сценарию, пусть и произойдет некоторая затяжка по времени, и Андреевский флаг не будет опозорен.
Да уже не будут отданы «желтым детям на забаву» разорванные в клочья славные стяги! Мертвые сраму не имут!
Зато если удастся нанести поражение японцам, потопить хотя бы один броненосный крейсер в ответ на погибший «Сисой», то в истории запомнится именно последний случай, который и определит победителя. И вот тут возможны всяческие варианты — ведь может расшевелиться Маньчжурская армия, да и петербургские воротилы поймут, что не все еще потеряно, и нужно сделать одно только усилие.
Ведь даже до полного глупца дойдет мысль, пусть не до разума, а до задницы, что лучше еще вложить немного средств и усилий, и одержать победу. Победу, столь нужную для спасения династии и страны от надвигающейся революции, чем отказаться от продолжения борьбы и обрести поражение вместе с позором и «похабным миром» в придачу. Или власть предержащие думают, что они все же удержатся у кормила, и будут продолжать править тварями послушными⁈
Глупцы!
Войны, проигранные слабому противнику, который таковым представлялся им вначале во «влажных розовых фантазиях», всегда приводят к серьезным внутренним потрясениям. Ибо народ со временем осознает, кто им правит, делает определенные выводы, и становится для собственных правителей самым последовательным и непримиримым врагом!
А вот ему самому терять нечего, даже сама смерть не может испугать того, кто уже недавно умер…
— Зря вы так погорячились со словами, Дмитрий Густавович, матросы ведь вас слышали. Да и среди господ офицеров есть такие, что если не донесут напрямую, то сболтнут спьяну.
Рядом уселся начальник штаба — лицо у Константина Константиновича стало весьма выразительным. Побледневшим, тоскливым и с кислым выражением, словно зажевал живую зеленую болотную жабу с пупырышками, и запил ее стаканом лимонного сока — вместо привычной лягушки с долькой этого цитрусового, поданной в лионской ресторации.
— Хватит бояться, пусть нас опасаются. Войну без правды не выиграешь, ни одну, а истина тут проста как граненый штык — проигрыш означает великую смуту с потрясениями, и гибель империи. Нет, потом она возродится, и пока будет правда в борьбе, будет побеждать! Но как скатится к лжи правителей, то погибнет снова. Потом история снова повторится… И она будет такая… но потом все переменится…
Фелькерзам не понимал, откуда у него берутся такие мысли, он просто негромко их озвучивал.
— Мы сейчас живем в сказке, и задача в ней проста. Нам бы только ночь простоять, да день продержаться! Мы смогли этого добиться, что само по себе невероятно! Почти…
Дмитрий Густавович сделал знак пальцами, и Федор вставил в рот горлышко флакона с «микстурой», осторожно приподнял донце — ром полился прямо в горло, даже глотать не пришлось, шевеля обожженными губами. На этот раз он принял внушительную дозу, не звать же врача с уколом морфия. А так боль отступала, но при этом адмирал не пьянел — алкоголь в крови очень быстро терял концентрацию и «выветривался».
— Итог битвы качается, словно на качелях, то мы берем вверх, то японцы взлетают — вы заметили⁈
— Это каждый знает, — усмехнулся Клапте. — Побить нас еще могут, даже потопить один-два корабля, но не больше. Главные силы прорвутся до Владивостока обязательно! Нас уже не остановить!
— На это я и делал расчет, подставляя под удар старые корабли. Они прочно построены, в мирное время — потому и продержались под огнем так долго. И тот же «Сисой» ушел под воду с почти пустыми погребами — вместе с командой успели выгрузить с него полсотни шестидюймовых выстрелов. Заметили, что «Алмаз» сразу побежал к «Олегу»?
— Так точно — сам ведь контролировал передачу ему снарядов.
— Ах да, старею, — усмехнулся Фелькерзам. — А ведь эти патроны могут решить исход сражения. Мы долго терпели, потому что ждали «Россию», и она весьма символично пришла на помощь. Как вы думаете, что будет делать Того, если голову его эскадры начнет охватывать наш быстроходный отряд из «Осляби», «России» и «Олега»⁈
— На «Микасе» только одна пушка в носовой башне и подставляться под удар «кочерги» во второй раз он не станет, как вчера. Мы ведь об этом с вами говорили полчаса назад.
С некоторым недоумением произнес Клапье, ведь действительно обсуждали, и даже новую диспозицию составили — Фелькерзам словно очнулся, припоминая, что такое действительно имело место.
— Он выдвинет вперед отряд Камимуры, что мы сейчас и видим. Они идут впереди броненосцев, как и у нас.
— У нас прибыла свежая и полная сил «Россия», отдохнувший, скажем так, «Олег», и «Ослябя», у которого изначально был полуторный боекомплект, вовремя забранный у «адмиралов». Просто я чувствовал, что наши маленькие броненосцы погибнут вчера в завязке сражения, — Фелькерзам вздохнул, не говорить же, что он это совершил сознательно, подставляя слабейшие корабли под смертельные удары.
— А все три «асамоида» измотаны, да и любой японский корабль может потерять ход, даже снизить до десяти узлов. И вот тогда наступит наша очередь, и тихоходность «Наварина», который неизбежно отстанет, как и «Ушакова», уже не будет играть никакой роли!
— Бог ты мой, как же им досталось…
Карл Петрович смотрел на корабли 2-й Тихоокеанской эскадры с не любопытством, а с ужасом, в таком виде «Россия» и «Громобой» доплыли до Владивостока после боя с крейсерами Камимуры 1 августа прошлого года, когда был потерян «Рюрик». Явились в растерзанном виде, с массой пробоин, оставленных разрывами фугасных снарядов. Японцы старались стрелять именно ими — большие русские крейсера, высокобортные, водоизмещение с эскадренный броненосец «Ретвизан» или взять того же «Ослябю», они представляли прекрасные, но плохо бронированные мишени.
Узкий броневой пояс приличной, правда, толщины в шесть и восемь дюймов центре, простирался на две трети корабля. Броневая палуба в два, а в незащищенных оконечностях три дюйма. Казематы прикрывались пятью, а переборки между ними в полтора дюйма, а элеваторы тремя дюймами броневой стали, изготовленной по современным английским образцам, которые славились прочностью. Плюс имелись массивные дюймовые щиты на всех 203 мм и 152 мм орудиях, расположенных открыто на верхней палубе, но таких установок было всего шесть.
Ведь после боя в Корейском проливе оба броненосных крейсера получили дополнительное вооружение и весьма приличную защиту артиллерии. Количество шестидюймовых пушек на «России» и «Громобое» увеличили с 16 до 22 единиц. Причем погонные орудия, абсолютно бесполезные в бою (одно такое торчало из форштевня идущего в кильватере «Осляби» — лучше бы его демонтировали, облегчив корабль), были установлены со щитами на верхней палубе с нормальными углами обстрела на каждый борт.
Дополнительные пушки сняли с вставшего на «мертвый прикол» крейсера «Богатырь», поделив их по-братски. Каждому досталось по шесть штук, их установили на верхней палубе вместо 75 мм пушек, но не открыто, в специально изготовленных казематах — теперь при обстреле японцам уже не удастся выбивать одну пушку за другой.
На этом затянувшееся перевооружение закончилось — корабли получили и так серьезную дополнительную нагрузку, и для компенсации пришлось убрать всю противоминную артиллерию, оставив только 8 75 мм пушек, да демонтировать часть тяжелых конструкций. Но все равно площадь бронированного борта чуть перевалила за жалкие 20%. В то время как на тех же «асамоидах» она была втрое больше — но так японцы их заказывали для эскадренного боя, а не для долгого крейсерства в океане.
И даже сейчас, в перевооруженном виде, «Россия» немного не дотягивала по орудийной мощи до флагманского «Идзумо», с которым уже сходилась раз в бою. Против 4–203 мм и 7–152 мм пушек русский крейсер мог ответить залпом из 2-х и 12-ти пушек, вот только шестидюймовый снаряд весил чуть ли не в три раза легче, чем восьмидюймовый. Единственная надежда, что флагман Камимуры ожесточенно сражался два дня с русскими броненосцами. А потому из-за повреждений его мощь сильно снизилась. Как и двух других вражеских крейсеров, следующих за ним в кильватерной колонне — «Токивы» и построенной во Франции «Адзумы».
С ними контр-адмиралу Иессену тоже пришлось сражаться в том злосчастном для «Рюрика» бою, и оба были чуточку слабее флагмана. На самую малость, но даже и она способна сыграть свою роль. Против родной «сестрицы» погибшей вчера «Асамы» предстояло драться «Ослябе», а его 254 мм снаряды были самыми убийственными для вражеского корабля, при удачном попадании. Да и по весу бортового залпа «инок» превосходил противника в полтора раза, да и выглядел гораздо лучше, чем «бородинцы», или тот же «Наварин», что был буквально изуродован.
Сразиться с «Адзумой» предстояло двум крейсерам Добротворского, но хоть «Олег» был достаточно прилично защищен, что нельзя было сказать про «Аврору». Но их двое против одного, и следует учитывать, что из носовой башни вражеского корабля торчал «огрызок» — у 203 мм пушки начисто отбило ствол. Полегче будет в схватке — примерное равенство по весу залпа, но два корабля это два корабля, и один из них будет стрелять в «тепличных» условиях, не страшась восьмидюймовых снарядов. Так что еще неизвестно, кто от кого может получить на «орехи».
Иессен еще раз посмотрел на идущие позади четыре русских броненосца. Концевой «Наварин» едва поспевал за новыми кораблями, отчаянно дымя тремя трубами. Четвертая труба превратилась в жалкий огрызок, а для тихоходного броненосца с низким бортом и скверной мореходностью такое повреждение существенно, и долго держать 12 узлов старый корабль вряд ли сможет. Но хоть противник у него слабее прочих — итальянской постройки, «броненосец 2-го класса», или «броненосец для бедных стран», как их язвительно именовали порой в газетах.
— А ведь крейсера Камимуры едва держат 16 узлов, и гирей на ногах у них «Адзума», лишившиеся трубы.
Иессен моментально оценил скорость приближавшихся вражеских кораблей. Будь вместе с ними еще «Ивате», за который поначалу все приняли трехтрубный вспомогательный крейсер, было бы плохо, а так ситуация складывается в пользу русских. Четверо против трех, и «Россия» еще не побывала в бою, в который нижние чины буквально рвались, отчаянно желая помочь товарищам, что прорываются во Владивосток. В то же время он ловил на себе злые взгляды — все считали его виновным в потере «Громобоя» — будь этот крейсер здесь, японцам пришлось бы туго…
— Метко бьют, наловчились, — пробормотал Иессен, пристально смотря в узкую броневую амбразуру, тоже один из итогов «ульсанского боя». За 305 мм стеной броневой рубки выстрелы звучали приглушенно — «Россия» била залпами, вражеский флагман окружал целый «лесок» всплесков. Зато вражеские снаряды взрывались при попадании даже в воду, выбрасывая черный дым. Странно, но японцы сделали на взгляд Карла Петровича серьезную ошибку — по «России» одновременно вели огонь два вражеских крейсера, словно само имя его было ненавистно.
— «Ослябя» очень хорошо стреляет, Бэр хорошо выучил своих комендоров. Ох, ловко то как!
Вскрик вырвался непроизвольно — все заметили вспышку на «Токиве», какая могла быть только при попадании 254 мм разорвавшегося снаряда. И видимо, попало еще несколько шестидюймовых — на кормовом мостике что-то серьезно задымило.
— Это вам не Ульсан, — кто-то из офицеров тяжело выдохнул за его спиной. А рядом с адмиралом тяжело задышал командир крейсера капитан 1 ранга Лилье — Владимир Александрович сменил на мостике капитана 1 ранга Андреева, что был контужен в бою 1 августа.
— Теперь нас четверо против троих, посмотрим, кто кого сегодня на дно отправит! Жаль, «Громобоя» нет с нами!
Последняя фраза ударила Карла Петровича в спину ударом ножа, но он стерпел, не взорвался, потому что понимал, что вина лежит на нем. Хотя «Крейсерской погибелью» его зря именуют за глаза. Но может этот бой изменит ситуацию в лучшую сторону, но очень нужно добиться зримого успеха, которого он ожидал всю войну. Но пока он не видел серьезных попаданий, хотя «Россия» палила безостановочно — снарядов не жалели. Однако крейсер стал часто вздрагивать всем корпусом, японцы тоже умели стрелять и добились несколько попаданий, хорошо, что восьмидюймовых снарядов пока не получили. А что представляют их разрывы, хорошо знали все — от рядового матроса до адмирала.
— Есть, попали в суку!
— Горит, сволочь, горит!
— Дайте этой гейше еще по п…
Рубку захлестнули радостные крики и ликующие вопли, нервы, натянутые струной, дали слабину — кто-то в сердцах выругался, поминая, что можно еще сделать японской «женщиной».
— Ох, мать твою…
Иессен только охнул, оторопев от красочного зрелища горящего вражеского крейсера, причем пламя взметнулось до верхушки трубы. В нижнем носовом каземате 152 мм пушки что-то серьезно взорвалось, по всей видимости, сложенные там снаряды и заряды — японцы так всегда поступали перед боем, страшно рискуя.
Но все дело в том, что народец этот низкорослый и физически слабоватый, рис и рыба главный рацион, а в детстве вообще многие недоедали. Снаряд сто фунтов, заряд еще двадцать — а пушка дает шесть выстрелов в минуту. Покидай в темпе такую массу тяжестей, при собственном весе, почти точно таком же, редко кто из мужчин страны Восходящего Солнца перешагивал за отметку в полтораста фунтов. Вот и складывали снаряды и заряды заранее в казематах и башнях, сознательно рискуя — ведь многие вчера видели чудовищный взрыв на «Фудзи»…
Бой в Корейском проливе у острова Ульсан 1 августа 1904 года. Героическая гибель броненосного крейсера «Рюрик»
— Сколько же всякой дряни набралось, что имея хорошие корабли и храбрые экипажи, с таким позором потерпеть поражение. Тут даже сознательный вредитель, поставь его командующим такого ущерба причинить бы не смог, он ведь должен казаться профессионалом⁈
Фелькерзам стоял у амбразуры, его поддерживали со спины два матроса, и тихонько бормотал про себя, прекрасно понимая, что шепот никто не услышит. Но не говорить не мог, казалось, что собственные слова сохраняют жизнь, не дают ей утекать капля за каплей.
За эти дни он много раз размышлял над причинами жуткой Цусимской катастрофы, и сегодня пришел к выводу, что поражения можно было избежать, но стечение обстоятельств не позволило это сделать. Ведь японцы, как не крути, не имели ощутимого превосходства над 2-й Тихоокеанской эскадрой, чтобы говорить о предопределенности надвигающейся катастрофы. Да, имелось два объективных фактора — меньшая площадь бронирования и скорость русских устаревших кораблей, но и только. Самураи диктовали дистанцию боя и время его начала и окончания, но не больше.
Историки много писали о «чудовищной» шимозе, но как посмотрел Фелькерзам в бою, ничего страшного для хорошо забронированных броненосцев 1-го отряда она не представляла.
Да, взрыв достаточно мощный, жар от него страшный — но серьезных повреждений не имелось. Даже двенадцатидюймовый фугасный снаряд пробить шесть дюймов брони оказался не в состоянии, а 152 мм снаряды лишь оцарапали три дюйма брони батарейной палубы, где стояли шесть 75 мм пушек. Однако небронированным участкам и развитым надстройкам досталось — железные конструкции буквально скручивало, но и только. Броневые палуба с поясом на всех броненосцах такими снарядами, а их было три четверти в погребах японских кораблей, практически не пробивались даже с близких дистанций, но не меньших, чем двадцать кабельтовых. А с принятием заблаговременных мер, таких как выгрузка всего деревянного (жаль, что краску и часть линолеума не успели ободрать), а также примитивные кирасы и каски для палубных команд, поражающее действие шимозы резко снизилось. И недаром во всех флотах мира подобный японский опыт не получил развития — такие снаряды с «шимозной начинкой» оказались относительно бесполезными против корабельной брони.
Именно пожары и погубили новейшие броненосцы эскадры Рожественского в той реальности, и невозможность их своевременного тушения — но последнее уже субъективный фактор. Имей возможность своевременно выходить из строя и приводить себя в порядок, японцы бы замаялись топить «бородинцев» артиллерийским огнем. Возможности для таких подмен были — 3-й отряд Небогатова практически не участвовал в бою, и значительных потерь с повреждениями не имел.
Недостаток скорости старых кораблей мог компенсироваться грамотными самостоятельными маневрами, проявлением своевременной инициативы. Но вот тут Рожественский со своим самодурством и «чувством собственного величия» сделал все от себя возможное и невозможное, чтобы погубить собственную эскадру. Сорок минут боя, и вице-адмирал стоял на коленях в боевой рубке, бросив управление, и даже не попытавшись перейти на другой корабль. И вот тут пошло интересное — лишившись власти самодура над собою, командиры броненосцев стали действовать куда решительнее, и если бы над ними не довлел последний приказ следовать курсом «норд-ост 23», то вероятно вышли из неудачного боя и ушли обратно — таких возможностей была парочка, по меньшей мере.
На боеспособность эскадры в определенной степени влияли и хронические пороки в устройстве вооруженных сил Российской империи — куда уж без них, один пресловутый «ценз» на флоте чего стоит. А ведь именно в русско-японской войне бестолковость и косность высшего военного руководства проявилась как нельзя более выпукло.
Нового Суворова или Скобелева просто не нашлось, да и не было их уже на самом верху — сама система таких офицеров выдавливала еще на подходе к генеральским должностям, командование полком было максимумом в продвижении по служебной лестнице.
Вот так, недостаток к недостатку, что технический, либо человеческий, все потихоньку накапливалось в армии и флоте, в самом государстве, и привело в конечном итоге к капитуляции Порт-Артура, Цусимской катастрове и подписанию позорного мира в Портсмуте. И при этом, имея армию гораздо более многочисленную и прекрасно вооруженную, когда противник уже задействовал последние ресурсы.
— Организационная немочь и бестолковость, помноженная на духовную импотенцию, — пробормотал Фелькерзам, усмехнувшись. К войне даже толком не подготовились, а ведь могли старые корабли отремонтировать, как паровые котлы с машинами на «Императоре Николае», и перевооружить, что сделали только в ходе мировой войны, когда стало ясно, что это занятие нельзя бесконечно затягивать. Могли бы и корабли приобрести, тот же Крамп предлагал построить четыре броненосца и два крейсера, и к ним поставить судостроительный завод во Владивостоке. Да хотя бы ту же парочку «гарибальдийцев» кто мешал прикупить⁈
— Если министр финансов и прочие сановники говорят об экономии на вооруженной силе, то это означает только одно — им есть что воровать, казнокрадство наше все. Трудно понять в России, где кончается глупость, появляется тотальное воровство бюджета и начинается откровенное предательство, — Фелькерзам хмыкнул с нескрываемой горечью и покачал головой. Затем еле слышно прошептал:
— По-моему тут три в одном, и без дружки жить и процветать никак не могут. Потому что сами правители в этом дольку малую имеют, и вся та свора, которая их окружает — всем кусочки «мяска» нужны! И косточки мозговые с махрами, чтобы всласть обгладывать…
Непонятно откуда, но в мозгу стали появляться такие картинки и слова, что захотелось сразу отплевываться. Он даже перекрестился, желая отогнать наваждение — «семибанкирщина» оказалась не менее жутким наваждением, чем прославленная своими мерзостями «семибоярщина», а «семь друзей-олигархов» вообще та еще гнусность. Одно другого стоит, ибо постоянно повторяется — стыд и срам для великой державы!
Дмитрий Густавович только головой покачал, отгоняя назойливые видения — а внутри души принял решение не допустить поражения в войне. Может быть, тогда будущее окажется к несчастной России более милостивым, без всех этих кошмарных потрясений.
Корпус «Наварина» сотряс залп башенных орудий, стрелявших втрое медленней, чем новые пушки. А потому в отличие от других броненосцев в погребах осталась без малого половина боезапаса. Снаряды можно было не экономить. Вокруг идущего концевым во вражеской колонне «Касуги» вверх взметнулись семь всплесков воды — четыре больших и три поменьше размером. А потом стреляли только 152 мм пушки из каземата — 305 мм пушки давали едва один выстрел за три минуты.
Фелькерзам посмотрел вперед — броненосцы уже вошли в клинч — трое на трое, и снарядов уже не жалели. Полчаса такой стрельбы и погреба будут пусты, наступал вечер, и противники торопились истратить боеприпасы с максимальной пользой, сходясь на близкую дистанцию. И вот тут многое зависит от числа попаданий — может быть, настанет такой момент, когда только «Наварин» и «Ушаков» останутся со снарядами, припасенными в погребах. И вот тогда их пушки скажут свое веское слово. И «Ослябя», а также «Россия», конечно — крейсер может стрелять хоть до посинения, на его приход японцы явно не рассчитывали, и теперь получают по полной программе.
— А ведь Иессен крепко давит им на «голову», определенно давит, а Камимуре сильно не нравится, — впервые за войну отряд из трех русских крейсеров с броненосцем получил превосходство, как в скорости, так и в мощи бортового залпа. На высоком борту «России», будто цветки, пламенели выстрелы — полтора десятка пушек страшная штука, особенно когда бьют беглым огнем. Да и «Ослябя» не отставал, было хорошо видно как из башенных орудий выплеснулись длинные огненные «языки».
— «Токива» взорвалась!
— Ура!
— А вот и «сестрицу» этой суки «Асамы» от…
Фелькерзама немного оглушили ликующие крики — он присмотрелся и чуть не окаменел от нахлынувшей радости. Выше первой трубы идущего вторым в колонне крейсера взметнулось пламя и огромные клубы черного дыма. Вот только разглядеть, что же там произошло, было трудновато — русские крейсера вышли впереди «Идзумо», поставив «кочергу», и заставили вражеский флагман отклониться от курса…
Закончился фрагмент книги author.today/work/258265