Его труп с другими трупами зарыли в сугроб снега с надеждой, что голодные волки их выроют и съедят. Здешним волкам человеческое мясо ужо опротивело а потому они ищут мяса домашних или диких животных. Ветры сдули снег и мерзлый труп епископа появился на поверхности с поднятой рукой с просьбой, чтобы Всевышний наказал московских красных палачей за их безбожие и бесчеловечность.
В СССР царствует девиз: «Кто не работает, тот и не ест». Этот девиз применяется не ко всем а только к простолюдину и заключенным, а в особенности к заключенным. Коммунистической верхушки это не касается, ибо она — «соль земли».
Новой краской аристократии работать не полагается. Она должна только командовать и управлять. К большому удивлению среди этой аристократии было не больше 5 % способных, а остальные неучи и форменные обалдуи, ни к чему не способны. В старое время они могли бы с успехом управлять стадом домашних животных, но только, не людьми.
Всем известно, что коммунисты бесчеловечны и, насколько возможно, стараются бесплатно использовать труд заключенных. Нас разбили по специальностям по бригадам и погнали в город на работу.
Зима была очень холодная. Морозы высушивали воздух до такой степени, что трудно было дышать, а особенно при скорой ходьбе, чего требовали наши конвоиры. Работали под открытым небом при (50 градусах мороза, были невыносимы для нас а для немцев в особенности. Последние не могли выдержать и десятиминутной работы при таком морозе. Их приходилось почаще посылать обогреваться в находящуюся вблизи наших работ токарную мастерскую, где они прижимаясь к горячим радиаторам, пожгли свои кожухи.
С нетерпением ожидали теплой весны. Начинается оттепель и долгожданная весна вступает в свои права. Снег отяжелел и начал таять. С появлением ка поверхности земли воды, грунтовые полевые дороги стали трудно-проходимы. По невылазной грязи каждый день приходилось холить на работу, которая находилась от нашего барака на расстоянии 4-х километров.
С наступлением теплого весеннего времени все живое начало вылезать из своих зимних укрытий а так же и обитатели того города, через который нам приходилось ходить на работу. Переход через город был для нас неприятным потому, что жители были настроены прокоммунистически и встречали и провожали нас с площадной бранью, называя нас еще фашистами. Подростки упражнялись в бросании в нас камней, чем доставляли удовольствие жителям города и конвою. На телах з/ка образовались большие кровоподтеки. Обороняться от этом русской молодежи нам не позволяли. Как не была горька и тяжела наша лагерная жизнь, но время быстро проходило.
Настало лето и нас перегнали, в лагерное отделение № 525, в «Березовую Рощу», города Прокопьевска, в освободившиеся там квартиры. Стены этих квартир уже не один десяток тысяч заключенных встречали и выпровожали со своими двух-этажными нарами.
Во всех абсолютно щелочках и даже в едва заметных скрывались клопы, не успели заключенные еще лечь на нары, как клопы уже выползли из своих укрытий и с жадностью набросились на свои жертвы, высасывая из заключенных последние остатки крови. Некоторые хорошие доноры, кровь которых особенно пришлась по вкусу клопам, вставали утром со своих «мягких» постелей полупьяными И обессиленными. К клопам имели большое снисхождение, ибо они — настоящие домоседы. Наполнят свои утробы человеческой кровью и в свое укрытие до следующей ночи, а вот от вшей нет покоя ни днем, ни ночью.
Ночью высасывают кровь у спящих, ну казалось бы и довольно, пусть донор наберется крови за день, нет ей все мало. Она и днем забирается под убогое одеяние заключенного, и даже, когда старается ударить кайлом сильнее о твердый грунт, чтобы выработать лишний грамм хлеба, паразит начинает так сильно жалить, что кайло выпадает само из рук и пятерня с остервенением бросается в твои лохмотья, чтобы стукнуть ненасытного паразита.
Мы уже давно знали о жестокостях советского кровавого СМЕРША, и вот таковой приезжает к нам в лагерь «промычать» мозги «врагам народа» в надежде, что здесь найдет гнездо капиталистического шпионажа и таким образом за свою бесчеловечность получит награду от московских заправил. Ночами вызывают казачьих офицеров на допросы, когда усталым лагерникам необходимо отдохнуть от тяжелой дневной работы.
Приемы, которыми они пользовались, были не приемами цивилизованных людей. Им могли бы позавидовать дикари джунглей и, пожалуй, многому бы от них научились, как садистически мучить людей.
Многие офицеры жестоко избивались следователем, который требовал от офицера признать себя виновным и подписать то, что дается ему на подпись. Однажды со слезами на глазах возвращается с допроса войск, старш. Кал…, Мы его спросили, «что с вами случилось»? Он нам сказал, что мерзавец капитан следователь схватил его за грудь и начал бить головой о стену и требовал, чтобы он признался, в том, что ему и во сне не снилось. Такие побои во время допросов испытали многие офицеры.
Я был на допросе у майора Сычова. Он любезно предложил мне сесть и протянул папиросы, но я, как некурящий, отказался от такого предложения. Называя меня по имени и отчеству, довольно любезно задал мне вопрос: «Скажете, пожалуйста, а как Ваша фамилия?
— Вы же знаете мою фамилию.
— Нет, Вы должны мне назвать свою настоящую фамилию.
Я с удивлением посмотрел на него и сказал, что у нас фамилии не меняются и что перемена фамилий порицалось как в старой России так и в Европе. Допрос продолжается и мой следователь не будучи удовлетворенным моими ответами начал приходить в бешенство. От своих хамских и резких выкриков перешел он к самой отвратительной площадной ругани. Когда он выпалил весь свой запас бранных слов и матерщины, я поклонился и сказал, что «благодарю вас за комплименты». Он удивленно посмотрел на меня, закурил и уже спокойно начал продолжать свой допрос.
Так себя вёл Сычев и при допросе другого офицера. При следующих допросах он был более сдержанным и допрашивал без выкриков и матерщины, тогда как другие следователи не только из своей звериной пасти извергали потоки оскорблений и матерщины, но и наносили беззащитным офицерам удары.
Среди следователей молодых сов. офицеров много было таких, которые знали только название своего города и ближайшего к нему, но но знали где находится Анапа, Новороссийск, Темрюк и др.
Были среди следователей и такие, которые, яко бы в шутку, нам говорили, что мы плохо воевали, а потому и попали в трудовые лагеря.
Почти все мы были уверены в том, что советские суды не имели права нас судить, а должны были послать нас на международный суд, но не тут то было. За это дело московские заправилы взялись очень рьяно и вскорости объявили, что войск, старш. Кадушкин и хорунжий М. Т. Н евзоров осуждены на десять лет тюремного заключения. Эта новость нас страшно поразила.
Мне казалось, что ужаснее этого ничего не могло быть. Мы с ними попрощались, как с покойниками. В скором времени мы ожидали сюрпризов и от «батюшки народов» Сталина. Ряды наши быстро редели. Казаков (подсоветских офицеров) каждый день небольшими группами отправляли по тюрьмам, давая им десятилетний срок заключения. К концу лета остались мы, офицеры старой эмиграции, небольшое число, подсоветских офицеров и большое число немецких офицеров, унтер-офицеров и солдат.
Быстро пролетело теплое лото и настала осень со своими частыми дождями и невылазной грязью. Работам нашим ничто не могло мешать.
Мы, как пчелки труженицы, должны были без всяких перерывов работать на красных коммунистических трутней. Режим был очень строг. Конвоиры с нами обращались бесчеловечно. Когда сопровождали нас на работу по невылазной грязи, то приказывали нам идти серединой улицы, а сами шли по тротуарам.
Наши конвоиры не считались с тем, что мы шли серединой улицы по глубокой и довольно липкой грязи, с матерщиной требовали от нас, чтобы и мы шли таким же ускоренным шагом, каким они шли по тротуару. Среди нас были настолько слабые, что с большим трудом вытягивали свои слабые ноги из грязи. Напрягая свои последние силы они все же не смогли двигаться с колонной заключенных.
С отстающими конвоиры расправлялись очень не только бесчеловечно, но часто, выполняя приказ красных начальников, пристреливали. Часто отстающих конвоиры били в спину прикладами своих винтовок, извергал из своего нутра бесконечные потоки матерщины.
Если это не помогало и несчастный не в силах был ускорить свой шаг, то таких травили своими сторожами собаками овчарками. Последние с остервенением набрасывались на обессиленных, сваливали их в грязь и своими острыми зубами рвали не только убогую одежонку заключенного, но и исхудалое тело. Конвоиры смотрели на эту ужасную картину и заливались смехом. Когда заключенный переставал отбиваться от собак, стараясь спрятать в грязь свое лицо, старший конвоя отзывал собак.
Что с ним с делали конвоиры, никто не знает, но с нами он больше на работу но ходил, в бараке мы его больше не встречали.
Ужасней всего то, что заключенный не имел права даже защищаться от нападающих на него а в особенности ударить чем нибудь собаку, какого смельчака сразу же пристреливал конвоир или НКВД-ист. Вот как обращались коммунисты не только с заключенными, но и с теми мирными жителями Советского «рая», которые, как думали коммунисты, враждебно относились к Советскому режиму.
Но могу умолчать об ужасном случае, когда был убит смельчак, который решил защитить заключенного от полицейской собаки — овчарки. Этот случай произошел во время работ бригады заключенных.
Какой то красный начальник натравил свою овчарку на заключенного. Овчарка сбила его с ног и начала кусать где попало. Из рабочей бригады неожиданно выбежал мужчина средних лет, довольна крепкого телосложения, сильными руками схватил собаку за шею и разодрал ей пасть. Не успел смельчак выбросить собаку из своих рук, как раздался выстрел и наш смельчак и защитник слабого своего брата заключенного упал на землю мертвым, а рядом с ним упала и дохлая собака. Вот как расправляется диктатура красного пролетариата со всеми теми, кто мешает ей насадить коммунизм на всем земном шаре.
Очень жаль, что так быстро пролетело теплое лето и нам не пришлось страдать от холода. Страдали, как и всегда, от голода и тяжелого и изнуряющего физического труда. Лето, как мимолетное явление, как быстро явилось, так быстро и ушло. Осень начала вступать в свои законные права. Солнце уже не так горячо греет, как грело в июле и половине августа. Оно все дальше и дальше уходило к югу. Лучи его более косо падают на землю и не так сильно греют, как грели раньше.
Осенний ветерок все чаще и чаще играется с пожелтевшими листьями деревьев, кустарников и травы. В свободное от работы в колхозах и совхозах время, жители спешат в поле на свои огороды, чтобы собрать свои урожаи.
До наступления морозных дней спешат убрать урожай. Вечером возвращаются уже с поклажей. Одни несут картофель в мешках или торбах. Мешками нагружены все и старые и малые. Всем есть работа.
Другой тянет сам повозку, нагруженную мешками с картофелем или тыквами. Кто сам, взявши оглобли в руки тянет повозку, как коренник а лети, вцепившись за веревки, изображают пристяжных.
Повозка движется и то довольно быстро. Иной в свою повозку запрет корову, а за этой повозкой ползет нагруженная дышловая повозка, которую тянет сам хозяин и его телка. Длинный обоз медленно движется к Прокопьевску. Жители везут свой дорогой корм.
Каких только печальных картин к чудес мне не пришлось видеть в Советском союзе? Когда теперь вспоминаю о них, то дыбом волосы становятся на голове. Вот до чего довели людей богатейшей страны, красные строители «земного рая».
Осень приближается к концу. «Смерш» закончил свои допросы. Большая часть офицеров была отправлена по тюрьмам. Наши квартиры должны быть освобождены для большого числа и более свежих заключенных. Нам приказано было приготовиться к выступлению. Мы забрали свои скудные пожитки, построились в колонну по четыре, в ожидании дальнейших приказаний. Подошел многочисленный конвой, окружил нас и по команде старшого конвоя, мы отправились на свои старые квартиры на «Турганские Уклоны».
Возвращение для нас было крайне неприятным. К месту назначения прибыли через час. Ворота знакомого нам «база» широко были открыты. Вошли и по группам разместились по землянкам.
Невольно пришлось вспомнить слова из басни Крылова «Стрекоза и муравей». Оглянуться но успела, как зима катит в глаза». От непосильных работ и полуголодного питания а так же от бесчеловечного к нам отношения ко было времени думать о зиме.
Работа нам была к тому же противной, ибо мы работали не на себя а на своих мучителей. Пришлось даже поразиться, как быстро пролетели лето и осень. Спряталось теплое солнышко и не желает нас ласкать своими теплыми лучами. Злой ветер с яростью всюду гуляет и старается кому нибудь и где нибудь сделать хотя бы небольшую неприятность. Небо заволоклось темными тучами и начал вскорости падать большими хлопьями мягкий снег: «И отверзошеся хляби небесные для снега. Морозы, как на наше зло, с каждым днем усиливались и мы всё сильное и сильнее мерзли; наша одежонка была не для сибирской зимы.
Земля в точении короткого времени была покрыта снежным покровом толщиною в один метр. Заключенные быстро стали худеть от непосильного труда, полуголодного питания и от сильных морозов.
Превратились мы в скелеты, обтянутые только кожей. Силы наши с каждым днем слабели а так же с каждым днем заметно уменьшалось, наше количество. Почти все заключенные лагерного отделения начали болеть а от недоедания и опухать. Из 350–400 человек заключенных на работу выходило не больше 50 человек.
Благодаря только доктору Абрамову обессиленных от недоедания начали подкармливать а тех опухших, у которых была признана «Дистрофия», начали посылать в больницы на лечение. В числе последних был и я.
Сначала нас везли поездом а потом «черным вороном», но в какую больницу нас везли, мы не знали. В больнице многие из нас не смогли сами снять с опухших ног валенки. Санитары должны были валенки разрезать, чтобы освободить не в меру опухшие ноги.
На лечении в больнице мы пробыли больше месяца а по выздоровлению нас отвезли в нашу старую группу заключенных, которая из лагерного отделения «Тырканские Уклоны» были переведены в лагерное отделение «Абагур».
О, Абагур, Абагур. Все те заключенные, которые были в этом лагере, никогда но забудут тот ужасный хлеб, которым нас кормили. Хлеб по своему цвету и вкусу сильно напоминал землю с примесью опилок и незначительной доли муки.
Надо быть не человеком, а зверем вообрази человека, чтобы приготовлять для заключенных такой хлеб. Во рту во время еды ощущался не хлеб, а грязь с какой то примесью и песком. На зубах что то трещит, глотать противно, но голод заставляет глотать.
От такого хлеба начались страшные боли в желудке. Голод заставлял заключенных искать в земле клубней, чтобы утолить свой голод. Были очень обрадованы, когда в мочарной земле нашли клубни, похожие на клубни картофеля. Обрадовались такой счастливой находке. Кое как клубни очистили и начали есть. Находка оказалась очень опасной. От съеденных этих клубной мы почувствовали в желудках страшные боли. В санчасти сделали анализ тех клубней, которые были нами съедены. Они оказались клубнями растения, которое называется «туби-роза», и очень ядовитыми.