Вечеринку Шихан устроил в своём недавно отстроенном трёхэтажном особняке под Москвой. Собралась вся банда, купили водки, вина, закуски, от знакомых сутенёров привезли девиц, и пошло веселье. Дом наполнился громкими голосами, гогочущим хохотом, визгом женщин, рёвом магнитофона. К полуночи все уже ходили голые и пьяные, надоевших девиц пинали ногами и ради смеха совали им в задницы бутылки. Шихан, тоже голый, сидел, раздвинув ноги, в кресле, держал за волосы полную грудастую красотку и прижимал её лицом к своему паху. Его мощные волосатые ляжки обхватывали её голову. Он тёрся ею как мочалкой и шипел: "Лижи, сучка, старайся…". И та старалась. Лизала изо всех сил, захватывала пенис в рот, работала губами и языком, дышала и стонала, но Шиханов жеребец оставался вялым. И немудрено, ведь мысли бандита были заняты совсем другим. Стрелки больших настенных часов приближались к двенадцати. И чем ближе они подходили к этой цифре, тем больше волновался Шихан. Наконец он оттолкнул от себя проститутку и, тяжело сопя, весь красный от волнения, выбрался из кресла. А когда он взял в руки чашу, все смолкли и уставились на него с любопытством. Наступила тишина. Даже магнитофон, хотя его никто не трогал, отчего-то захрипел и сбавил звук.
Верный телохранитель Шихана — низкорослый темнолицый Карим, откупорил бутылку вина. Братки смотрели, как кроваво-красная жидкость наполняет Гавриков череп.
— Ты должен выпить всё до дна, Шихан, — прохрипел пятидесятилетний бандит по кличке Гундос. — Пусть эта падла и на том свете знает, как мы его уважаем.
Шихан почему-то вдруг озаботился вопросом, может ли он проводить такой важный обряд в голом виде. Надо бы, наверно, хоть трусы надеть. Но потом решил, что покойникам уже всё "по барабану". Тем более все вокруг него тоже стояли в чём мать родила.
Бутылки не хватило, и Карим откупорил ещё одну. По мере того как чаша наполнялась, Шихан чувствовал, как у него холодеет грудь и сводит руки. Только сейчас он заметил, что за окнами как-то уж очень быстро сгустилась темнота. Небо словно закрыли тучи, а между тем ещё четверть часа назад на нём не было ни облачка и светила полная луна…
Часы начали бить двенадцать. Он поднёс чашу ко рту и стал пить. Братва смотрела на него уважительно. Все знали, что Шихан мстит таким способом за себя и за тех, кто пал от рук Гаврика и его бойцов в многолетнем кровавом противостоянии. Магнитофон окончательно умолк. Хохотавшие в соседней комнате девицы притихли, зато где-то вдалеке завыла собака. Шихану стало казаться, что чем дольше он пьёт, тем вкус у вина меняется: вино как будто становится солонее, обретая вкус крови. Шихану он был хорошо знаком. На зоне в драках ему несколько раз выбивали зубы и кроили челюсть. Ему хотелось оторваться от чаши, выплюнуть тошнотворную влагу, от которой у него по телу растекался страх, но все смотрели на него, смотрели, как он мстит мёртвому Гаврику, и он продолжал пить, пока не осушил чашу до дна.
Он оторвал её от губ, взглянул перед собой, и тело его свела судорога ужаса. У стены, в пяти шагах от него, стоял Гаврик, собственной персоной, и скалился в злобной ухмылке. Тёмное, покрытое шрамами лицо выглядело осунувшимся, маленькие глаза были широко раскрыты и с ненавистью буравили Шихана. Но особенно Шихана поразила кровавая полоса на шее пришельца — она пролегала там, где Шихан отделил голову от туловища…
Шихан сдавленно вскрикнул, выронил чашу и начал заваливаться.
— Перебрал никак, Шиханчик? — участливо наклонился к нему Гундос.
Шихан встряхнул головой. Гаврика у стены не было. Он огляделся, ища его, но Гаврик, или его призрак, пропал.
Главаря била дрожь, он задыхался, ослабевшие ноги не держали его. Братки усадили его на диван. Шихан отдувался и мысленно твердил себе, что ему почудилось.
— Ничего, всё зашибись, — он выдавил улыбку. — Всё зашибись.
Он попытался встать и не смог. В мыслях у него всё смешалось.
— Ты лучше посиди, отдохни, — сказал кто-то над ухом.
Усилием воли Шихан взял себя в руки. "Неужто подействовало? — замирая скорее от ужаса, чем от восторга, думал он. — Неужто Гаврик и впрямь явился?…"
Веселье снова пошло своим ходом. Захихикали девицы, взревел магнитофон, захмелевшие братки разбрелись по комнатам. Чаша осталась валяться на полу. Странно, но почему-то никому не приходило в голову поднять её. Шихан начал наблюдать за ней. Похоже было, что чашу, кроме него, вообще никто не замечал. Голый Карим, который танцевал с голой девицей, задел чашу ногой и она с лязгом откатилась в сторону. Никто даже не оглянулся на неё.
Шихан чувствовал, как в нём нарастает страх. Возникло отчётливое ощущение, что невидимый Гаврик находится рядом.
Его затошнило.
— Перебрал, так и есть — перебрал, — сказал Гундос.
Главаря подхватили, отвели в туалет и оставили там одного. Трясущийся, покрытый липким потом, он какое-то время стоял на четвереньках перед унитазом, судорожно пытаясь избавиться от лишнего содержимого желудка, а потом поднял голову и внимательно оглядел стены.
Дух Гаврика витал где-то здесь. Шихан был уверен в этом.
Внезапно он вспомнил, что имеет над ним власть. Он упёрся руками в края унитаза и привстал. "Гаврик, сука, слышишь меня? — сказал он мысленно. — Отвечай на вопрос, когда с тобой говорю я, Шихан! Ты здесь?" Ему показалось, что где-то в глубине его сознания эхом откликнулось: "Здесь…" "А коли здесь, — Шихан озирался с колотящимся сердцем, как будто Гаврик в любой момент мог возникнуть из воздуха, — а коли здесь, говори, куда бабки заныкал! Колись, я тебе приказываю, пидормот сраный!" Он умолк, вслушиваясь в свои мысли, но мыслей почти никаких не было, голова словно была набита комьями ваты. Этой же ватой заложило и уши. Шихан слышал только свой собственный голос: "Ну ты, гнида, колись по-быстрому! Где деньги? Ты обязан мне подчиняться! Я требую, чтоб ты сказал, где деньги! Колись, а то расколошмачу твой поганый череп вдребезги! Колись, падла!"
Он сам не заметил, как заговорил вслух. В туалете появились обеспокоенные братки, подхватили его и повели в спальню.
— Я так и знал, это слишком большая доза для него, — пробился сквозь вату голос Карима.
— Нет, просто вино крепкое, в башку ударило, — отозвался другой голос.
— Он говорит, чтоб кто-то кололся, слышали?
— Проспаться ему надо…
Туман в голове Шихана ещё больше сгустился. Скоро он вообще перестал понимать, что происходит. Его отвели в комнату на третьем этаже, уложили на диван, накрыли одеялом и ушли, погасив свет.
Он проснулся среди ночи оттого, что на первом этаже пробили стенные часы. Он раскрыл глаза и увидел стоявшую за окном большую бледно-зелёную луну. Поначалу голова раскалывалась от боли, но потом стало отпускать. Шихан снова закрыл глаза и забылся тревожным сном, полным странных видений. Он видел улицы города, в котором никогда не был, видел людей, которых не знал, участвовал в драке, в которой никогда не участвовал. Сменялись картины и лица. Внезапно до Шихана дошло, что память разворачивает перед ним фрагменты чьей-то жизни. Чужой жизни. И ему не надо было напрягать воображение, чтобы понять — чей именно. Это была жизнь Гаврика…
Едва он подумал об этом, как вереницу видений словно сдуло. Нахлынула темнота, а потом сознание прояснилось.
Он скинул с себя одеяло и резко сел на диване, спустив ноги на пол. Часы пробили два часа ночи. Комнату заливала луна. У противоположной стены на полу завозился Толяныч — старый опытный "медвежатник", лысый мужик лет пятидесяти пяти, ветеран банды. Он тоже проснулся и в удивлении привстал на своём матраце. Его поразило, что Шихан сидит и разглядывает своё голое тело, словно видит его впервые в жизни. Главарь ощупывал руками свой живот, мошонку, ноги, особенно внимательно всматривался в рубцы от застарелых ран. А когда Шихан встал с дивана и сделал несколько неуверенных шагов, Толяныч поразился ещё больше. Шихан словно учился ходить!
— Шихан, ты чего? — пробормотал Толяныч. — Лежи, спи.
Лицо у главаря было застывшее, серо-зелёное в свете луны, как у покойника. Но особенно пугали его странная изменившаяся походка и смех. Смех, скорее — смешок, был тонкий, заливистый, какой-то очень тихий. Прежде Шихан никогда так не смеялся.
— Шихан, чего ты, чего, — в страхе повторял "медвежатник", отползая от главаря и пытаясь подняться.
Шихан наклонился к нему и толчком опрокинул на спину.
Толяныч захрипел, когда пальцы главаря сомкнулись на его горле, а колено упёрлось ему в грудь. Из раскрывшегося рта Толяныча вывалился прокушенный окровавленный язык, глаза закатились, тело конвульсивно задёргалось. Шихан давил коленом и сжимал пальцы до тех пор, пока браток не затих, распластавшись с выпученными глазами. Лунный свет дотягивался до убитого, и кровь, вытекавшая у него изо рта, казалась не красной, а чёрной, а лицо — пепельно-серым, с зеленоватым отливом, как у самого Шихана.
Шихан снова начал разглядывать себя, причём на этот раз особенно пристальное внимание уделил гениталиям. Он мял их пальцами, теребил пенис и беспрерывно хихикал.
Наконец он вышел в коридор. Большинство братков уже спало, лишь немногие бодрствовали, допивая остатки горячительных напитков. На втором этаже, в комнате, пропахшей мочой и пивом, он заметил валявшееся на стуле платье одной из девиц. Внимание его привлекло не столько само платье, сколько жёлтый шёлковый пояс-шнурок. Голая обладательница платья лежала здесь же, на полу, в обнимку с каким-то братком. Она спала, а пьяный браток то и дело приподнимался и отпивал из бутылки.
Шихан выдернул шнурок и сделал на его конце петлю. На том же стуле лежала одежда братка — джинсы, трусы и майка. Из кармана джинсов выглядывала рукоятка ножа. Шихан, ухмыльнувшись, взял нож. Браток осоловелыми глазами смотрел, как главарь подходит к нему, держа нож и шнурок. Подойдя, Шихан остановился и несколько секунд переводил взгляд со шнурка на нож.
Всё-таки выбрал шнурок.
Он накинул петлю братку на шею.
— Тихо… — прошипел он почти ласково. — Не ори. Всё нормально.
Он упёрся коленом в позвоночник братка и с силой потянул конец шнура. Браток задёргался.
Дождавшись, когда он затихнет, Шихан снял с него петлю и с минуту смотрел на спавшую женщину. Он смотрел на неё и держался за свой пенис, потом наклонился к ней, и вдруг услышал за спиной шорох. Он обернулся. Из тёмного угла на него смотрел проснувшийся на своём матраце мертвецки пьяный Гундос.
Шихан захихикал.
— Придётся и тебе туда же, корешок, — сказал он, направляясь к нему и на ходу расправляя петлю.
С Гундоса мигом слетел весь хмель.
— Шихан… — пробормотал он, задыхаясь от ужаса. — Ты… Ты говоришь, как Гаврик… Это его голос…
— Тебе кажется, — ответил Шихан, скаля зубы.