Воины подчинились ей даже, когда Лю Шен попросила их выйти и оставить Конана с нею вдвоем.
— Что произошло, господин? — опросила она, глядя на него встревоженно и нежно, — Расскажи мне.
— Ну… я не знаю. Мне снился какой-то дурацкий сон, будто я сражаюсь с неким не то человеком, не то чудовищем, я видел только силуэт, но не различал лица. Потом он вцепился мне в горло и стал душить… хотя нет, сначала он, или оно, прижал меня к земле так, что я не мог даже пошевелиться, а затем… я проснулся оттого, что мне было нечем дышать, но оно… это… Как будто не исчезло. Я хотел позвать Морганна, но не успел.
— Ты позвал его, — возразила Лю Шен.
— Да? Я не помню, — Конан всё еще ощущал непривычную слабость, и это его раздражало. — Но всё это просто ерунда, со мной всё нормально.
— Не совсем, — сказала кхитаянка.
Она прекрасно понимала, что происходит в душе Конана. Такие люди, привыкшие чувствовать и осознавать свою силу и мощь, испытывают почти детский страх и растерянность, обнаружив, что тоже уязвимы и смертны. Если бы киммериец был ранен в битве, всё было бы иначе — боль от ран он знал и умел терпеть. Но такая нелепость, как обморок — разве пристало мужчине терять сознание, точно какой-то бабе? Да еще его люди оказались свидетелями этой неизвестно откуда взявшейся слабости! Было от чего испытывать досаду. Девушка успокаивающе прижала свою маленькую прохладную ладонь к щеке киммерийца. Сейчас он был для нее не королем и господином, а человеком, нуждающимся в поддержке и утешении.
— Тебе надо отдохнуть, господин, — произнесла она
— Это проклятый дворец, — проворчал Конан. — Тут точно какое-то колдовство, я это чувствую!
Лю Шен слышала, как быстро и неровно бьется его сердце, и догадывалась, что гиганту-северянину гораздо хуже, чем он пытается показать. Насчет колдовства она сомневалась, скорее всего, причина такого его состояния — то, что он всю жизнь провел в непрерывной бешеной скачке, не зная никаких передышек. Рано или поздно собственное тело вполне могло предать его. Но как скажешь об этом человеку, упрямо отказывающемуся признавать, что ему уже не двадцать и не тридцать зим?
— Позови Ринальда, — сказал киммериец. — Сейчас.
— Да, конечно, если ты этого хочешь, господин.
— Лю Шен? Ты можешь назвать меня по имени?
— Разумеется, Конан, — легко ответила девушка, сама удивившись, как это у нее получилось. — Лэрд сейчас придет.
Он и не уходил, впрочем, как и остальные, стоя по другую сторону двери, словно в ожидании приговора. Стоило Лю Шен появиться, аквилонцы окружили ее.
— Что с королем? Ты знаешь?.. Ему ничего не нужно?..
Молчал один только Ринальд, снова отчетливо вспомнив своего отца. И как лэрд Руфус однажды просто упал, коротко вскрикнув, и больше не поднялся. Да, Ринальд молчал и вообще держался чуть в стороне от остальных, но по его напряженному серому лицу Лю Шен сразу поняла, насколько он встревожен.
— Ему нужно, чтобы вы оставили его в покое и перестали толкаться на пороге и говорить все разом, — произнесла Лю Шен. — Расходитесь и ничего не бойтесь. Господину уже лучше. Лэрд Ринальд, король звал тебя.
Рыцарь вошел и почтительно остановился перед Конаном.
— Сядь, — махнул тот рукой. — И послушай… вот, ты бы это, не обижался на меня, что ли. Ну, я погорячился, да. Сам знаю.
Конан, который в чем-то раскаивается — на это стоило посмотреть, другого такого случая и во всю жизнь могло не представиться!
— Право суверена… — начал было Ринальд.
— Иди ты с этим правом. Я унизил тебя ужасно, публично, да еще и несправедливо. Простить этого не могу ни себе, ни Треворусу. Ладно бы просто кулаком по морде съездил, а то ведь… я был рабом и знаю, каково это — терпеть унижения прилюдно.
— Я тоже был рабом в Кхитае.
— Знаю! Видел шрамы у тебя на спине, которые с другими не спутаешь, от кнута следы. Так?
— Да.
— Так вот, честью клянусь, а мое слово — верное, что никогда на тебя руку не подниму. И давай забудем об этом.
— Считай, я уже забыл, господин.
Конан вздохнул с таким облегчением, что лэрд понял — ему было важно это услышать.
— А на акул пойдешь со мной? — спросил киммериец.
— Конечно, — охотно согласился Ринальд. — Ни за что такую охоту не пропущу. Это ж не карасей из пруда таскать!
— Хорошо, никто не против, чтобы вы перебили всех акул возле побережья и впридачу крокодилов в аргосских болотах, — вмешалась Лю Шен, — но только не сегодня. Пусть пока поживут.
— А где там подевался этот бездельник Рестан? — громко спросил Паллантид, — Или этому… с позволения сказать, воину, хоть камни с неба вались, дела нет, вообще, ни до чего! Нет, ну что за безалаберность?! Действительно, среди остальных Рестана не было. Ролло вызвался сходить за ним и отсутствовал очень недолго, а когда возвратился, на лице гвардейца было написано сильнейшее потрясение, у него даже волосы на затылке приподнялись, как шерсть y собаки.
— Он… Реста…
— Что? — спросил Паллантид. — Да говори ты, а не заикайся!
— Он мертв, — выпалил Ролло…Действительно, молодой гвардеец был безнадежно мертв уже несколько часов, и его тело успело остыть. Темно-карие глаза оставались удивленно распахнутыми, словно перед смертью Рестан увидел нечто, крайне его поразившее, а цвет лица ясно указывал на то, что умер он от удушья.
— Задохнулся?! — Паллантид осмотрел шею Рестана, но не обнаружил никаких следов, соответственно которым можно было утверждать, что гвардеец погиб от чьей-то руки. — Проклятье! Я ничего не понимаю. Кто из вас последним видел его живым?
— Я, — сказал Ролло, — мы играли в кости, а потом я ушел. Он проигрывал… мы решили продолжить завтра.
— А сейчас, когда ты входил к нему, дверь была открыта?
— Я постучал, но Рестан не отозвался. Тогда я толкнул дверь, и она, правда, оказалась не заперта.
— Позовите Лю Шен, — велел Паллантид, тут же вспомнив, где и с кем находится кхитаянка.
Повисла напряженная пауза.
— Мы должны сообщить Конану о Рестане, — всё-таки решил Паллантид. — Король не может оставаться в неведении относительно того, что здесь происходит! Нам всем следует понять, что мы в этой треклятой Мессантии, — на чужой и, демоны меня разорви, враждебной земле, а не у себя лома, и эта смерть — тому горькое подтверждение.
…— Я уже видела такое, — Лю Шен приподняла руку Рестана, разглядывая синие ногти на его пальцах, затем оттянула вниз его веки. — Да, видела, и могу утверждать, что он отравлен каким-то не сразу действующим, по очень сильным ядом, от которого останавливается сердце.
— Значит, всё-таки убит, — Паллантид сжал кулаки.
— Но он не ел и не пил ничего такого, что не употребляли и все мы, — усомнился Ролло. — Однако остальные все живы, а Рестан…
— Живы. Пока, — мрачно уточнил Паллантид.
— Отравить человека можно не только через еду и вино, — сказала Лю Шен. — иногда довольно крошечного укола, простой царапины. Надо осмотреть каждый дюйм его тела, прежде чем подготовить к погребению, может быть, это что-нибудь прояснит.
— Мы подготовим к погребению всю Мессантию, — прорычал Паллантид. — Никто не смеет безнаказанно убивать наших людей! Треворус ответит за это!