Через минуту меня не станет. Слышишь, Антон Скорик, рассчитайся с предателем! Найди его, выкопай из-под земли и рассчитайся! Прощайте, друзья. Я ничего не сказал. Вспомните когда-нибудь обо мне. Пусть это будет так, как нам рассказывала на уроке Маргарита Ивановна, пусть разыщут эту балку. Прощайте, мама, сестра и вы, Маргарита Ивановна. Вы учили нас жить достойно - не становиться предателем ни за что, ни перед кем...
Черный глаз изрыгает пламя. Рушится небо. Сквозь последнюю боль, гасящую сознание, - последняя мысль, последнее удивление: "Почему не слышно выстрела?"...
...Найти Антона Скорика! Сообщить: Виктор Рожок - предатель! Скорее! Погибнут хлопцы! Я тяжело подымаюсь, помогая себе руками, мотаю головой, стряхивая остатки сна. Мне это почти удается. Почти - потому что мысль: "Найти Антона Скорика, сообщить о предателе", - остается в сознании, как глубокая заноза. Она звучит сквозь все мои размышления. На всякий случай ищу в углу записку - ее нет...
Ветки хлещут меня по лицу, окончательно возвращают к действительности. Куда бегу? Давно нет войны, партизан. Может быть, и командира разведки Скорика, и предателя Рожка давно нет в живых, и мой сон... Но сон ли это? Только ли сон?
"Мистика! - говорит во мне Скептик. - В детстве начитался чего-то щекочущего нервы, наслушался россказней бабки Матрены о всяких чудесах, потом увлекся модными теорийками о взаимопроникающих потоках времени - вот оно все в голове перемешалось да и сказалось в лесной глуши. Стыдитесь, молодой человек, а еще физик, как сказал бы один хорошо знакомый вам аспирант!"
"Двойное повторение сна с подробностями - не пустячок", - возражает Упрямец.
"Ах, оставьте, не смешите! Перегрели голову на солнце, в мозгу образовались застойные очаги. Обратитесь к специалисту, называемому психиатром, - он истолкует ваш сон. А если сами не сумеете вовремя остановиться, он поместит вас куда следует".
"И все же надо проверить, - твердит Упрямец. - Сейчас единственный и простейший способ проверки - выяснить, существовали ли на самом деле Скорик и Виктор Рожок. Местность ты знаешь. Волчья балка совсем близко. Поселок там один. Вспомни, что рассказывали о партизанском отряде, действовавшем там во время войны. Кажется, и некоторые имена называли... Значит, как это ни удивительно и несмотря ни на что, ты бежишь в правильном направлении. Продолжай!"
"Ладно, так и быть!" - согласился с этим доводом Скептик, уже загадав наперед, уже хорошо зная, что ни о Скорике, ни о Рожке никто из бывших партизан в поселке не вспомнит... II
- Скорик? Да, был такой у партизан. Командир разведчиков. О нем в Областном краеведческом музее есть материалы. Но он умер пять -лет назад. А вас кто направил ко мне?
Светло-карие, будто рыжие, глаза глядят на меня исподлобья.
- Библиотекарь Анна Павловна. Она сказала, что вы были в партизанах.
- Она так сказала? - переспрашивает он и поводит седой маленькой головой слева направо и снизу вверх, по-прежнему глядя на меня исподлобья. На морщинистой шее мелькает рубец. Что-то знакомое чудится мне в том, как он поводит шеей. Может быть, я его видел во сне?
- Так вы были в партизанском отряде?
- Допустим, был, - нехотя говорит седой. - Что нужно вам?
Он устало нагибает голову и смотрит куда-то вниз, на носки своих туфель, стараясь незаметно поглядывать на меня.
- Мне необходимо уточнить один факт. В отряде был такой... Виктор Рожок...
Он весь напрягается, пальцы непроизвольно расстегивают и застегивают пуговицу на спецовке. Затем кладет тряпку на капот машины и оглядывается двор пуст, мы с ним - одни. Теперь мне лучше видно его светло-карие, с желтоватыми белками - рыжие глаза. Странное выражение мелькает в них. А возможно, оно мне чудится. Я продолжаю:
- Так вот, у меня имеются сведения, что Рожок - предатель.
На несколько минут тишина становится взрывчатой, как порох.
- Это правда, - отвечает он с глухим придыханием. Его правое веко подергивается, как у курицы, мутные капли пота выступают на широком вогнутом лбу.
- О нем знают? Что с ним сделали?
Его взгляд на миг касается моего лица и испуганно, будто обжегшись, отскакивает. Я уже знаю, кто передо мной, прежде чем он успевает это сказать:
- Я тот самый... Виктор Остапович Рожок. Ну и что?
- Вы живы?
- Как видите.
Веко подергивается все сильней, губы дрожат и извиваются, как два дождевых червя.
- Вы... молодой человек... Не знаю, кто вы такой и знать не хочу. Что вам известно о войне, о партизанах, о том, как гестаповцы умели допрашивать? Мне тогда было меньше, чем вам, - всего девятнадцать лет. Я свое получил и от них, и от наших. Отсидел пятнадцать лет. Пятнадцать лет в лагерях строгого режима. Имеете представление? Работал как проклятый. Еще и сейчас продолжается инерция. Пробовал искупить вину. Вербовался в самые трудные, в самые глухие места. Себя не жалел. А потом являетесь вы. Удивляетесь: "Вы живы?" Да я, может, был бы рад сто раз умереть. А земля пока носит. Носит...
- Из-за вас погибли люди.
- Так ведь это было давно. Очень давно. А с той поры я, может, сто жизней спас... Об этом забыли, да? - Его веко подергивается все сильнее, он смотрит на меня затравленно и зло. Солнце освещает нижнюю часть его лица - дрожащие губы, острый, ощетиненный подбородок. А глаза в тени. Они сейчас как два медных шарика, не впускающих в себя свет.
Я впервые вижу предателя воочию так близко. Раньше читал о таких в книжках. Но четко представить их не мог. А сейчас мы одни - с глазу на глаз. Знаю, что такой способен на все, и ничуть не боюсь его. Понимаю: он много выстрадал, но пожалеть не могу - сон еще живет во мне.
- Да что же это? - со стоном говорит он. - Бандитов, матерых уголовников так не преследуют. Проходит время - об их прошлом забывают...
- Нет, не забывают. Ни о них, ни о вас. Но он не слушает меня:
- ...Гестаповский офицер обещал: "Не беспокойся, никто не узнает", - а сам, оказывается, все на пленку писал. Вот пленка вместе с ним и попала в плен. Нашли меня уже после войны, а то бы шлепнули. Присудили срок. Говорили: "Искупи". А как искупить, если и сейчас приходят такие вот юнцы, спрашивают: "Предатель? Еще жив?" Да разве это жизнь? И откуда только узнают? Почему забывают, сколько я отстрадал, сколько сделал хорошего? Себя-мнят судьями, честными, благородными. А откуда же у вас такая забывчивость и такая память? Откуда такая беспощадность, а? Когда отстанете от меня?
И словно не я, а тот, живущий во мне, за одну ночь помудревший на целую непрожитую жизнь, отвечает ему моим голосом:
- Не все можно искупить. И ничто не забывается. Ни хорошее, ни плохое.
- Врешь! Люди не могут вечно помнить. Они же не вечные - люди-то. Да если бы тот гестаповец на пленку не записывал, если бы не та пленка, никто ничего бы не узнал, и жил бы на свете заслуженный ветеран Виктор Рожок. Что, не нравится? Правда никому не нравится!
И опять проснулся во мне погибший:
- Офицер, говорите, записывал на магнитофон? Только офицер?
Он даже отшатнулся:
- Кто же еще?
- Природа.
Рожок испуганно заморгал. Интересно, за кого он меня сейчас принимает? А не все ли равно? Важнее та истина, которая, окончательно сформулировавшись, словно пронзила мой мозг. Да, я нашел объяснение тому, что со мной случилось. Раньше о подобном озарении читал в книгах, - для него даже придумали научное название - "инсайт", но никогда не думал, что это может произойти со мной. Долго потом я пытался вспомнить, подсказал ли мне ту главную мысль кто-то или она родилась у меня самостоятельно после изумления, в раздумьях и тревоге. И не для какого-то там недобитого Рожка, а чтобы закрепить ее в словах и окончательно оформить для себя, продолжил:
- Да, да, природа тоже записывает. И не только речь. Природа ничего не забывает. Все остается в ней.
Говорю и удивляюсь своим словам, будто не мои они, удивляюсь мысли, в них звучащей, и уже интуитивно знаю, что еще вернусь к ней не раз; предчувствую, что она перевернет всю мою жизнь... III
- Ну ладно, юный друг мой, отдали дань, с позволения сказать, модным гипотезам, - пора и честь знать. Вот гляньте, что я наметил для вас в качестве плановой работы...
За открытым окном невероятно и тоскливо близко синеет небо, и в нем плавают птицы...
- Это не мода, Иван Спиридонович, это - моя позиция.
- Знаю, верю! - профессор картинно откидывается на спинку кресла и грозит пальчиком. - У вас в общежитии состоялись даже дискуссии о всяких там экстрасенсах. Ведал, но не препятствовал. Дискутируйте, оттачивайте искусство спора. Полезно! Но, чтобы позицию выстраивать, надо спервоначала под нее фундамент заложить, молодой человек: расчеты, факты собрать. А вы под свою позицию не фундамент норовите, а динамит. Так вас в мистике обвинят, и на том ваша научная карьера - раз и навсегда - адью. У нас ведь, к вашему сведению, не клуб фантастики, а научно-исследовательский институт, да еще академический.