Дмитрий Северинович тем временем продолжал; - Осенью, когда на луг выгоняли совсем молоденьких бычков и ягнят, мы радовались - они отлично выбирали места для выпаса, за день, бывало, до двух килограммов веса нагуливали. Но скоро они подросли, и за эти же лучшие места между ними драки начались. Смертельные...
"Итак, полиген Л, несомненно, срабатывает Беда в том, что побочные результаты превосходят запланированные. Но это можно будет отрегулировать изменениями полигена. Почему же, однако, у шимпанзе полиген Л не дал результатов?"
Я вспомнил слова Виктора Сергеевича: "Подсказка есть во всем. Надо уметь ее искать и находить".
* * *
Несколько месяцев наш институт словно и не работал. Все были заняты тем, что обсуждали перемены. А они происходили чуть ли не ежедневно.
- Слышали, Смущенко ушел из второго отдела? Антонюк недавно стал ведущим, а уже удрал от Александра Игоревича. Говорит: бесперспективно. Вроде бы переходит в другой институт.
Это были отнюдь не "крысы" - те давно разбежались из второго отдела, которым руководил Александр Игоревич, а солидные ученые, не боявшиеся раньше отстаивать свое мнение перед "превосходящими силами". Но сейчас они считали борьбу проигранной.
Один за другим стали проваливаться на защите аспиранты и ученики Александра Игоревича. И все происходило будто бы законно, с соблюдением правил приличия.
Как-то я встретил Александра Игоревича. Он остановился, поздоровался. Мы оба чувствовали неловкость. Мешки под его глазами набрякли, суровые складки пролегли у твердых губ.
- Правильно вы тогда сориентировались, Петр Петрович, что не перешли к нам, - сказал Александр Игоревич. - Желаю вам уцелеть и завершить начатое. Все-таки найдите минутку, забегите ко мне. Я передам вам некоторые расчёты. Могут пригодиться. За сношения со мной пока не казнят.
- Спасибо, Александр Игоревич, но я не "сориентировался". Просто характер такой, маниакальный. Начал - заверши, а не сворачивай на полдороге.
- Завидная маниакальность. Однако и чувствительность повышенная. Для дела хорошо, для здоровья - другим концом. Язву не заработайте, упорный добрый молодец.
Я вспомнил, что говорили, будто у него открылась язва желудка. Присмотрелся внимательней: к обычной смугловатости его лица прибавилась желтизна, и нос казался больше оттого, что лицо похудело, заострилось. Стало жалко его, захотелось как-то выразить сочувствие.
Он, видимо, обостренным чутьем травимого уловил, как я потянулся к нему, и причину понял, слегка отстранился, не разрешая себя жалеть, нетерпеливо дернул ноздрей.
- Не тяните с визитом, сентиментальный добрый молодец. Как говорил наш общий знакомый: "Periculum in mora" - опасность в промедлении. Будьте здоровы. - На том и откланялся.
"Почему "не тяните"? - подумал я. - Пугает? На него не похоже..."
Я понял, что мне надо делать. Немедленно. Не откладывая. Всю дорогу от директорской приемной не мог отделаться от его "не тяните". Оно привязалось ко мне, как назойливый мотив песни.
В приемной меня ожидал сюрприз. Вместо сухопарой Капитолины Ивановны за столом с пультами телефонов сидела Вера. Она похорошела, налилась опасной, уверенной в себе бабьей силой. Длинные ресницы притеняли усталую синеву глазниц и притягательно-зовущий блеск глаз, гипюровая блузка была застегнута до подбородка, но одна пуговичка пониже будто бы случайно расстегнулась, и нескромный посетитель мог увидеть дразнящую впадинку между двумя снежными холмами.
- Извините, а Капитолины Ивановны нет? - на всякий случай уточнил я.
- На пенсии, Петр Петрович. Я вместо нее. Не устраивает? Застыли, словно еще не все высказав до конца, чуть приоткрытые, притворно беззащитные, влажные губы. Взлетели брови, взмахнули ресницы, в глазах - одновременно покорность и вызов. - Мне нужно к Евгению Степановичу. - Вызывал? - Да как сказать... - По какому вопросу? - По личному. - Уважаемый младший научный сотрудник Петр Петрович, завтра у нас прием по личным вопросам. Расписание перед вами. В голове вызванивает: "не тяните", "не тяните"... - Мне нужно сейчас. Она склонила набок голову с пышной копной ухоженных волос, удивленно разглядывая меня.
- От вас такого не ожидала, Петр Петрович. А как же дисциплина, распорядок дня? Помнится, вы говорили: "Главное - работа", о примере для новеньких лаборанток заботились...
"Издевается, стерва!"
Я рванулся к двери. Она опередила меня, вскочила так, что юбка затрещала, схватилась за ручку. Стояла совсем близко, наклонясь ко мне, обдавая знакомым запахом и жаром своего тела, вызывающе щурилась.
В это время дверь открылась изнутри кабинета. Евгений Степанович, уже одетый в пальто, стал свидетелем нашей силовой борьбы.
- Что такое? Я не дал Вере слова вымолвить. - Евгений Степанович, должен вам сказать, что Александр Игоревич имел весьма косвенное отношение к моему поселению в общежитии. Я уже говорил, что распорядился лично Виктор Сергеевич. Вы должны помнить.
- Вот именно, "уже говорили". И я недвусмысленно выразил отношение к этому. Зачем же еще и комедия с "брусиловским прорывом"?
Но в меня уже вселился бес. Я загородил ему дорогу. - Александр Игоревич никаких законов не нарушил. Он решительно отстранил меня: - Мне некогда. Придете в часы приема. Верочка, будут звонить - вернусь через час.
"Мои слова не имеют никакого значения. Все уже решено бесповоротно", подумал я.
Вышел из приемной после него. Успел еще услышать вдогонку:
- Вот так-то, Петенька, не обломилось. Что же к Танюше своей не обратишься за помощью? А она может...
Тогда я решил, что ее слова о Тане всего-навсего еще одна издевка. До того, чтобы понять истинный смысл ее слов, было еще ой как далеко. Сначала мне предстояло увидеть, что означает "не тяните с визитом".
В нашей лаборатории профессор Рябчун, как всегда сосредоточенно грызущий карандаш и углубившийся в бумаги, оторвался от своего занятия, внимательно посмотрел на меня.
- Чепэ?
Большую часть маленького сморщенного лопоухого лица добрейшего Кирилла Мефодиевича занимали очки в массивной оправе, и казалось, что ему тяжело их носить. Выдающимся был нос, на котором они держались, - длинный, как бы про запас.
"Сегодня же Вера раззвонит, как я ломился к директору и что он мне сказал", - мелькнула мысль.
Я рассказал профессору о разговоре с директором. Он только грустно приставил карандаш к подбородку, словно собирался его проткнуть.
- Эх, Петр Петрович, в детстве дрались умеючи? - А что? - Сразу видно мало доставалось. Или наука не впрок пошла? Что же вы на рожон-то лезете? И мышке ясно: все уже решено и подписано, - подтвердил он то, что я недавно понял. - В институте у нас за мою бытность перебывали сотни анонимок. И на замов 6 том числе. Разве ж какую-нибудь так проверяли? Что же вам разжевать надо? - и принялся за свой карандаш...
... Через два дня на доске объявлений появился приказ об отстранении от должности заместителя директора института "по состоянию здоровья" Логина А. И. А еще через неделю Александр Игоревич слег в больницу с кровоточащей язвой желудка.
ЗАЩИТА
- И все-таки защищаться надо, - сказал Кирилл Мефодиевич после моего рассказа о поездке в подшефный колхоз. - Созданная вами формула полигена Л верна. Это доказали массовые опыты. Непредвиденные последствия - издержки применения полигена. Пусть отработкой методики занимаются практики. А мы им поможем, если понадобится...
У меня оставались сильные сомнения, и я не умолчал о них. Но обычно такой осторожный Кирилл Мефодиевич теперь даже разозлился. Венчик седых волос, обрамляющий розовую лысину, вздыбился. Он приставил к моей груди указательный палец, как дуло пистолета, и начал стимулировать:
- Сколько можно тянуть с защитой? Отзывы получены, лучшие бывают редко. Вот профессор Войтюк пишет, настаивает, что диссертацию следует представить даже не как кандидатскую, а как докторскую. Войтюк-то на этом деле две собаки съел.
- А обстановка в нашем институте? - робко возразил я, в глубине души желая, чтобы он и это мое возражение опровергнул. И Рябчун тотчас пошел мне навстречу:
- Ну, знаете, сверхосторожный друг мой, может быть, вы еще станете приноравливаться к настроению этого пройдохи Владимира Лукьяновича?..
Он задумчиво подергал себя за кончик длинного носа, выщипнул из него какой-то волосок, чуть скривился от боли и тут же забыл о ней. Потом взялся откручивать себе ухо, рассуждая:
- Ваши опасения еще можно понять, если бы вы работали в отделе Александра Игоревича под его непосредственным началом. Но в данной ситуации мы нейтралы, швейцарцы, у меня с Евгением Степановичем давно и бесповоротно установились ровные деловые отношения. Трое членов совета - мои однокашники еще по университету, академик Михайленко, - тут он почему-то бросил косой взгляд на Таню, хлопотавшую у синтезатора, - весьма благосклонен к нашему ведомству. И потом, в конце концов, возможные камни преткновения выявит предварительная защита... Одним словом, подымайте флаг на мачту - и вперед!
Когда я стал пересказывать Тане наш разговор с профессором, оказалось, что она его каким-то чудом слышала и запомнила слово в слово, хоть и находилась не очень близко от нас и была как будто целиком поглощена работой. Поражаясь феномену женского слуха, я не удержался от шутки:
- Неужели у тебя такие большие уши? - Вытягиваются по мере надобности. Как у зайца. - Как у верного пса, - поправила она меня. - И учти, что в защите твоей диссертации и продвижении на новую должность заинтересован не ты один, - блеснула лукавым взглядом, - хоть и не очень верится в успех "предприятия"... - Так мне защищаться или нет? - растерялся я. - Конечно, защищайся. Кто не рискует, тот не проигрывает. - А кто не проигрывает, тот не учится на своих ошибках, - передразнил я. - И не научится до глубокой старости. Последнее слово по несогласованному правилу должно было оставаться за ней. В этом она была непреклонна, говорила: "Хорошие семейные традиции закладываются до женитьбы".
Анализируя ситуацию в институте, я нисколько не сомневался в провале защиты. Но все эти сторонние понукания сделали свое дело: во мне проснулся дремлющий где-то на границе сознания и подсознания "экспериментатор". Он был весьма любопытен - до садизма. И теперь со злобным сладострастием он пришпоривал меня, нашептывал: "Почему и не попробовать? А вдруг?"