— И часто по дворцу разгуливают ядовитые твари пустыни?
— Первый раз за последние лет десять, насколько я помню.
— Как мог скорпиутец проникнуть внутрь?
— Как угодно. Дворец не закрытая цитадель.
Глаза Рем-Таля непроницаемы и спокойны.
— В пустыне подобных существ миллионы. Вы же видели сами. Иногда они проникают в мир людей.
— Кто он был, этот погибший стражник?
— Позвольте спросить, а почему вы спрашиваете?
— Извольте ответить? — в тот ему проговорила я.
Мы снова смотрим друг другу в глаза. Не знаю, почему, но мне так хочется его уязвить. Увидеть его эмоции, его чувства. Даже его ярость.
— Диок Страм, сорок семь лет. Служил во дворце уже двадцать лет. Был надежным человеком, не раз получал награды за свой труд. Женат, двое детей. Они получат компенсацию презренным заратуром, естественно. Вас что-то ещё интересует?
"Да!" — хотела бы я сказать, но не говорю. Я никому не могу доверять, я даже своим собственным ощущениям, своим собственным глазам и ушам не доверяю. Но мне почему-то не по себе.
До пирамиды мы добираемся без приключений: лизарды, випиры и скорпиутцы и прочие решают обойти нас стороной. Жилище магов, хранилище божественных сущностей угрожающе чернеет на фоне матового золота песка и камня впереди в каких-нибудь трёх сотнях шагов. Оно огромно, а я знаю, что это — только верхушка. Остальная часть скрыта под землёй.
Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить нарисованный собственноручно план. Причудливую вязь подземных ходов, предназначенных для того, чтобы праздные и любопытствующие не тревожили духов-хранителей, помню отчего-то прекрасно — я рисовала его, ориентируясь на один из лабиринтов-обводилок для младших школьников, и он так долго висел, прикреплённый к краю компьютера.
Удобное кресло, в которое можно забираться с ногами. Свет из окна, бьющий прямо в глаза — надо задвинуть жалюзи. Клетчатый пред. Стеклянная коробка сбоку — аквариум? Кружка с кофе с надписью… Надписью… Прикосновение маленькой тёплой руки, вызвавшее невольную улыбку. Сейчас я вспомню всё, вот прямо сейчас…
— Что дальше, Вирата? Прошу прощения, но если час гнева застанет нас на открытом воздухе…
Час гнева наступал с четырнадцатым часом из двадцати трёх, составляющих солнцестой, то есть, криафарские сутки: около полутора часов после солнце безжалостно выжигало всё живое, старательно прячущееся, ускользающее, зарывающееся в песок, ищущее спасительное укрытие или тень. Даже пустынный манник сворачивал свои листья в трубочку и сжимался в некое подобие колючего шара.
— Просите, и дано будет вам, ищите и найдете, толкайте, и открыто будет вам. Ибо всякий, кто просит, получает, и кто ищет, находит, и стучащему отворят*, - важно продекламировала я.
— Что?
— Ничего. План простой — напроситься в гости.
— Я пойду с вами.
— Нет.
— Да.
— Нет!
— Хватит с меня одной совершённой глупости.
— Да не тронут они меня, это же маги, а не струпы.
— Неизвестно, кто хуже, — очень серьёзно произнёс Страж, направляя своего камала к пирамиде. — Если вам нет дела до своей безопасности, проявите милость ко мне. Здесь жарко.
Сказать по правде, я не вспомнила бы, где вход, самостоятельно. К счастью, за счёт ежемесячных нескончаемых очередей даже в песке наблюдалось некое подобие протоптанной дороги, безошибочно указывавшей направление к одной из черных каменных стен Пирамиды, на первый взгляд ничем не отличавшийся от остальных.
В "открытый день" проход, понятное дело, был открыт. А что делать сейчас мне? Действительно, что ли, кулаком побарабанить: кто, мол, кто в пирамидке живёт?
* * *
* цит. из "Евангелие от Матфея"
Глава 36. Криафар.
— Помогите мне спуститься. То есть, спешиться, — я держусь за поводья, цепляющиеся, кажется, за небольшой колышек, воткнутый куда-то в нос несчастной животины. — Рем-Таль?
Страж погрузился в созерцание пирамиды настолько, что ответил не сразу. Покосился на меня с таким видом, словно решал, а не лучше ли притвориться глухим, но в итоге кивнул и молча похлопал по багровой спине камала, вынуждая пустынного хищника опуститься сначала на передние, потом на задние колени, приближая вожделенную землю к неумелому всаднику.
Песок казался горячим даже через подошву сандалий. На месте этих беспечных людей в местах, где водятся скорпиутцы и змеи, я бы носила охотничьи сапоги до середины бедра — и плевать на жару, но у Рем-Таля и остальных явно был свой взгляд на местную моду. Без лишней просьбы мой Страж протянул мне кожаную флягу с водой. Примерно десяток шагов спустя мы уже перекусили какими-то сэндвичами с крайне солёным вяленым мясом и запили чем-то горячим и сладким. Странные взгляды на пустынную пищу. Сначала жажда действительно усилилась, а потом внезапно отступила, и мы достаточно долго ехали, не испытывая необходимости тратить драгоценную воду.
Пирамида казалась цельной и мёртвой. Хран, дом и темница для магов-уродцев, огромный памятник уснувшим божествам и саркофаг огненной Лавии, навсегда ставшей его неотъемлемой частью… Я стояла и смотрела, а Рем-Таль, сдержанный, недвижимый и в то же время невыносимо, раздражающе ироничный, стоял за моей спиной, удерживая за поводья обоих животных, вяло переступающих мозолистыми тонкими ногами. Внезапно я почувствовала толчок — вероятно, один из камалов не удержался от соблазна ухватить поперёк хребта юркую маленькую каменку, пустынного грызуна, большеухого, длиннохвостого, нещадно поедаемого всеми, кто больше его хоть на пару миллиметров.
Отпрыгнув от оголодавшего зверя, я вдруг почувствовала, как ноги утопают в мягком песке. Поначалу это показалось естественным, я попыталась нащупать ступнями какую-то твердь — но безуспешно.
— Вирата! — голос Рем-Таля сочился тревогой, как кровью — непрожаренный говяжий стейк. — Что…
Хотела бы я знать — "что"! Ноги проваливались в песок, как в болотную трясину, по щиколотку, по колено… я забилась, будто зацепившаяся за клейкую ленту муха.
— Вирата, спокойнее, это не поможет! — голос Рем-Таля, напряженный, но уравновешенный, слегка отрезвил, вырвал из топи паники. — Не думаю, что нас хотят убить… Скорее, задержать до процедуры знакомства.
— Негостеприимно, — буркнула я. Действительно, стоило перестать сопротивляться, и песочная трясина словно бы тоже притихла, продолжая, тем не менее, прочно удерживать меня за голени. Я хотела продолжить свою обличительную речь, но вдруг бросила взгляд на пирамиду — и застыла. Кусок черной каменной стены выцветал, становился полупрозрачным, растекался чёрной дымкой. И в новообразовавшемся пролёте стоял худенький подросток со странным, словно бы кукольным, неестественно ровным оранжевым лицом. В руках у него, самым невообразимым образом извиваясь, как живое, длинными змееподобными корнями, находилось уродливое растение с мясистыми тёмно-зелёными листьями.
Несмотря на то, что растеньице было страшное, песочная ловушка — препаршивая, а паренёк мог бы сниматься в ужастике без грима, я почувствовала тепло в груди.
И жалость.
И вину.
И боль.
Маги не были главными героями Книги, но именно их я чаще других рисовала в блокноте, именно их представляла себе отчётливее, чем кого бы то ни было.
— Вертимер, — выдохнула я. И едва не добавила: "Прости. Простите меня — за всё".
* * *
Так трудно смотреть на него, тоненького, невысокого, насупленного мальчишку — и понимать, что в его теле живёт взрослый, да что там взрослый — стопятидесятилетний! — мужчина.