– Да-а-а, – глубокомысленно изрек металлист, проворно прыгая в укрытие. – Любишь ты это засушливое место, – издевательски произнес он. – Интересно, тут когда-нибудь ясно бывает?
– По крайней мере, здесь по ночам в апреле не бывает собачьего холода, – нашлась я. – И потом… Смотри, он уснул!
– Так он, поди, трое суток не спал, – с грустью глядя на родителя, сказал сын. – И неизвестно еще, чем до этого киднепинга занимался.
Металлист снял с себя куртку, приподнял осевшего на бетон предка, постелил, после чего опустил отца обратно. Мы устроились рядышком, на моей куртке. Я безо всякой задней мысли прислонилась к товарищу – так было теплее. Он замер прямо, не шелохнувшись, видимо, спугнуть боялся. Дождь прекратился, темнота потеряла свою густоту, и через минут пятнадцать рассвело окончательно. Вскоре показались первые монахи, из расположенного неподалеку буддийского монастыря Нань Путо. В руках они несли теннисные ракетки – вопреки представлениям европейцев об усердной и поголовной практике ушу среди монастырских жителей.
– Единственное, чего тут нет, – грустно сказала я, глядя на то, как монахи ловко попадают ракетками по мячику, – так это сумерек. Ну, или почти нет, – поправилась я. Эти скудные пятнадцать минут – не в счет.
– Любишь сумерки? – с интересом посмотрел на меня металлист.
– Очень, – ответила я. – Вот как-то… – начала было я рассказывать историю о том, как провела конец июля в Хибинах, и какие там были долгие и красивые закаты длиной в ночь, но потом вспомнила, что закончилась эта история совсем неромантично. – Впрочем, не будем об этом.
– Что так? – внимательно посмотрел на меня спутник. – Дай догадаюсь, история твоя связана с… молодым человеком? И она плохо закончилась?
– Боже, какая проницательность! – ощетинилась я. – А говорил, людей не чувствуешь.
– Так то люди, – протянул металлист. – А то ты…
– То есть? – не поняла я. – Я, по-твоему, не человек, что ли?
– Вообще-то, я не это вовсе имел в виду, – с полуоборота завелся металлист. – Но, если тебе так угодно, то…
– Бездна взаимопонимания, – прокомментировали откуда-то сбоку. – По идиотизму разговор тянет на диалог героев латиноамериканской мыльной оперы. Все, ах, как красиво начиналось, и как, фи, печально окончилось.
Что же, метко подмечено, ничего не скажешь. И, если честно, я была безмерно благодарна этому своевременному комментарию – уж больно цапаться с Илюхой надоело. Вроде бы, так душевно общаемся, все хорошо, и вдруг – как коса на камень находит. То я непонятно зачем на рожон лезу, то он. К чему бы это?
– Илья, а ты не представишь мне свою даму? – продолжал тем временем предок, внимательно изучая мое лицо. – Как зовут это очаровательное создание?
– Лиса, – не стала дожидаться польщенная я, пока металлист перестанет сверлить предка недовольным взглядом. – С ударением на первом слоге.
– А меня Олег Евгеньевич, – назвался родитель. – Вот и познакомились. Кстати, спасибо вам, ребята, – поблагодарил он нас, – за своевременное вмешательство. Сын мой, ты мне ничего рассказать не хочешь?
– Может, переберемся куда-нибудь в более гостеприимное место? – вспомнив, в каком положении еще совсем недавно находился немолодой уж Илюхин предок, предложила я.
– И куда мы направимся? – осведомился металлист. – Далековато наш транспорт окажется от места десантирования.
– Тогда в Заповедник, – вздохнула я. – Держитесь крепче, ребята. Готовы?
И пусть меня обзовут «детским садом» третий раз за неполные сутки.