Мы, не сговариваясь, сорвались с места. Пока я дрожащими ногами попадала в уже выстиранные, но все еще мокрые кроссовки, дед Макс вводил нас в курс дела. Как оказалось, презренные древогубцы были очень хорошо подготовлены – у них оказался сильнейший амулет, способный нейтрализовать специфическую стягивающую магию стража местности. Кстати, сами они оказались не ахти какими магами – если бы не вышеупомянутая магия амулета, Манька их удавила бы в два счета. Впрочем, то, парни оказались магами никудышными, я и так поняла. По их сногсшибательной тактике боя.
А Мане и вправду было плохо. Она лежала возле Дерева, вся какая-то вялая и апатичная. Если сосновое бревно, снабженное кошачьей головой и многочисленными лапами-корнями, вообще может быть вялым.
Друиды, конечно же, смолу остановили сразу же. Но ужас ситуации заключался в том, что амулет нес в себе заряд сильнейшей депрессии. По крайней мере, я так просекла ситуацию. Поэтому наша Маня, еще совсем недавно столь доблестно сражавшаяся, сейчас пребывала в глубочайшей уверенности, что никогда более она не сможет защитить врата. А, следовательно, и жить ей больше незачем. Единственное, что могли сделать друиды, так это не дать ей умереть немедленно.
– Ну и дела! Вот уж не знала, что у многоножек бывают депрессии, – с сомнением произнесла я.
– Да никогда ее не бывает, – с отчаянием в голосе отозвался Начальник. – Эмпатов призывали?
– Призывали, не действует. У нее ушла вера. Совсем. Во чтобы то ни было вообще, и в свои силы, в частности. Она никому и ничему не больше верит. Тут наигранное веселье не поможет… – понурился старший друид.
При этих словах в моей голове, слава богу, не отягощенной многими знаниями, зародилась мысль. О чем я и поведала деду Максу. Правда, тут же оговорилась, что, мол, мысль-то, скорее всего, неумная. Что с новичка взять?
– Это ты зря так себя критикуешь, – наставительно ответил старший друид. – Новичкам везет, забыла? А что за идея? – с надеждой поинтересовался он.
Я принялась сбивчиво объяснять. Борис Иванович оторвался от разглядывания Манькиных закрытых век, и подошел поближе. Я, краснея от ответственности, говорила, что когда упомянули про депрессию, подумала, что влюбленность – вот лучшее лекарство от всех болезней. Кроме безденежья. А еще, нет силы мощнее толпы. А у меня как раз было в жизни такое переживание – первая любовь и замечательный концерт. Правда, все это было загнано подальше в закоулки памяти, так как любовь оказалась неудачной, и меня постигло разочарование в людях. И петь я совсем не умею. Но, может быть, если у кого-нибудь есть запись… Я все объясняла и объясняла, а лица окружающих все светлели и светлели.
– А что, это мысль, – наконец сказал Борис Иванович. – Можно попробовать. Я тебе сам помогу вспомнить. А что за концерт?
– «Иваси», 1996 год, по случаю Дня Физика.
– Подойдет! – окончательно просветлело лицом начальство. – Если я не ошибаюсь, их записями в советские времена врачи людей как раз из депрессий выводили. Макс, звуком разуважишь?
Старший друид только кивнул. Вскоре с необъятного дерева зазвучали «Иваси». И тут же смолкли в преддверии действа. Итак, все готово! А меня начальство взяло за руку и подвело к Мане. Мы сели рядышком с ней на удобные пенечки, тут же выращенные друидами, и положили ладони на «шкуру» удивительной многоножки. Только теперь я поняла, что это вовсе не шерсть и не чешуя покрывала достойную нашу Маню. А практически невесомая рыжая сосновая кора. Вокруг кольцом выстроились друиды и взялись за руки.
– Готова? Начали!
И я тут же провалилась в воспоминания.
Первый курс. Весна. Май. День Физика, толпы пока еще трезвых собратьев по факультету. Пивной забег кругом памятника Михайло Васильевичу, флаг физфака над крышей химфака, и восторженные вопли собратьев по разуму по этому поводу. Холодрыга страшная, несмотря на май месяц. На мне новая куртка – три месяца копила! И я сама, влюбленная, неуверенная, то ли пригласить Его на концерт, то ли нет – он как-то обмолвился, что бардов не уважает. И второй билет в кармане, купленный на последние деньги. Я тогда его все же не пригласила. Не решилась. Но, если честно, это было неважно – любовь, она же в сердце живет, внутри, а не вовне!
Я почувствовала, как Борис Иванович сжал мою ладонь – не отвлекайся, мол, на глупые рассуждения!
Едем дальше. Итак, концерт. Толпы людей перед первым гуманитарным корпусом. Физики и лирики, в одном месте.
«Есть билетик?» – то и дело раздаются вопросы.
И осчастливленная внезапно свалившимся бесплатным вожделенным прямоугольником бумаги девчонка-физичка. Танька. И, наконец, полный зал народа. И я, сомневаюсь, права ли, что не пригласила. Но рядом сияет все еще не верящая в удачу новообретенная подруга, и сердце переполняется любовью и благодарностью ко всему сущему. На сцене появляются они. Один, почти лысый и второй, небольшого росточка. С гитарами наперевес. Зал взрывается овациями и затихает. Первые шутки, приветствия, аккорды. Концерт. И постепенно разогревающаяся толпа.
Куда не бросишь взгляд, везде вдохновенные лица. Вот вспыхнули первые зажигалки. Меня несет куда-то, я растворяюсь в толпе себе подобных, я люблю! Всем сердцем, всех и каждого! Я и есть любовь…
«Иваси» тем временем поют последнюю песню.
Гимн пофигизму. И все поют вместе с исполнителями. Кто как может, в меру вокальных способностей. И я тоже – мне все равно, кто и как меня оценит. По-моему, друиды тоже поют. Я успокаиваюсь. Все и впрямь будет хорошо. Потом вздрагиваю и открываю глаза. И бессмысленно улыбаюсь. Передо мной огромная кошачья голова с бездонными глазами цвета хвои. Живыми и вполне себе вдохновенными. Получилось! Надо ли говорить, что с Маней после этого случая мы накрепко подружились…