«Вот что я точно умею», – думалось мне, – «так это жечь мосты». Будучи еще студенткой третьего курса, я, ни минуты не колеблясь, продала наследную квартиру в захолустной Тарусе, и, взяв академический отпуск, поехала на вырученные деньги изучать ушу в Поднебесную. Если бы я знала, во что влипну позже, потратила бы буйство натуры на что-нибудь другое. Во-первых, под предлогом дачи нового имени (китайская традиция) мастер обозвал меня «Лиса», что в переводе на русский язык означало «Полная очарования». Мне имя польстило, за год, проведенный в Китае я к нему привыкла, и, вернувшись в Москву, потребовала, чтобы меня именовали так, и никак иначе. Прозвище прилипло ко мне намертво, и никто не называл меня моей прежней и благородной «Евгенией», даже преподаватели, и те поддались дрессировке. И только потом, напоминая всем и каждому, что ударение надо ставить на первом слоге, а не на втором, я поняла, как же была не права.
Кроме того, говорят, имя влияет на судьбу человека…
С тех пор прошло несколько лет, я закончила кафедру математики физического факультета, получила второй дан айкидо и возглавила местечковую секцию традиционного японского фехтования, в которой занимались еще несколько таких же боккеном двинутых, как и я. Кормилась я преподаванием линейной алгебры и всей вышеупомянутой японской физкультуры, и продолжала жить в общаге на Воробьевых горах. Во-первых, это было дешево относительно остальной арендно-квартирной Москвы. Во-вторых, вид из окна был просто сногсшибательный. Ну а в третьих…. А также четвертых и пятых! Мне нравилась ни с чем не сравнимая атмосфера МГУ. Эти лиственницы и ели, водящие хоровод вокруг знаменитой высотки. Порой в минуты вечерней вселенской печали я шла к ним, и подолгу смотрела сквозь пушистые ветки на свет, льющийся из окон здания. Запоздалые студенты, отяжелевшие от изгрызенного за день гранита науки, сползали вниз по широким ступеням, внося оживляющую нотку в мое тотальное одиночество. И мне, сумеречной душе, становилось легче. Я выходила из своего укрытия, шла гулять по хвойным аллеям, и камень, лежавший у меня на душе, неизменно терялся по ходу прогулки…
В замке повернулся ключ.
– Это я, – кивнула мне, вышедшей на звук, Танька. – Телефон забыла.
– Так отдохнула бы от общения-то, – подивилась я. – Такой повод!
– Не-а, – пристально смотрясь на себя в зеркало, дабы избежать негативных последствий возвращения с полпути (примета!), ответила Танька. – Я как раз режим Т9 осваиваю, мне надо практиковаться. А ты чего до сих пор не в парке?
– Да вот, задумалась о своем поведении…
– Это полезно, – подмигнула мне соседка, и, подведя еще раз губы, вышла за дверь.
Не сказать, чтобы Танька была совсем уж неправа. Конечно, определяться в жизни надо, это действительно полезно во всех отношениях, и уважаемо социумом. Но… Вся загвоздка была в том, что любая моя попытка побатрачить на общество заканчивалась в лучшем случае ничем.
Вот, например, в школе я всегда неплохо бегала на длинные дистанции. Бывало, выйдешь с утра пораньше на родные Тарусские просторы, и бежишь себе куда глаза глядят километров десять. Солнышко ласково так светит, не жжет, ветерком тебя обдувает, пташки поют – красота, да и только! Так и бегала бы себе, наверное, до сих пор, если бы не заметил меня на уроке физкультуры приятель нашего учителя, тренер городской сборной физически одаренных тинэйджеров. Обычно тренера, вместо того, чтобы внедрять физическую культуру в школьные массы, квасили в подсобке, но в тот раз понесла их нелегкая к нам в зал на разминку. Физкультурники обвели наше сборище мутным взглядом, синхронно икнули, и уже собирались было ретироваться обратно, но тут одноклассник дернул меня за тощую косичку, и я со всей девчачьей дури помчалась за обидчиком. Тренер сборной ко мне внимательно (насколько смог) пригляделся, и с тех пор мне временно жизни не стало. Начали гонять меня по местному раздолбанному стадиону во славу калужской области вообще и города Таруса, в частности. Впрочем, недолго. Как только мой юный организм, уже тогда отличающийся повышенной вредностью, понял, что его эксплуатируют, то наотрез отказался быстро бегать. Тренер, наблюдая устойчивый регресс в моих занятиях, сжалился надо мной, и выгнал из секции. А я прекратила свои регулярные пробежки по утрам.
Тук-тук. Тук-тук-тук. Условный знак Марьи Дмитриевны – участковый либо пожарные на этаже.
«А мне-то что?» – подумала я. – «Я же уже дала взятку, так что могу заниматься самокопанием с чистой совестью».
Так же обстояло и с учебой на факультете. Мне очень нравились общеобразовательные лекции, я млела от курсов математического анализа и линейной алгебры, бегом бежала на лекции по общей физике. Еще бы – у нас на двух первых курсах ощутимую часть лекций занимал показ опытов: пушка радостно палила, откатом демонстрируя законы сохранения, перегретая жидкость фонтаном сбрасывала лишние градусы при добавлении в нее мелового порошка, а гигантский маятник дисциплинированно сбивал кеглю с табуретки на пятом возвратном движении, подтверждая своим примером наличие в природе силы Кориолиса. Я училась на отлично, но, если честно, лишь на голом щенячьем восторге. Взять те же лекции по астрономии (изначально я училась на астрономическом отделении). На них нам так красиво рисовали картинки расширяющейся Вселенной, и рассказывали захватывающие байки об прытких электронах, добегающих до конца мира, и лезущих по его стенке, а мое неуемное воображение себе их так красочно представляло, что скучнейший, по сути дела предмет превращался чуть ли не в праздник.
А вот потом все стало кисло. После распределения по кафедрам меня припахал научный руководитель к решению задач, нужных ему для докторской диссертации, и вскоре я почувствовала, что начинаю хуже видеть – еще бы, сидеть и часами тупо пялиться в фотопластинки после целого дня учебы! И что-то внутри меня взбунтовалось. Именно тогда я и уехала тренироваться в Китай, а вернувшись в Россию, я перевелась с астрономического отделения на общефизическое, да еще на скучнейшую кафедру математики. Наверное, для того, чтобы романтические иллюзии не питать в отношении своего дальнейшего будущего. Факультет я закончила с отличием, и, проигнорировав удивленные взгляды научного руководителя, гордо отказалась от аспирантуры.
Тук-тук-тук.
Кого еще несет?
Я встала, открыла дверь.
– А Таня здесь? – вопросили меня с высоты двух метров.
– Не-а, – задрала я голову, изучая неандертальскую внешность посетителя. – Заходи вечером, наверняка застанешь.
На лице парня отобразились немыслимые усилия, затраченные на мозговую деятельность. По правой щеке поползла струйка пота.
– Ну, тогда я пошел на тренировку, – пробурчал себе под нос этот наверняка баскетболист, и, побрел, возвышаясь, в сторону лифтов.
Кстати, о тренировках… Я машу ногами пять раз в неделю как китайская чемпионка (и да не помру я от скромности). Однажды передо мною мелькнул страшный призрак прошлого – меня заметил прогуливающий по Воробьевым Горам тренер российской сборной по ушу. Сказал, что у меня есть шансы, способности, золотые пьедесталы в недалеком будущем, и еще много чего. Я обещала подумать, но уже тогда знала, что, вероятнее всего, откажусь. Так оно потом и вышло, потому что, я, прислушавшись к собственным желаниям, поняла, что мне ни разу не хочется пахать ни на дядю, ни на Родину. Потому как мой на редкость своенравный организм, дабы избежать каторжного труда во благо непонятно кого и чего, вероятнее всего, подстроил бы мне очередную подлость уже через месяц от начала изматывающих, вытягивающих все душевные силы тренировок. А уж в чем бы это выражалось, в затяжной пневмонии или множественном переломе нижних конечностей – дело десятое, но тренироваться бы я так или иначе прекратила. И плакали тогда мои утренние занятия, а мне не хотелось предавать ни себя, ни свою радость от простых движений, ни утреннюю гармонию с окружающим университет хвойным парком и его обитателями.
Тук-тук-тук. Очень уверенный. Такой бывает только у…
– Откройте, милиция! – раздался пропитый бас.
А кому я, скажите на милость, взятку сегодня давала? И… вообще, ну почему я до сих пор не на улице?
Эти неконструктивные «охи» и «ахи» вертелись в моей голове, пока я открывала дверь – все равно отсиживаться было бесполезно, у доблестного участкового ключи запасные от всех номеров имелись.
– А, это ты, – широко улыбнулся в предчувствии наживы хорошо, и, увы, печально знакомый мне мент. – Ну как, ты все еще прописана в своей Тмутаракани, али в аспирантуру поступить удосужилась?
– Денег нет, – широко улыбнулась я, костеря в душе нерасторопную Дмитриевну, задержавшуюся с взяткой, на чем свет стоит. – Но сто рублей могу от щедрот выделить.
– Давай, – тяжело вздохнул участковый с таким видом, словно это он давал мне в деньги, а не я ему. – Но чтобы к концу дня… – нахмурившись, он псевдо-грозно посмотрел на меня. – Короче, ты в курсе.
И с довольным видом удалился. Я какое-то время смотрела за тем, как он шел по обшарпанному коридору, изучая номера дверей и сверяясь с какой-то бумажкой в руке. Наверное, это был список таких же бедолаг, что и я, официально прописанная все в той же Тарусе, и не зарегистрированная в общежитии.
Так и выходило, Танька была кругом права, приставая ко мне с аспирантурой. Но мне так не хотелось играть по чьим-то правилам «в большом», то есть, бесцельно коптить небо в работе на дядю, что я предпочитала идти на уступки «в малом».
Мент тем временем скрылся за поворотом, и вскоре раздался настойчивый стук в дверь, а потом утреннюю тишину снова нарушил пропитый бас. Вторил ему заикающийся вьетнамский говор. Я поморщилась.
«Кажется на сегодня я сыта по горло общением с бдительными органами правопорядка», – подумала я, и, облачившись в спортивный костюм, отправилась на улицу тренироваться.