Избенка, как избенка. Вполне еще крепкая, хоть и не вчера построенная – сразу видать хорошую хозяйскую руку. Во дворе собака лаем заливается, на заднем плане курятники-огороды виднеются.
– Тихо, Волчок! Свои! Иваныч! Сколько лет, сколько зим!
– И тебе привет, Макарыч! Я, как видишь, не один, ты уж пса попридержи, что ли.
– Цыц, Волчок, свои, кому говорят! Глеб Макарович, к вашим услугам, – протянул хозяин руку.
Мы назвались. Я, потеряв остатки приличий, в упор рассматривала хозяина-русофила. Или в этом измерении все мужики так ходят? С длинными седыми космами, бородой по середину груди, вышитой рубашке, подпоясанной бечевой и лаптях?
А глаза-то! Тоже цвет меняют! Сначала вот были серые, а теперь стали насыщенного голубого цвета.
– Проходите, гости дорогие, – не дал мне сделать поспешных выводов о родстве с начальством хозяин. – Чай, проголодались?
– И то правда, Макарыч, мы так неожиданно все вместе собрались, что даже забыли позавтракать. Гоша потом меня растерзает – скажет, что он, мол, готовил, а я его труды проигнорировал.
– Да не посмеет он, – откуда-то снизу раздался эдакий рассудительный бас.
Я аж подпрыгнула от неожиданности. А это оказался всего лишь домовой с басом и русофильского вида.
– Еще как посмеет, – заверило домового начальство. – Это тут вашего брата много, а он у нас – единственный, вот и возгордился. Не поверишь, меня пред гостями в краску вгоняет.
– А ты его ко мне на перевоспитание отдай, – посоветовал хозяин. – А я тебе своего на время.
– Никуда не пойду, – заупрямился домовой. – Мне и тут хорошо. Я ему лучше весточку пошлю. И, совсем вы меня заболтали, я даже поздороваться забыл. Тоша, – поклонился он нам.