Ответить мне не дал открывшийся прямо в зале портал. Катерина было нахмурилась, но, когда оттуда вышло начальство собственной персоной, просияла аки ясно солнышко. Зал так и вспыхнул весь радужными огоньками.
– Не смог удержаться, – смущенно молвил он, шагнул к Хозяйке, порывисто обнял.
Мы деликатно отвернулись, принялись камешки на стенке изучать. Даже пари успели со старым друидом заключить на то, какой цвет чаще всего следует за золотистым. Наставник утверждал, что зеленый, а я – голубой. Правда, до денежных ставок дело не дошло. За спиной кто-то деликатно кашлянул, мы медленно обернулись. Надо сказать, Катерину такой прекрасной я еще не видела. Ее глаза сияли, как две звезды – в первый раз увидела, чтобы набившее оскомину сравнение казалось верным на все сто процентов. Я даже рот раскрыла от изумления.
– Лиса, закрой рот, это невежливо, – обратилось ко мне начальство воспитательным тоном.
– И я вас рада видеть, Борис Иванович, – не потерялась я. – Как жизнь столетняя?
– Нет, ну до чего же наглая молодежь пошла, – с довольным видом сказало начальство. – Ну, тебя я о здоровье спрашивать не буду, и так все ясно. Как дела, Илья? – повернулся Борис Иванович к металлисту.
– Да, вроде как, хорошо, – как всегда, веско отозвался мой спутник. – Только вот Антона не уберегли.
– А, наслышан я и про то, что приключилось с Антоном, и про ваши душевные терзания, – строго посмотрел на меня Борис Иванович. – Наслышан! Ну как она, осознала?
– Спросите сами, – пожал плечами металлист. – Вроде бы во время полета ей получше стало.
«Надо же, какие мы наблюдательные», – подумала я про металлиста.
Начальство обернулось ко мне, вопросительно взглянуло лазоревыми глазами.
– Осознала, – пробурчала я.
Только сейчас, если честно, до этого момента подспудно терзалась совестью по поводу рева Жозефины. Но такое уж было свойство у моего начальства – прояснять всю тьму вещей.
– И как? – заинтересовался Борис Иванович.
– Shit happens, – вздохнула я.
– Гляди-ка ты, – с уважением произнес волхв. – И впрямь осознала!
– Но как же тоскливо туда наступать, – поморщилась я.
– Ничего не поделаешь, Лиса, – грустно ответил Борис Иванович. – Это жизнь.