Тяжело работать с клиентом, который тебя на дух не переносит.
Нет, конечно, Антон Сергеич своего истинного отношения ко мне никогда не показывал — он для этого слишком политик. Однако, факт оставался фактом — мой клиент меня, мягко говоря, недолюбливал.
Егорыч, щуплый сорокалетний живчик, начальник охраны, чьё телосложение и маленький рост уже давно не вызывали насмешек у видавших его в деле профессионалов, не раз говорил:
— Уважение и доверие — вот основа основ. Клиент должен быть на все сто уверен, что ты вытащишь его из любого пекла, даже ценой своей жизни. И что не не разболтаешь лишнего. А ты должен быть уверен, что он защитит тебя в суде, если, спасая его, ты превысишь пределы самообороны, что не "кинет", если станешь инвалидом, и что не бросит твою семью, если ты погибнешь. Уважение и доверие.
Я молчал в ответ. Какие уж тут доверие и уважение, когда меня Антону Сергеичу навязали? Нет, в принципе, у телохранителей и у меня задача была схожа: и они, и я оберегали клиента от опасности. Только вот характер моей защиты таков, что делает меня скорее надсмотрщиком, а это никому не в радость.
Впрочем, когда я узнал, кого мне предстоит охранять, тоже не особо обрадовался — слишком уж важная особа, слишком высокий риск.
Антон Сергеевич Костюченко, директор "РосИмма", тридцать семь лет, не привлекался, не был, не имеет, женат, двое детей.
"РосИмм" — влиятельнейшая госкорпорация, созданная для управления запущенным несколько лет назад проектом по заселению и освоению земель крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока путём контролируемой иммиграции. Директор "РосИмма" распоряжался одним из самых драгоценных ресурсов перенаселённого мира и объектом страстного вожделения всех без исключения стран — богатой, бескрайней, безлюдной землей и принимал решения о том, кто будет на ней жить. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять — его искушать будут куда изощрённее, чем какого-нибудь депутатика гордумы. Взамен одной подписи на бумаге, одного слова, одного намёка, одного байта информации ему будут предлагать такое, перед чем обычный человек просто не устоит.
Обычный человек — но не политик. Политик в своей работе должен руководствоваться исключительно соображениями всеобщего блага. А чтобы он случайно не оступился, рядом с ним всегда я — душехранитель.
Несколько лет назад возмущение народа по поводу наглой коррупции и откровенной продажности тех, кто лицемерно называл себя их слугами, вылилось в массовые беспорядки по всей стране. Именно после этого и нашлось применение нам, людям, обладающим уникальными способностями улавливать подлинные намерения и различать истинные мотивы поступков других — мы должны были предотвращать совершение управленцами поступков под влиянием взяток, шантажа, просьб добрых знакомых и прочих недостойных причин. Мы страховали их честность, мы отвечали за белизну их профессионального "облико морале", мы были "запаской" их совести. Мы заставляли чиновников и политиков быть такими, какими их описывали древнегреческие философы и средневековые мечтатели на страницах утопических трактатов об идеальном государстве.
Мы должны были пресекать соблазны на корню, но если те всё-таки успевали зацепить клиента, в нашу задачу входило не позволить ему принимать решения под воздействием корыстных мотивов. Разумеется, испорченные долгой вседозволенностью сильные мира сего и не подумали бы обращать внимание на наши предупреждения. И тогда та же сила, что нас породила — воля народа, вложила нам в руки наше главное оружие — угрозу публичной огласки. Одним своим словом о недостойном мотиве того или иного поступка клиента мы могли разрушить его карьеру.
Естественно, такое положение вещей не добавляло клиентам любви к своим душехранителям. И, в общем-то, я не мог их за это винить.
Я тесно работал с командой телохранителей, но всегда стоял особняком. Моей главной задачей было не путаться у них под ногами. В спасении души от соблазна лишняя секунда не играет такого решающего значения, как в спасении тела.
На ребят Егорыча можно было положиться — все семеро отличались сосредоточенным взглядом, предельной внимательностью и завидной психической устойчивостью… Я далеко не сразу понял, чего им стоит эта выдержка и как быстро она их изматывает.
— Два-три года, — охотно делился со мной Егорыч, когда я немного пообтёрся в окружении Антона Сергеича и наладил контакты с его охраной, — Максимум — пять. А потом — всё. Слишком высокое напряжение. Ломаются. Сгорают.
Я молчал в ответ. Драматизированная Голливудом, работа телохранителя всегда представлялась мне чем-то гораздо более ярким и динамичным, чем та скучная, будничная рутина, которую я наблюдал здесь: распланировать путь следования, осмотреть помещения и здания, куда направляется клиент, проверить контактирующих с ним людей, обыскать машины… Тоже мне — не выдерживают, ломаются! На такой и не очень-то напрягаться приходится.
А Егорыч продолжал:
— Это ведь работа в постоянном напряжении, а там и до паранойи рукой подать. Каждый миг боишься просмотреть угрозу. Если заметил — боишься, что не успеешь предотвратить. Каждый выходной боишься, что другие без тебя не справятся, не уберегут. Каждый день, возвращаясь домой, боишься, что жена устроит скандал, потому что устала от твоей собачьей работы. Или ещё хуже: что она вообще тебя не ждёт — жена.
Я проработал почти полгода, прежде чем на своей шкуре почувствовал, о чём говорил Егорыч.
На каком-то светском рауте одна молоденькая начинающая телеведущая весь вечер нарезала круги вокруг Антона Сергеича. Окружённый неотразимым ореолом привлекательности, главными компонентами которого являлись власть и деньги, очень молодой для столь значительной должности директор "РосИмма" всегда был желанной добычей для охотниц всех мастей, ничуть не смущающихся его статуса женатого человека. В интересе той девчонки тоже не было ничего такого, чего мне не раз приходилось наблюдать — она стремилась только к собственной выгоде. Однако…
Ранее тем днём я уже завернул звонок какого-то депутата; я отчётливо видел, что тот организовывал вечеринку с надеждой споить там Антона Сергеича, а затем выпытать у него кое-какие сведения — этакий информационный шпионаж по-русски.
Чуть позже я не позволил расторопному пареньку вручить моему клиенту vip-приглашение на открытие нового гольф-клуба. Здесь придумали схему посложнее. Антон Сергеич был заядлым гольфером и вполне мог купиться на это невинное предложение. А вот хозяин гольф-клуба, влиятельный банкир, надеялся найти с моим клиентом общий язык на почве его увлечения, а позже использовать эту дружбу для того, чтобы получить для своей финансовой империи кусок от пирога под названием "проект контролируемой иммиграции".
Позже тем днём подходили напрямую ко мне — безыскусно и прямолинейно, я даже поморщился от того, как грубо они действовали. Предлагали деньги. Эти вообще слабо представляли себе реалии нашей работы; уж чем-чем, а деньгами нас обычно не соблазнишь. В своё время было принято очень разумное решение — лучше не скупиться на зарплату душехранителям, всё равно коррупция обходится государству во сто крат дороже. Нашу беспристрастность тоже надо гарантировать, в конце концов, мы — такие же люди. Да, мы умеем улавливать чужие намерения и мотивы, но это не делает нас автоматически святыми — мы и сами запросто можем пасть жертвами искушения. И ничто так не укрепляет моральную стойкость к соблазнам, как деньги, на которые ты можешь позволить себе всё, что твоей душе угодно.
Конечно, всегда можно зацепить чем-то иным, взять на слабостях. Именно поэтому, отбирая кандидатов на роли душехранителей, старались найти таких, на которых нечем было воздействовать. Идеальным претендентом считался круглый сирота без всяких интересов и слабостей, но с высочайшими моральными принципами. В таком случае на него нельзя надавить обещанием чудодейственного лекарства для безнадёжно больной любимой бабушки или заманчивым отпуском на Мальдивах.
Однако много таких не наберёшь, потому приходилось работать с тем, что есть, то есть с нами, со всеми нашими пороками и "багажом". Давать нам высокую зарплату и возможность утолить самые сильные желания, как то дорогое гоночное авто, отдых на Тихом океане или собственная квартира в новостройке. Словно участников западной программы по защите свидетелей, нас приходилось "стирать" из жизни: новое имя, новая история, новые документы, жизнь с чистого листа. Твои родные не знают где ты; ты на время контракта ни разу не выходишь с ними на связь. Я, например, не виделся со своими три с половиной года. Племяшка уже совсем большая, скоро в школу пойдёт. Мать, должно быть, постарела. И Алёна, наверное, уже давно воспользовалась сказанными мной прямо перед отъездом словами: "Ты вовсе не должна меня ждать". Словами, произнесёнными с тайной надеждой на обратное…
Но даже при таких предосторожностях всё равно оставался простор для возможностей воздействия на душехранителей. И главным из них была женщина. Старо, предсказуемо, но очень эффективно… После профподготовки к женщинам, проявляющим к нам интерес, мы относились с повышенной подозрительностью — это сводило к минимуму риск поддаться корыстному воздействию… и возможность когда-нибудь обзавестись своей собственной семьёй.
Словом, день выдался на редкость напряженным, к вечеру я был на взводе, и в корыстных мотивах будущей звезды эфира, мечтающей всего лишь попросить моего клиента помочь ей пролезть на федеральный канал, мне чудилось что-то большее. Я отчётливо видел, что она не собирается подсовывать ему сомнительный контракт или ласково выспрашивать после секса о том, у кого из представивших программу развития заполярной части Дальнего Востока больше шансов получить разрешение на поселение-иммиграцию с тем, чтобы после продать информацию. Видел, но всё равно не мог расслабиться и удерживал себя от того, чтобы вмешаться, только огромным усилием воли.
На следующее утро неузнаваемая без нарисованного косметикой лица будущая теледива незаметно выскользнула из гостиничного номера. Клиент не демонстрировал никаких признаков оказанного на него "коррупционного" влияния. Мои страхи и опасения оказались беспочвенны.
"Вот так и начинается паранойя", — думал я…
Нет средства более эффективного для получения желаемого, чем шантаж. Он груб, он обычно работает только раз, но он всегда очень действенен.
Пресекать действия клиента под влиянием шантажа тоже входило в мои обязанности — даже если это ломало ему жизнь. Однажды с Антоном Сергеичем такое уже случилось, и это было некрасиво.
В закрытом зале какого-то модного ресторана нас было только трое — мой клиент, министр охраны природных ресурсов и я. Как министр избавился от своего душехранителя для той встречи, я до сих пор не знаю, но в том, что он это сделал вполне сознательно, я не сомневался и потому с напряжением следил за каждым его словом и движением.
На следующий день Антон Сергеич должен был подписать официальное соглашение с Индией о разрешении на заселение части Томской области и на разработку всё ещё неосвоенного железнорудного бассейна. Именно по этому поводу министр и попросил встречи с моим клиентом. Он говорил долго и жарко. Он взывал к разуму и к патриотизму, он оперировал цифрами и примерами, приводил разумные логические доводы и просил одного — не подписывать договор.
Мой клиент слушал собеседника очень равнодушно, и я мог бы расслабиться, но… Доводы, которые приводил министр, находили во мне и отклик, и понимание. Он ведь прав. Отдавать все свои ресурсы другой стране, пусть даже только и на отдельном участке, особенно в период мирового дефицита на них, позволять десяткам тысяч граждан другого государства формировать, по сути, мини-автономию на территории нашей страны — это то же самое, что санкционировать мирную экспансию. Да, территория остаётся за нами, за, новые переселенцы становятся гражданами России. Но ещё несколько десятков лет — и вся восточная часть нашей страны де-факто уже не будет нам принадлежать. Что такое краткосрочная выгода в лице одноразовой прибыли против полной потери части страны в перспективе?
Я сжимал кулаки от злости на то, что вынужден оставаться беспристрастным. Налицо была явная попытка воздействие на моего клиента; для того, чтобы это понять, вовсе и не требовалось особых способностей. Однако моего клиента не пытались как-либо купить или надавить на низменные мотивы. Взывали к его совести. Хуже того, я прекрасно видел, что цели атакующего не несли в себе корысти. Наоборот, они были словно заряжены верой в моральную правоту. Ах, как я завидовал в этот момент телохранителям, у них всё так просто: когда в клиента стреляют, ты его всегда прикрываешь. А что делать мне, если на клиента давят, но подталкивают его к правильному, с моей точки зрения, решению?
Конечно, мне не полагалось судить, я должен был лишь действовать, реагируя на ситуацию, подпадающую под формальные критерии. Однако я колебался, хотя и понимал, что каждое мгновение моего сомнения может очень дорого обойтись.
Мой клиент пока успешно сопротивлялся сам. Он парировал выпады министра экономическими интересами государства, наличием тщательного плана, идущего на благо страны, а также всемирной глобализацией и новой, популярной среди политиков ценностью — мультикультурализмом.
К счастью для меня, министр, сам того не зная, положил конец моим мукам — отчаявшись, он перешёл к шантажу, благо, мой клиент давал для этого массу поводов. Если Антон Сергеич подписывает договор с Индией, компрометирующие фотографии моего клиента в компании какой-то девицы появится в руках его супруги.
Жена моего клиента, ухоженная и всегда чуть отстранённая женщина грамотно оттеняла своего супруга сдержанной элегантностью в нарядах и спокойным молчанием, положенным всегда остающейся на вторых ролях жене политика. Несмотря на то, что Антон Сергеич никак не являлся образцом супружеской добродетели, к жене он относился с искренним трепетом в благодарность за то, что та родила ему двоих детей, и старался ограждать её от всех тревог.
Едва появились фотографии, я уже знал, что Антон Сергеич согласится на условия министра. Знал также, что вот сейчас, когда от убеждений перешли к шантажу, ситуация классическая, и я обязан вмешаться, несмотря на то, что это разрушит семью клиента.
Антон Сергеич долго смотрел на меня, когда я поднялся.
— Ты ведь понимаешь, что предлагаешь мне выбирать между карьерой и семьёй? — спросил он наконец.
О, да, это я прекрасно понимал. Совершенно ясно, что случится, если фотографии окажутся в руках его жены. Но если Антон Сергеич пойдёт на условия министра, я вынужден буду предать огласке факт того, что директор "РосИмма" принял решение под влиянием мотивов, несовместимых в занимаемой должностью, и это будет конец его карьеры.
Однако я был приставлен к Антону Сергеичу не для того, чтобы избавлять его от мук нелегкого выбора.
— Я всего лишь выполняю свою инструкцию, — не глядя на клиента, ответил я.
…На следующий день Антон Сергеич подписал договор с Индией.
Когда "РосИмм" официально объявил о начале закрытого аукциона на иммиграцию в один из самых привлекательных для потенциальных поселенцев регион — один из районов Среднесибирского плоскогорья, я знал, что начнётся самая настоящая война за информацию. Но даже я не предполагал, каких масштабов она достигнет.
Как ни пеклись страны в первую очередь о своей драгоценной государственности, когда перенаселённость достигла критических размеров, они вынуждены были поступиться этим ради блага своих граждан и позволить им стать подданными другого государства — лишь бы только те получили землю, на которой ещё можно что-то производить. А щедро одаренная природой Россия, так и продолжая выживать за счёт ресурсов, а не производства, увидела в этом замечательную возможность заработать.
Выставляя на аукцион один из районов Восточной Сибири, "РосИмм" принимал планы развития от всех заинтересованных государств, рассматривал, сколько людей и каких профессий готова представить подающая заявку страна, какие технические ресурсы она готова поставить, какой процент расходов на освоение предлагает оплатить, какие льготы даёт России в "довесок", а после выбирал наиболее выгодное. Информация о деталях заявки держалась в строжайшем секрете, и страны, ещё не сделавшие свою ставку, готовы были здорово раскошелиться, чтобы заполучить сведения о предложениях конкурентов и перебить их. В свою очередь те, кто предложение уже сделал, тоже были заинтересованы в победе, и они разрабатывали сложнейшие комбинации с целью запуска конкуренту дезинформации — "случайно" просочившиеся в СМИ эксклюзивные сведения, продажа "подлинных данных" инсайдерами и прочее, прочее, прочее.