- А я в следующей жизни стала бы мужчиной.
- Поговорка была: если бы молодость знала, если бы старость могла... НаКонец-то совершенство: могучие старики.
- Отменяется растрата сил человеческих. Только выучился...
- Мне главного нашего жалко. Голова математика, пальцы художника. Обидно двух лет не дотянул.
- Люди прошлого не должны быть обездолены.
- Ученые придумают. Есть же герасимоведение восстановление портрета по черепу. Вот и тело восстановят как-нибудь - по клеточкам, по химии волос, костей, что ли...
- Пушкина. Пусть бы написал о нашей эпохе!
Девушка протягивает другу обе руки.
- Сто жизней проживем вместе, правда?
- Ура! Нашим ученым - ура! Все вместе, хором: ура!
Но мир велик и многолюден. Есть в нем и такие, которые не радуются даже в этот день всемирной радости.
С озабоченным видом набирают они номера на своих браслетах, взывают:
- Справочная, дайте мне позывные Гхора. Через ноль? А профессора Зарека? Тоже через ноль? Безобразие!
В XXIII веке каждый человек с каждым может связаться по радио. Каждый друг знает пожизненные позывные друга, каждый возлюбленный с нежностью шепчет любимое имя и номер любимой. Но есть люди, которых можно вызывать только через ноль - через радиосекретаря, иначе им некогда будет работать и спать. Чаще это знаменитые врачи, знаменитые артисты и знаменитые космонавты. У Ксана тоже номер с нулем. И он сам распорядился дать браслеты с нулем Зареку, Гхору и Ладе. Ведь он знал, что мир велик и даже в праздник радости найдутся несчастные. Статистика говорит, что каждую секунду на Земле умирает один человек. Их близким невозможно ликовать в надежде на будущее. Им надо спасать умирающего сейчас.
- Справочная, дайте номер помощника Зарека, высокого такого, полного, его показывали на экране. Киме 46-19? Спасибо.
И слабенький ток вызова иголочкой покалывает кожу Кима. На его браслете, таком инертном до сегодняшнего дня, чередой проходят незнакомые гости.
Женщина средних лет (выше средних) с малоподвижным, искусственно подкрашенным лицом. Чувствуется, что кожа натянута и выделана усилиями многих косметиков.
- Вы Ким, помощник Зарека? Ох какой милый мальчик! Голубчик, вы, верно, знаете меня в лицо. Я Мата, артистка, я "Девушка, презирающая любовь", я "Цветочница из Орлеана", я "Наташа Ростова". Милый, мне нужна молодость как воздух. Мое амплуа - расцветающие девочки, я не могу играть властных и злобных замоскворецких старух.
- К сожалению, товарищ, все это дело будущего...
Наблюдения... Специальные заседания. До свидания...
Рад бы...
Покалывание.
Глубокий старик. Сухое, желтое, как будто пергаментное лицо.
- У меня, дорогуша, была мечта в жизни: перевести на русский язык "Махабхарату" всю целиком. Но это сотни тысяч стихов, лет тридцать усидчивой работы. Милый, запишите меня на вторую жизнь. Обещайте, тогда завтра же приступлю к работе.
Неприятно разочаровывать людей, но этот хоть подождать может год-другой. А как быть с таким вызовом?
На экране смуглая чернокудрая девушка с заплаканными глазами. Лицо классическое, черты безукоризненные. Она иностранка, русского языка не знает, у себя на родине говорит в рупор кибы-переводчицы. Ким слышит металлический голос машины, чеканящей слова с неприятной правильностью.
- Пожалуйста, будьте любезны, сделайте безотлагательно ратозапись моей мамы.
- К сожалению, товарищ...
- Если бы вы знали мою маму...- не отступается девушка.- Такая доброта! Такое сердце! Такое долготерпение! Нас одиннадцать человек детей, и трое совсем маленькие...
- Рад бы...
- Ну сделайте что-нибудь... Ну прошу вас...
Девушка давится рыданиями, старается сдержаться, засовывая в рот кулак. После заминки киба-переводчица сообщает:
- Непереводимые, нечленораздельные звуки, выражающие крайнее горе и отчаяние.
Почему-то плачущие девушки, в особенности чернокудрые, вызывают у Кима непреодолимое стремление оказывать помощь. Ким берет у девушки позывные (Неаполь. Джули 77-82), обещает то, что не имеет права обещать, и сам через барьер нуля вызывает профессора Зарока.
- Юноша, надо выдерживать характер,- говорит ему профессор укоризненно.Есть решение Ученого Совета: никаких скороспелых кустарных опытов. Гхора надо понаблюдать.
- Но у нее умирает мать, - оправдывается Ким. - Добрая, любящая, мать одиннадцати детей, трое совсем маленьких.
И Зарек сам, вопреки логике, соглашается связаться с Ксаном.
Радиоволны находят Ксана в кафе, что против библиотеки Ленина.
- Женщины все еще плачут на планете, дорогой Ксан.
Как быть?
- Уважаемый профессор, вы наносите мне удар в спину,- говорит Ксан Зареку.- Сами же вы, медики, продиктовали решение: ничего не предпринимать, пока ведутся наблюдения. И будьте справедливы. На Земле умирает ежегодно миллиард стариков. Вчера я вас спрашивал: сколько вы способны оживить? Вы ответили: не более тысячи в год, по пять человек на каждый Институт мозга. Как отбирать эту тысячу из миллиарда? По старинному принципу, который в двадцатом веке назывался протекцией?! Девушка просит Кима, Ким-вас, вы-меня, я разрешаю... Так?
- Я не могу отказать,- упавшим голосом говорит Зарек. - Отказать в жизни! Это не лучше убийства.
- А как быть со всеми остальными, не догадавшимися плакать перед вашим Кимом? Три миллиона умрет сегодня. Их мы не убиваем?
Профессор молчит, понурившись.
- Вот такие терзания нам предстоят, Зарек. Каждодневно кого-то приговаривать к смерти, кому-то отказывать в помиловании!
- Что же сказать этой плачущей девушке, Ксан?
- Ну, черт возьми, чего вы от меня хотите? Есть у них ратолаборатория в Неаполе? Пусть запишут мамашу, положат в архив. А очередность я решать не буду. Совет Планеты решит. Вот соберемся после праздника, примем общий порядок, единый закон продления жизни.
Расстроенный, смотрит он на кипящую толпу. Людской океан на Земле, миллиарды и миллиарды - вот в чем проблема. Дать счастье одному умели еще в Древнем Египте. Но принцип коммунизма: по потребности - всем. Всем! Миллиардам!!!
- Ну что ж, придется внести ясность,- вздыхает он.