- И теперь, - продолжала Надюша, - надо это отдать кому-нибудь
из "наших".
Из "наших"... На волю? Значит - побег?..
х х х
Как бы ни было тяжко в больнице, мало кто думал о побеге. И убежать-то трудно, да это ведь полдела. Если нет того, кто бы спрятал, сделал документы, и много еще чего для жизни "снаружи", то нет смысла и бежать. Ведь если поймают... Сразу в обработку на "Зеро", и, считай, тебя уже нет. Одно из самых страшных женькиных больничных воспоминаний - как водили по этажам больницы пойманную Светку Панченко. Для усмирения желающих. Как не заречешься от побега, взглянув на прямую спину, руки, вытянутые по швам, поджатые губы, бессмысленный взгляд той, что была заводилой и душой всего этажа? Небось, главной мечтой здешних "докторов" было пропустить всех пациентов через этот аппарат! Слава богу, во время работы он давал такое сильное излучение, что его регистрировали в лабораториях других стран, и количество "обработок" контролировалось.
Но так или иначе, а штуковину надо нести. Все молчали. Надюша деланно весело заговорила о том, что она будет страшно рада встретиться с кем-нибудь из "наших", а там уж все равно. Но девчонки знали, что она страдает внезапными сильными судорогами и долгого тяжелого пути ей не вынести. Валентина, несмотря на внушительные размеры, не была ни сильной, ни выносливой, зато отличалась ужасной неуклюжестью. Женька вдруг отчетливо поняла, что выбора нет. Все смотрели на нее. Стараясь выглядеть спокойно, Женька спросила:"Так что там Сонька болтала про прачку?".
Сонька Омелькина была одержима идеей побега. Она вечно носилась с какими-то планами и "новыми сведениями". Ее бледное узкое лицо оживало лишь при разговорах о свободе, а глаза как будто шарили по стенам в поисках подходящей щелки. Кстати, она-таки исчезла при загадочных обстоятельствах. Однажды на перекличке ей было велено собрать вещи и подойти к посту Кривуленции, чтобы куда-то отбыть. Сонька собралась и ушла, и ее отметили во всех списках как выбывшую. Но Елена Всеволодовна из 1-й палаты божилась, что, когда ее вели из бокса мимо "Шишака", она слышала страшную брань Скорпионихи по поводу Соньки, которая вроде бы до поста не дошла. Конечно, в это очень хотелось верить, и по палатам стали ходить легенды о Сонькином побеге.
Так вот, в свое время она говорила о трубах, ведущих из прачки, которые остались от старой канализации и по которым уже не течет вода. Где они примерно могли находиться, Валентина набросала на бумажке, которую потом с важным видом прожевала. "Ну, Женюша, может, и обойдется, - бормотала Валентина, глядя в сторону, - если около четырех выйдешь, часика два туда, два обратно, - можно и на перекличку успеть..." Женька слушала ее и слова долетали как будто бы издалека. Надо было поужинать и идти на линейку Женька старалась ходить и есть, как ни в чем ни бывало, и даже говорила с кем-то, но это все было как в тумане. После отбоя она попросила разбудить ее около четырех и провалилась в нервное забытье.
х х х
Не успела Женька закрыть глаза, как Валентина уже трясла ее, чего-то шепча. Женька встала, плохо соображая, что происходит, и послушно держала руки за головой, пока Валентина прибинтовывала блестящую штуку к ее животу (больные часто ходили с повязками, это не должно было вызвать подозрения). Железяка приятно грела, успокаивала.
- Повезешь анализы, - втолковывала Валентина, а там, дай бог, и до прачки доберешься. Пробуй с запасного хода, дверь, может быть и не заперта... Если Сонька правду говорила, то ты быстро обернешься... Женюша, милая, ты уж возвращайся, мы тебя ждать будем...
Оставив Валентину в растрепанных чувствах, Женька вышла в коридор. Сегодня была смена Бабы Симы, и она сидела на посту - читала очередной детектив. Женька зашла в туалет и выкатила оттуда тележку с банками анализы надо было возить каждые четыре часа. Сестры отлучаться с поста не могли и будили кого-нибудь из больных для такого важного дела. Некоторые, конечно, ругались и норовили послать подальше, кто-то боялся ходить по темным ночным переходам, но те, кого мучила бессонница и духота, сами были рады прогуляться. Продребезжав банками мимо Бабы Симы, Женька довезла тележку до конца коридора и перед тем, как сесть в лифт, записалась в регистрационный лист, чтобы не устраивать Бабе Симе неприятности.
Спустившись на 1-й этах, Женька завезла анализы в лабораторию, где хмурые и заспанные тетки молча выкатили пустую телегу. Неторопясь, Женька потащила ее обратно, но когда дверь лаборатории с треском захлопнулась, как можно тише завела телегу в простенок и взяла в руки свои кожанные тапки. Осторожно прошла назад мимо лаборатории и до самого конца длинного коридора. Там перевела дух и миновала темный тамбур, соединяющий два корпуса: матовые окна были забраны решетками с двух сторон. Последовал еще один длинный коридор, в конце его Женька остановилась и прислушалась: за углом, на посту 2-го отдедения, сидела Кривуленция. Было слышно, как она кашляет и сплевывает в корзину для бумаг, чертыхается и ворчит - читает, небось, чьи-то доносы.
Быстро, чтобы не начать бояться, Женька начала "переход". Хотя Варвара Федоровна долго водилась с ней, уча "делать невидимку" без всяких выкрутасов, лучше было приготовиться. Она увидела перед собой узкую тропу, идущую по выступу скалы - сквозь желтый песок кое-где проросла трава. Слева, под обрывом, билось о камни темное, грозовое море. Оно было далеко внизу, но холодное опасное дыхание его доставало до Женьки, прижимая к серой шершавой скале. Женька сделала пару шагов, стараясь не глядеть вниз. Еще, еще... Песок немного скользил, сыпался, шурша, вниз. Тропа огибала скалу, и было видно только нескольких шагов вперед. Что там, за поворотом - уже или шире, и есть ли там вообще дорога? Сердце стучало так, что из-за его тяжелых толчков в ушах не было слышно шума волн. Кажется, тропа стала пошире... С хрустом вывернулся из-под ноги камень, полетел в пропасть, и медленно поехала за ним земля. Женька распласталась спиной по скале, прижимаясь так, что пуговицы на юбке застревали на колючих выступах. Стараясь переступать как можно быстрее, она двигалась боком, задрав подбородок, чтобы не видеть моря. Вдруг опора за спиной пропала - скала как бы отпрянула назад - и Женька чуть не упала навзничь. Внутри все оборвалось от страха, но потом Женька обнаружила, что стоит на маленькой площадке в углублении горы. Она привалилась спиной к нагретой солнцем стене и закрыла глаза, успокаиваясь. Пост Кривуленции остался за поворотом, Женька стояла в переходе к хозяйственному корпусу. Кривуленция протяжно зевала и скрипела старым рассохшимся стулом.
Эх, Кривуленция, совсем ты бдительность потеряла, старая ты калоша! Пациенты скоро совсем разбегутся, пока ты "ябедами" увлекаешься... Радостный азарт охватил Женьку - прошла, прошла! Теперь до прачечной уже близко, и дорога безопасная - в хозблоке по ночам никого нет. Только бы дверь была не заперта! Пробежав темными коридорами, Женька остановилась в маленьком тупичке перед запасными дверями в прачку. Основной вход закрывался на замок, а эту дверь давно уже перекосило так, что задвинуть щеколду можно было только усилиями нескольких человек. Поэтому ее когда-то просто плотно закрыли и завалили грязными тюками. Слава богу, заведующую прачкой, Наталью Владимировну, интересовали в первую очередь ее собственные маникюр и прическа, а все остальные "мерзкие предметы" типа одежды и постельного белья - постольку, поскольку. Поэтому в прачечной было постоянно грязно и захламленно. Пациенты использовали это обстоятельство в своих интересах именно в прачке можно было делать тайники в кучах стройматериалов, оставшихся от давних ремонтов, не рискуя попасться с поличным (место общественного пользования) и не боясь лишиться своих драгоценностей: уборками Наталья сроду не занималась.
Собравшись с духом, Женька изо всех сил дернула дверь на себя. Та вдруг легко подалалсь и распахнулась так сильно, что треснула Женьке прямо по носу. Боже, как глупо! Кровь сразу брызнула на пол, потекла по губам, закапала футболку. Пришлось посидеть на корточках, запрокинув голову, пережидая неприятность. Нос вроде бы не сломан, уже хорошо...
Закрыв за собой дверь прачечной, Женька направилась к углу, заставленному пыльными ящиками. Там, завернутые в кусок рубероида, лежали две футболки - не больничные, с воли. Хранить такую одежду строго запрещалось, но Лидке все же удалось каким-то образом зажилить свою домашнюю. На память... и с какой-то отчаянной надеждой: а вдруг пригодится. Еще одна осталась от Соньки. Странно, если она все-таки сбежала, то почему не одела, как собиралась?
Женька одела сонькину футболку - голубую, с надписью на животе, а поверх - опять свою больничную, чтобы не испачкать там в трубах. Ну, а если доведется добраться обратно, то можно будет здесь взять любую другую и выйти в чистом.
То, что обещанные трубы нашлись почти сразу, Женьку уже не удивило, все было как во сне. Она легко отодвинула коробки, отодрала решетку, болтавшуюся на двух шурупах, и полезла на четвереньках в узкое отверстие. В трубе было темно, ужасно воняло кислым, но Женьку била лихорадочная дрожь предвкушенияя победы - казалось, еще чуть-чуть и все. В азарте она не замечала мусора, обдирающего колени и ладони - скорей, скорей, на волю. Но время тянулось Женька устала считать повороты, запуталась в развилках и потеряла направление. Поцарапанные руки болели, спина затекла. Стало казаться, что она ползет по кругу, и выхода нет. Узкие трубы давили со всех сторон, Женьку тошнило от страха и духоты. Время от времени она ложилась на живот и плакала, потом ползла снова, не зная, куда. Что-то острое впилось в локоть: пришлось лежа на боку разорвать полосатую футболку и кое-как замотать рану. Потом Женька снова ползла и лежала, в ужасе думая, что умрет еще очень не скоро. Как она могла надеяться, что они оставят такую простую лазейку для бегства? Нет, они никогда не забыли бы трубы, ведущие на свободу. Это ловушка, еще один способ издевательства... Еще один опыт! Смотрят, небось, следят и записывают в толстые журналы...
Много раз Женька хотела лечь и не вставать, чтобы их поганый опыт провалился. Но ползла и ползла дальше. Потом труба стала намного шире, и можно было идти нагнувшись. Пройдя несколько десятков шагов, Женька оступилась, почувствовала, что под ногами нет опоры, и полетела вниз по вертикальному спуску. Она даже не пыталась за что-нибудь уцепиться, ей было уже все равно, уж лучше сломать себе шею, чем ползать по этим катакомбам до последнего вздоха. Но все чувства взровались в ней, когда в глаза вдруг ударил свет!
Женька вывалилась из трубы, и, обхватив голову руками, рухнула на что-то колючее. Ужас не давал двинуться - вот, уже, наверное, несутся со всех сторон белые халаты, схватят, замучают, накажут за побег... Женька сжалась, ожидая ударов - но было тихо. Было так тихо, что зашумело в ушах, и Женька села, тараща глаза, отвыкшее от света. Да это не электрический, это солнечный свет! Явь или сон? На сон не очень-то похоже: какой-то пустырь, заваленный битым кирпичом, железяками, строительным мусором. Сзади здоровенная каменная стена и из нее - ого, как высоко! - торчит обрубок трубы, зияя вниз черной дырой; видно, оттуда она и свалилась. Женька подняла руки - черные, исцарапанные, с обломанными ногтями. Все остальное не лучше... Голубая футболка была вся в пятнах, рваная. Что же теперь делать?
Хотя Женька и понимала всю безнадежность своего положения, на пустыре было так хорошо! Утреннее солнце грело совсем нежно, сквозь кирпичи и гальку пробивалась трава. Женька сорвала листик полыни и потерла его в пальцах ах, она ни о чем не жалела, ради этих минут стоило немного помучиться... Теперь-то уж точно все равно - сидеть вот здесь, никуда не ходить, и все.
Так она и сидела, закрыв глаза, погрузившись в терпкий полынный запах, пока не вздрогнула от звука шагов по кирпичной крошке. По пустырю шел высокий старик в потертой вельветовой куртке и теннисных тапках. Подойдя к Женьке, он старомодно поклонился и сказал:"С благополучным прибытием. Как настроение?"
Это было, конечно, странно, но совсем не страшно. Старикан был такой чинный и дружелюбный, от него просто веяло спокойствием. Женька сказала:"Нормально" и удивилась, как хрипло прозвучал ее голос. Пока она откашливалась, старик уселся на бетонную плиту и сообшил, что его зовут Сергей Иванович и что Надя Рудко просила его встретиться с ней, Женей, и кое-что забрать. Женька подобралась: "Так это вы?.. А как вы узнали, где я? Впрочем, лучше не говорите, а скажите-ка на всякий случай... (Что бы у него спросить, вдруг он все-таки из "докторов"? Вряд ли, конечно, они будут устраивать такой дешевый спектакль, но мало ли... кто их знает, эти эксперименты... Может, это все так и задумано, или девчонок уже успели расколоть... Что бы у него спросить?) Болит ли у меня сейчас левый бок?"
Старик ответил ласково:"Нет, левый бок у тебя сейчас не болит. Правый болит немного, но сейчас перестанет." Действительно, так сильно ныло в боку и вдруг - раз! - как выключили. И в голове вроде бы пояснее стало. Что делать - придется поверить. Женька полезла под футболку разматывать бинт но он уже настолько разболтался, что железяка легко выпала Женьке на ладонь. Солнце заиграло на блестящей поверхности. Ну вот и все, теперь можно и помирать.
- Зачем же помирать? - удивился старик. - Я как раз хотел спросить, какие у тебя планы.
Женька пожала плечами - издевается что ли, какие планы...
- Хочешь вернуться, или?...
- Как же мне вернуться? - проворчала Женька. - Опять по трубам ползать - вряд ли доберусь. А не возвращаться... Куда я денусь? Вон, видок у меня.
- Но ты хочешь обратно?
- Да не что бы хочу - девчонок жалко. После каждого побега такие репрессии начинаются... Не кормят толком, на линейке держат целые дни, передачи не передают - "карантин" называется. Я бы вернулась, только вот... в трубу неохота - Женька посмотрела вверх, в черное отверстие. - Ужас, как неохота.
Женьке вдруг стало интересно - как там, ищут уже небось, забегали? Девчонок небось трясут, нянек. Кривуленция бегает, вся зеленая...
- А вы можете у Надюши спросить, как там у нас? - спросила Женька у старика.
Он покачал головой:
- Ее уже нет там.
- Вот черти! - Женьку разобрала злость. - Что им неймется? И тут покоя не дают, таскают, переводят... Куда же Надюшу-то бедную закинули?
- Она на воле. Все удалось оформить... почти официально.
Казалось, солнце засияло ярче. Ах ты, здорово-то как! Не всесильны, значит, белые халаты, не так уж надежны их запоры, и наша Надюша улизнула из этой душегубки!
Но потом Женька подумала о Лидке, Валентине, девчонках - ведь теперь они не узнают, что замысел удался, что есть надежда. У нее заболело сердце от жалости ко всем, кто сидит в душных палатах в полном неведении, что творится за толстыми стенами. Видно, Женька задумалась надолго - когда она очнулась, старик с интересом смотрел на нее.
- Я хочу назад. Вы можете мне помочь?
Он удивленно переспросил:
- Назад? Ты уверена? Ты можешь остаться с нами.
Женька схватила его за руку и помотала головой - не надо больше об этом. Сергей Иванович пристально посмотрел ей в глаза, -так пристально, что у Женьки закружилась голова и все вокруг стало расплываться, как в тумане.
х х х
Виски ломило так, что трудно было что-нибудь сообразить. Спустя несколько минут Женька обнаружила, что сидит на корточках в каком-то тесном углу, и попыталась встать. Ноги так затекли, что пришлось немного проползти на четвереньках. Из узкого закутка она выползла в коридор и собиралась с силами, чтобы подняться и осмотреться. Вдруг кто-то налетел сбоку, споткнулся и навалился прямо на спину. Раздались сдавленные чертыхания - да что же все это значит? Женька барахталась, пытаясь встать, и вдруг увидела прямо перед собой знакомое лицо: мамочки, это Раиса! Женька замерла с вытаращенными глазами, а Раиса дико заорала:
- Да вот же она! Вот она где валяется! Ее по всем углам ищут, уже собираются карантин разводить, а она, бессовестная, ползает невесть где! Что ты тут делаешь, придурошная?
Женька ничего не могла ответить, только дико озиралась по сторонам: знакомый коридор, хозблок, кажется? В замазанные белым окна проникает свет, значит уже день? Раиса подняла ее с колен и поволокла по коридорам. Всю дорогу она бранилась и шумела, выдавая возможные и невозможные ругательства - видимо, все уже здорово переволновались из-за возможного карантина.
При входе в отделение Раиса с Женькой наскочили на Кривуленцию. Она надсаживалась так, что шея раздулась и покраснела. Дарья слушала ее молча. А рядом стояла сама главная врачиха, и в глазах ее явно читалась досада на такое неприятное происшествие, как пропажа пациентки. Главная врачиха редко появлялась в жилом корпусе и ее не часто обсуждали в палатах. Наверное, поэтому у нее даже не было нормального прозвища, а в редких случаях о ней говорили: Сама приходила, Сама сказала. Конечно, некоторые верили, что Сама, мол, не знает, какие безобразия творятся в отделениях, а если бы знала, то все исправила бы. И даже рвались "открыть ей глаза" на реальную действительность. Но Сама ходила по палатам в окружении целой свиты, и к ней было невозможно подступиться. Женька считала, что ничего ей говорить и не стоит, потому что, когда Сама шла по коридору быстрой деловой походкой, глядя как-то сквозь, на лице ее было написано: "как мне все это надоело".
Увидев разгоряченную Раису, которая предъявляла всем Женьку, как найденный клад, Кривуленция заткнулась на полуслове, а Сама, показав тонким пальцем, спросила:"Эта?" Убедившись, что ЧП все-таки не случилось, она сразу переключилась на какие-то другие важные дела и поспешила прочь, бросив Дарье:"В штрафное отделение ее на неделю".