— Три часа… — начал было я, словно китайские говорящие часы, называть текущий час, но тут произошло нечто непонятное. Кто-то негромко зашипел, бумкнул и сильно брызнул мне в лицо ледяной — март же на дворе! водой.
А через пару мгновений кто-то еще и дал мне по голове.
Я упал на влажную землю.
Рядом со мной лежал Гордей.
Пацан хохотал, схватившись за живот.
— Ты что, с ума сошел? — рассердился Гордей, вставая. — Ты же мне чуть башку не снес! Если бы я вовремя не упал, так и было бы!
Я сконфуженно поднялся.
— Да меня этот пацан… Сам не понимаю, как такое могло случиться. Я всего лишь на часы хотел посмотреть…
— И заодно нажал на поршень шприца. А ракета, едва взлетев, упала тебе на голову, — засмеялся и Гордей.
Я оглянулся в поисках пацана, из-за которого попал в смешное положение. Ну, я сейчас ему… Но пацан исчез так же неожиданно, как и появился.
Я отряхнул с плаща капли воды и попробовал отчистить грязь, но мне это практически не удалось. Гордеева куртка в этом смысле оказалась гораздо практичнее — несколько мокрых пятен, и все. А мой новый плащ…
— Ладно, спасибо за представление, — сказал я. — Рад, что у тебя все хорошо.
— Как, ты уже уходишь? — огорчился Гордей. Я его прекрасно понимаю: разговаривать с умным собеседником гораздо приятнее, чем с малолетками, жаждущими новых нарядов. Пока они жаждут их для своих Барби, лет через десять точно так же будут жаждать для себя. Впрочем, не точно так — гораздо сильнее! Но Гордей при деле, деньгу зашибает, а я что? Развлекаю его?
— Ухожу. Свежим воздухом подышал, голову проветрил — пора и поработать.
— А чем ты сейчас занимаешься? — вспомнил Гордей, наконец, и обо мне. Но у меня уже не было настроения лясы точить.
— Как-нибудь потом расскажу. Пока!
— Жаль, не поговорили толком. Может, заскочишь ко мне как-нибудь? Вот визитка.
Гордей вытащил из заднего кармана брюк бумажник, а из него самодельную визитку, распечатанную на лазерном принтере.
«Анатолий Гордеев. Директор кукольного ателье мод. Главный конструктор ракетных систем» — прочитал я, и мне тоже, как тому пацану, стало ужасно смешно.
Директор… Главный конструктор…
Я не смог удержаться от смеха, но Гордей не обиделся.
— Нынче в кого ни ткнешь пальцем — или директор, или президент, в крайнем случае частный предприниматель. Ну, и я решил не отставать от моды… Позвонишь?
— При случае. Я не директор и не президент, так что у меня визиток нет.
— Но ты все там же живешь, на Оболони?
— Ага… В девятиэтажном особняке.
— Тогда твой телефон у меня где-то записан. Заходи, поговорим.
— Как-нибудь, — повторил я, пожал Гордею руку и пошел вверх, в сторону Андреевской церкви.
У меня почему-то испортилось настроение.
Почему? Мой новый плащ, возможно, теперь придется сдавать в химчистку… Нет, не из-за этого. А из-за чего?
Гордей, когда мы еще вместе в НИИ работали, делил всех людей на идейных и безыдейных. Но, конечно, не так, как это в свое время делали коммунисты. Идейные, согласно Гордеевой классификации — это люди, способные генерировать новые идеи. К таковым он причислял себя, своего коллегу Витьку Бевзенко и — видимо, чтобы не обидеть — меня. Ну, и еще пару-тройку человек. Все те, кто не способен был решать технические задачи на уровне изобретений, были, в представлении Гордея, безыдейными. Потом, когда науку и технику в Украине и России начали планомерно уничтожать и мы все, идейные и безыдейные, в поисках хлеба насущного подались кто куда, Гордей это сделал одним из первых. Я еще подумал тогда, что Гордею волей-неволей придется перейти в стан безыдейных. Ну много ли простора для творчества при шитье кукольных платьев? Однако, как ни странно, Гордей так и остался идейным. А вот я… Жена требует денег, дочки — нарядных платьев, вкусной еды и развлечений, а я, работая то на двух, то на трех работах, пытаюсь «обеспечить семью». И времени для чего-то своего, заветного практически не остается. Ни времени, ни сил. Может, я что-то не так делаю? Может, мои нерожденные идеи все-таки важнее сытной жизни красавицы-жены и двух соплячек, все потребности которых можно свести к классическим «хлеба и зрелищ»? (В современной интерпретации — гамбургеров в «Макдональдсе» и телевизора…)
Я попытался продолжить ход мысли Гордея. Как можно заставить компьютеры сами себя ремонтировать, обслуживать и даже обеспечивать электроэнергией? Собственно, на полностью автоматизированных производствах… Да нет, почти весь персонал на таких производствах — это техники по ремонту и обслуживанию. И электроэнергии такие заводы потребляют — будь здоров! Никаких солнечных батарей не хватит… Впрочем, Гордей что-то там про «Возвращение Рамы» говорил. Компьютер на органических молекулах? Но работы эти пока — на самой ранней стадии научных исследований. И даже не исследований, а выдвижения идей. Ах, ну да, Гордей же у нас идейный…
Едва я вышел на Большую Житомирскую, вплотную к тротуару проехал джип и обдал меня хоть и весенней, а все-таки грязью. Чертыхнувшись, я принялся стряхивать капли с брюк и даже плаща. Вот скотина… Я имею в виду водителя джипа. Какая-то интересная мысль мне чуть было не пришла в голову. Я ее уже почти начал думать. А этот придурок…
На этой злобно-грустной ноте я тогда и закончил. И, возможно, никогда даже не вспомнил бы о нашем с Гордеем разговоре, если бы он не позвонил мне примерно через полгода. Совершенно неожиданно позвонил — мы ведь с ним даже не друзья. И почему он меня для такого выбрал, а не того же Витьку Бевзенко? Жил бы я сейчас спокойно, безо всех этих проблем. А теперь…
Было начало сентября. Погода стояла чудная: днем жарко, хоть в рубашке ходи, и солнце. Мы совершенно случайно встретились с Гордеем возле нашего универсама. Его недавно отремонтировали, переоборудовали, превратили почти что в супермаркет. Я как раз купил пару лампочек на сорок ватт дочки в очередной раз, выясняя отношения, свалили на пол настольную лампу; они у меня почему-то дерутся, как мальчишки — а Гордей выходил из продуктовой половины с батоном, кефиром и банкой консервов. Если бы я не знал наверняка, что он женат, подумал бы — холостяк добыл себе ужин и тащит в свое одинокое логово.
— Привет! — окликнул меня Гордей.
— Ты? Какими судьбами? Пролетая над Парижем?
— Не совсем. Я теперь живу в вашем Париже, — улыбнулся Гордей, и улыбка его мне не понравилась. Кажется, он не испытывал ни малейшей радости от того, что переехал к нам на Оболонь, хотя район считается неплохим: и метро есть, и Днепр близко.
Мы вышли из универсама и остановились недалеко от входа.
— Купил здесь двухуровневую квартиру в элитном доме? — неудачно пошутил я. Неудачно в том смысле, что шутка могла получиться злой. А что, если Гордей вынужден был продать свою большую квартиру и купил маленькую, чтобы элементарно не помереть с голоду? Такое сейчас сплошь и рядом происходит.
— Гостинки не бывают двухуровневыми, — еще более грустно улыбнулся Толик. — Я теперь один живу, — предупредил он мой следующий вопрос. — Жена ушла от меня пару месяцев назад. Нашла себе бизнесмена — хоть и не крутого, скорее всмятку, но все же… Он купил мне гостинку, жена с дочкой переехала к нему, а у нас пока тесть с тещей живут, приехали из села. Помрут квартира дочке будет.
— Теперь понятно, почему у тебя в пакете — ужин аристократа.
— Жаль время на приготовление еды тратить. Знаешь, я даже рад, что все так получилось. Теперь никто и ничто не мешает мне заниматься главным.
Кажется, мне в очередной раз предстояло стать громоотводом, спасающим Гордея от молний его странных идей.
Я посмотрел на часы: начало девятого. Мне сегодня предстояло еще постирать свои носки и сорочки — у жены была аллергия на стиральный порошок; детские и свои вещи она еще как-то стирала хозяйственным мылом, а вот мне приходилось обслуживать себя самому. Но это не займет много времени, минут десять я вполне могу потратить на болтовню. Впрочем, разговоры с Гордеем небезынтересны — будет о чем поразмышлять на ночь глядя.
— И какую же глобальную проблему ты сейчас решаешь? — произнес я именно те слова, которые жаждал услышать Толик. — В прошлый раз, помнится, ты хотел осчастливить человечество саморемонтирующимися компьютерами, работающими от солнечных батарей.
— Я и сейчас работаю в этом направлении. Только то же самое меня тревожит уже с другой стороны. Я пытаюсь найти ответ на самый общий, философский вопрос, — сказал Гордей и резко посерьезнел.
Мне обсуждать философские вопросы совершенно не хотелось.
— В чем смысл жизни, что ли? — попытался я свести разговор к шутке.
— Это — частный вопрос. Ответ на него прямо следует из ответа на вопрос более общий. Догадайся, какой?