У бодрствующих один, общий, мир, а каждый спящий отворачивается в свой собственный.
Очнувшись, я первым делом жадно глотнул горячий, пропитанный запахами раскаленного металла, пота и испражнений воздух.
— Ну что, учитель, очухался? — спросил Туути и дружески почесал у меня за ухом.
Бывший страж отпустил бороду — густой, из мягких перьев воротник напрочь закрыл шею и плечи. Был он в том же, изрядно поношенном, помятом панцире, натянутом на длиннополую рубаху.
Поддерживаемый Петром и Павлом я сел. Туути подал стакан воды, я с жадностью выпил, затем постарался мысленно вызвать Быстролетного.
Бесполезно, связи не было.
Вокруг меня были старые знакомые: Хваат и Неемо, Якуб, физически очень крепкий Иеремия, а также Левий Матвей. Подале Тоот, сидевший с группой последователей из секты борцов за освобождение рабочих разрядов — они называли себя «проотолетариями»; провокаторы из тюрем Дираха и Дьори — эти тоже радостно приветствовали меня. Кроме них в темницу были подсажены с десяток неизвестных мне поселян, среди которых были даже мамки. В углу расположилась Дуэрни, у нее на шее не было поводка. Рядом с ней отдыхали Огуст и Этта.
Отсек, в котором, по-видимому, было собрано большинство общавшихся со мной губошлепов, представлял собой четверть огромного цилиндра. Стена и пол являлись радиусами и образовывали прямой угол. Соединялись они округлой поверхностью, усиленной ребрами жесткости. Изнутри отсек был обит металлическими листами. Одна из торцевых переборок забрана решеткой, за которой находился небольшой, слабо освещенный тамбур, другая — изготовлена из какого-то тусклого, малопрозрачного материала. Циркульная поверхность была нестерпимо горяча, узники старались держаться поближе к вершине прямого угла. В эти первые мгновения после пробуждения обнаружилось, что в этом странной формы помещении легко сидеть, дышать, двигать руками. Словно какая-то незримая сила сняла часть веса.
— Где мы? — спросил я, обращаясь к сидевшему поблизости и чинившему форменный китель Хваату.
Рыжебородый, мрачный капитан, чем-то отдаленно напоминавший изувеченного филина, как всегда держался на особицу. Взгляд его, немигающий, пристальный, таил некую забытую гневную мысль — того и гляди он вновь разразится бранью, мастером которой его считали на всех судах океанского и безатмосферного флота.
— Сейчас отцепят, увидишь, — с каким-то злорадным удовлетворением ответил Хваат.
— То есть, как отцепят? От чего?..
— От «Тоопинайки». От чего же еще могут отцепить! От «Калликуса» уже ничего отцепить не удастся. Угробил моего орла какой-то полноценный герой из славных. Такие дела, знахарь.
В этот момент откуда-то со стороны донеслись до надрыва скрежещущие звуки, потом посыпалась череда ударов, скрип, серия толчков. В следующее мгновения сила тяжести в отсеке заметно уменьшилась и под испуганные крики никогда не бывавших в свободном пространстве поселян и мамок, губошлепы начали всплывать в воздух. Затем нарастающая тяжесть вернула их на переборку, считавшуюся полом.
— Куда движемся? — не скрывая робости спросил я.
— Гляди туда, — равнодушно почесался лежавший рядом с Хваатом Неемо и кивком указал на затянутую туманной мутью переборку.
Стена прояснилась внезапно, и бездонный, бархатисто-черный провал космоса открылся перед заключенными в отсек пассажирами. Расположившийся в кругу товарищей Тоот встрепенулся, подался вперед. Туути привстал с места, Петр и другие апостолы закрыли глаза, принялись активно почесывать лоб и правую сторону груди. Какая-то мамка жалобно взвизгнула. Иуда хихикнул и внятно произнес:
— Ма-ма!
Все оцепенели.
Я во все глаза наблюдал за редкими звездочками, отчетливо сиявшими по всей площади торца. Их было немного — видно, в таком положении экран был обращен в сторону межгалактических далей. Обильное радужное свечение обрамляло край переборки, оно на глазах усиливалось, прибавляло в яркости, в багрянце и ядовитой бирюзе, пока наконец в поле зрения на выплыл бок полыхающего Дауриса. На фоне кипящей, свивающейся в гигантские жгуты и тут же исчезающей в глубине раскаленной плазмы, бойким увесистым булыжником появился Таврис и невозмутимо погнался за россыпью темных пятен, резко очертившихся на теле исполинской звезды.
Скоро плоскость экрана заполнили искрящиеся вихри, смазали изображение. Блеск стал невыносим. Я прикрыл руками глаза.
— Нас приговорили к сожжению на Даурисе? — спросил я.
— Зачем! — с тем же тайным гневливым раздражением ответил Хваат. Он тяжело вздохнул. — Просто швырнули в пасть Черному гарцуку.
— Послушай, Хваат, я смотрю, ты тоже среди нас. Значит, поверил? Или тебя сунули к нам на всякий случай, для профилактики?
Его лицо на мгновение напряглось, затем он заметно погрустнел, опустил голову. Наконец ответил.
— Мне просто посчастливилось увидеть сон.
— Но ты же и до этого уверял, что способен во время ночного отдыха видеть картинки.
— Я не знал, что они называются снами. Раньше я считал их наказанием за измену долгу.
Я помолчал, потом вымолвил.
— Я знаю, что ты увидел. Разделяю твое горе.
Хваат совсем по-человечьи пожал плечами, с благодарностью пощекотал меня.
— Теперь мне трудно с ними расстаться, — поделился он и последним стежком затянул узелок на заплате. — Вот как бывает, знахарь. Встретился в карцере с Неемо, поговорили… Страшно попасть в лапы Черного гарцука, но и голову в интеллектор совать, чтобы меня избавили от воспоминаний, тоже не в радость. Кем тогда я буду выглядеть, как считаешь, знахарь? То-то и оно. Старцы долго уговаривали, обещали командование безатмосферным флотом. Зачем мне это командование, когда этот наглый выдвиженец подсадил двигатели на «Калликусе»?
— Красивый был корабль?
— Что ты, знахарь, просто картинка! Остроносый, шестигранный. Шесть башенных орудий…
— Но-но!.. Прикуси язык, ублюдок! — вдруг крикнул Огуст, чиновник из канцелярии на Дирахе, сидевший поблизости, в компании с Дуэрни и Эттой.
Хваат вздохнул и деловито перекусил нитку.
— Тебя тоже уговаривали? — спросил я Неемо.
Тот весело откликнулся.
— А то!.. Обещали «Тоопинайки». Рули, говорят, Неемо-ублюдок, готовься к бою. С чем? С чудом?
Он задумчиво почесался.
— С какой стати, знахарь? Помаялись мы с ребятами, — он кивнул в сторону своих матросов, — потом попали в карцер, посоветовались с Петром и Павлом, Якубом и Мусой, Исайей и Туути, одним словом, со всеми твоими дружками, и решили: здесь мы среди своих. Никто тебя не уговаривает, не пытается лишить памяти. Мужики снами делятся — сидим, прикидываем, к чему они? Все досконально разбираем. Потом нам огласили приговор, мы выслушали его стоя. Перед самой отправкой на «Тоопинайки» помыли Иуду. Он уже «папка», «мамка» выговаривает, занятный такой…
— Где же твой штурман? — спросил я.
— Дрогнул парень. Согласился лишиться памяти. Теперь он «Тоопинайки» командует. Это он нас до последнего пограничного рубежа доставил. Эх, поговорить бы с ним, напомнить о чудесном острове. Все-таки любопытная штукенция, это чудо. Послушай, знахарь, а в безатмосферном пространстве таких островов не встречается? Может, имеет смысл «Калликус» починить?..
— Сделаем, — ответил я. — Если живы будем… А ты, Туути, добрался до Дираха?
Бывший стражник радостно засинел и с удовольствием почесался.
— Дошел. Сразу за перешейком переправился через реку, отправился к беглым. Сказки им начал рассказывать, а они мне. У них, учитель, оказывается, столько сказок!.. Сколько добрых людей повидал! На перешейке довелось встретиться с каким-то хвостатым чудиком — представляешь! И шкура у него пупырчатая. Большого ума поселянин. О тебе слыхал. Просил передать, чтобы ты нос не вешал. Такие дела, учитель.
Он замолчал, некоторое время сидел, повесив голову, потом неожиданно встрепенулся.
— Рассказывают, что в дни, предшествующие нашим, жил в горах некий сапожник…
— Давай о сапожнике в другой раз, а сейчас пусть Хваат и Неемо просветят насчет замка Черного гарцука.
— Что тут светить! — откликнулся Неемо. — Место гиблое… Оттуда еще никто не возвращался. Что там творится и как он устроен, этот замок, ничего сказать не могу. Когда был молод и любопытен, копался в архивах, отыскал записи неких сведущих, из высших разрядов. В записях сказано, что давным-давно в этой точке обитали повелители, которые на потребу себе создали каких-то удивительных холуев. Там у них было главное логово, то ли транспортный централ, то ли штаб, а может, генеральный пульт управления. Как хочешь, так и назови. На Хорде они только наездами бывали — давали разгон вернослужащим, отлаживали новые системы, а сами все больше где-то между звезд хаживали, а отдыхали в поясе астероидов. Там у них…
— Заткни пасть! — вновь прикрикнул Огуст.
Неемо сразу притих.
— Где же расположено логово архонтов? — спросил я.
— В средней либрационной точке, — ответил Неемо.[8]
— Где?! — не поверил я услышанному.
Капитан опасливо глянул в сторону чиновника. Расположившийся рядом с Дуэрни, Этта доброжелательно помахал ему рукой — мол, продолжай. Неемо почесался и добавил.
— Ну, в точке неустойчивого равновесия. Между Даурисом и Таврисом, на оси, соединяющей их центры тяжести.
Сердце у меня екнуло.
— Не переживай, Роото! — крикнул Тоот. — Мы уже все тут обсудили, единодушно приняли резолюцию. Первый пункт: дело — дрянь; второй — будем драться с Черным гарцуком до последнего, а потом примемся за мир насилия.
— Если выживем, конечно, — добавил Левий Матвей. Этот тоже занимался ремонтом одежды.
— Брось, Лева! — заявил Тоот. — Наше дело правое, мы полны исторического оптимизма. А ты, Хваат, не злорадствуй и не скалься! Как бы ни призрачна была надежда, никто из нас, из проотолетариев, — он обвел своих последователей крючковатым пальцем с загнутым коготком, — сам добровольно в пасть этому механическому чудовищу не полезет. И тебе, падлюку, не советую.
Хваат возмущенно почесался.
В ночь, предшествующую падению в преисподнюю, мне было не до сна. Назвать это место гиблым означало беспардонно приукрашивать действительность. Что творилось в междуцарствии Дауриса-Тавриса, трудно вообразить? Какие температуры, какой силы гравитационные поля зверствовали в океане плазменных протуберанцев, в струях раскаленного газа, перетекающего от одной звезды к другой? Как можно выжить в точке Лагранжа? Какой извращенный ум рассчитывал найти там убежище?!
Что функционально могла представлять из себя эта берлога? Конечно, это была приводная станция! Вероятно, в точке либрации архонтами был устроен главный централ — более надежное место для сокрытия своих тайных замыслов трудно найти. Предпосылки такого странного решения архонтов были понятны — только в этом страшном месте можно было скрыть запуск и посадку любого, самого большого фламатера, а также поставить непреодолимый барьер для тех вражеских звездолетов, которые попытались бы проникнуть в систему Дауриса-Тавриса. Сознавал я и трудности, которые стояли перед проектировщиками и создателями этой крепости. Они, конечно, были неисчислимы, но цивилизация Ди к тому моменту уже была готова к решению подобных технических задач. В этом я убедился еще на Земле, пообщавшись с синклитом светлых ди и «Сохраняющим мужество на страже». Однако сама идея вогнать главный централ меж двух светил свидетельствовала о явном неблагополучии в философских воззрениях архонтов, в их восприятии мира. Если стержнем их замысла являлось сохранение тайны пребывания в этой отдаленной звездной системе, если они не жалели сил, чтобы понадежнее замести следы и с этой целью решились выбрать место для строительства приводной станции в точке, сравнимой разве что самыми фантастическими представлениями о пекле, — необходимо напрашивался вывод, что мы имеем дело с дикими, выродившимися существами. Это была психология террористов — следовательно, убийц. Либо опустившихся до уровня биоробов фанатиков, что, в общем-то, одно и тоже.
Теперь глаза раскрылись. Мне стали ясны туманные намеки попечителя на невозможность его непосредственного участия в уничтожении базы звездных заговорщиков, его призыв поспособствовать в благородном деле освобождения несчастных киборгов от скверного наследства. Он просто не мог ничего поделать с этим сохранившимся в рабочем состоянии — в этом я тоже не сомневался — разбойничьим гнездом! Разве что организовать взрыв сверхновой звезды, тем более что красный гигант Даурис вполне подходил для этой цели.
Мир сверхвысоких энергий, давлений, температур, непознанных еще полей, немыслимых катастрофических столкновений обретал знакомые ужасающие черты. Эта мысль оптимизма не внушала. Наивный технарь Тоот полагал, что в состоянии бросить вызов свихнувшимся божественным ублюдкам. Ему простительно, ведь он руководствовался верой в справедливость, его тешили призраки прогресса.
Интересно, как батяне-комбату пришло в его змеиную башку, что мне, невинному добродушному волку, болтуну-проповеднику, слабому человечишке, перенасыщенному памятью о делах давно минувших дней, о преданьях старины далекой, удастся справиться с злотворящим наследием архонтов? С верхушкой поселян, использующих метду, в основе своей повторяющей путь повелителей? Чем же я сокрушу эту цитадель терроризма? Сказками? Проповедями о непротивлении злу насилием? Изображением космического трехголового Змея Горыныча или звездолета-привидения, встреча с которым обещает смерть? А может, бластером, встроенном в мою левую ногу? Наведу пятку на жизненно важный узел приводной станции и крикну: «Сдавайтесь, мать вашу!..»
Или, может, у попечителя просто не было выбора? Недаром Неемо как-то упомянул о десятке моих предшественников, которые, как теперь стало ясно, в конце концов тоже оказывались на приводной станции, однако толку от предыдущих подобных путешествий не было. Все они исчезали в пасти Черного гарцука, а код или какая-нибудь иная технологическая закорючка, с помощью которой можно было проникнуть на станцию либо заблокировать ее цепи безопасности, так и не был раскрыт. Но какое мне дело до каких-то таинственных технических решений, когда я неумолимо падал в пасть безжалостного, злобного чудовища, как его не назови. Причем падал в обнимку с самыми дорогими мне людьми, соратниками, солью хордянской земли, которая наконец-то обрела соленость. Этот птичник, выводок людей, поверивших в меня, достойных, смелых, готовых к лучшей — самостоятельной! — жизни, познавших благотворную силу сновидений, был до боли дорог мне. Каждый умирает в одиночку — это так, и все равно гибель даже одного-единственного любимого существа неподъемным камнем легла бы мне на душу. Хорош хранитель, который сам заводит подопечных ему существ в пекло!
Я никак не мог докричаться до Быстролетного — стены спускаемого в точку Лагранжа транспортного челнока, груженного живым товаром, были прочны. До них уже дотронуться было нельзя. Губошлепы лежали вповалку, они с трудом переносили жар такой силы. Я занимался каждым в отдельности, призывал к стойкости, навевал самые роскошные, самые увлекательные сны, но что я мог поделать в одиночку?
Занятную шутку сыграл со мной его величество попечитель, наследник светлых ди, чтящий Творцов, красиво разглагольствующий о вечных ценностях, генеральном векторе развития жизни, о разуме, постепенно овладевающем просторами вселенной. О машинах времени и вечных двигателях, а шапке-невидимке. О вере и согласии, наконец, без которых человек не человек, а так, примитивный биороб. Для начала он, по-видимому, решил развеять наши сознания по огненным просторам взбесившегося Тавриса и сытно посвечивающего Дауриса.
Кем он был, этот Черный гарцук, нашедший убежище на приводной станции архонтов.
Что это за чудо-юдо?
Судя по разрозненным высказываниям свихнувшихся старцев Ин мне предстояло иметь дело с заплутавшим или спасшимся от разгрома звездолетом, то есть законным представителем секты архонтов, искусственным разумным существом, сумевшим добраться до тайного убежища и залечь там до лучших времен. От него нечего ждать пощады. С ним, межзвездным убийцей, запрограммированным на результат, невозможно найти согласие. Сохранился ли на его борту синклит архонтов? Чем они занимались все эти долгие столетия? Требовали покорности от взращенной ими расы? Теперь понятным становился подвиг так называемых Героев, обложивших врага в его собственном логове и сумевших не выпустить его в свободное пространство.
Но что давало мне понимание исторической перспективы? Ничего, кроме осознания безнадежности попыток противостоять зверю в открытом бою. При таком соотношении сил надежда была зыбка, беспредметна.
Я невольно просунул руку под хламиду и робко погладил волшебный пояс.
Двое суток, пока мы добирались до расположенной в точке неустойчивого равновесия приводной станции, я рассказывал губошлепам сказки, настраивал на борьбу. Вместе мы искали выход из создавшегося положения, прикидывали и так, и этак.
Сначала древний централ — конечный пункт нашей ссылки или, может, приглашающий на казнь эшафот — открылся нам как яркая немигающая звездочка, заметная даже на фоне истекающих с поверхности Дауриса светящихся газовых струй. С каждым часом сверкающий объект набирал объем и блеск, пока наконец не оформился в некое небесное тело, напоминающее исполинский, напоминающий мяч для игры в регби, планетоид. Скоро он занял всю площадь прозрачной стены. Спустя несколько часов на каменной, неровно оплавленной, блистающей поверхности обозначился входной шлюз, и какая-то незримая могучая сила втянула нас в причальную камеру. В тот момент я и обмолвился — выбора у нас нет, если погибать, так с музыкой. Что такое музыка, спросил меня Левий Матвей и приготовился записывать очередное откровение.
— Музыка? — задумался я. — Это — пение. «Марсельеза», например. «Интернационал» тоже подойдет, но я не знаю слов. Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз, а пока давайте посмотрим, что у нас есть, — и я, вытянув вперед левую ногу, закатал рваную штанину.
Все удивленно уставились на конечность, кто-то, кажется, Иуда — что возьмешь с дурачка! — осмелился любовно почесать ее, потом, гордо поглядывая на окружающих, громко объявил: «Хочу какать!». Мамки тут же отвели его в сторонку, сняли лямки комбинезона. Между тем подошедший к нам Огуст странно повел себя. Кивком, а потом открыто, пальцем, указал мне, Этте, Неемо, Хвату, Тооту, а также кое-кому из апостолов пройти в забранный решеткой отсек. Делать было нечего, я спустил штанину и двинулся за чиновником. Следом в ту же сторону направились Иеремия и Якуб, а также Туути.
— Назад! — приказал чиновник. — Вас позовут.
Те беспрекословно повиновались.
Мы подошли к решетке. Неемо тронул замок, тот оказался отомкнут.
— Видно, штурман постарался, — предположил капитан. — Выходит, не всю память ему на интеллекторе вышибли.
Огуст промолчал. С тем же непроницаемым видом он кивком указал на следующую дверь. Капитан так же легко справился с нею. Она вела в соседнее с отсеком для заключенных помещение. Этот отсек полностью повторял нашу темницу — те же две плоскости и соединяющая их искривленная поверхность. Две четвертинки цилиндра сомкнулись. За стеной оказался склад продовольствия, а в самом дальнем углу стояли ящики с оружием. Были здесь и боевые оболочки-скафандры, выдаваемые славным.
Этта заявил.
— В такой одежке наши Герои заткнули пасть Черному гарцуку.
— Каким же это образом? — удивился я.
Никто не ответил. Все повернулись к Огусту.
Тот выждал и заговорил.
— Наши предки долго ждали возвращения правителей, готовились к нему. Ценой собственных жизней они решили уничтожить это осиное гнездо. В тот день, когда Черный гарцук объявил о своем прибытии, на приводном централе, как и много сезонов подряд, дежурила обслуживающая смена. Кроме того, во всех узловых точках станции были устроены засады. Необходимо было разом покончить со зверем, чтобы любые другие твари напрочь забыли дорогу в сторону Дауриса-Тавриса. Это наша земля.
Огуст помолчал, затем продолжил.
— К удивлению Героев, из всего космофлота, базировавшегося в системе Дауриса-Тавриса, вернулся только один фламатер. Предкам удалось заманить его на главную палубу, где они попытались уничтожить его. К сожалению, атака не удалась, однако теперь свернуться в исходную оболочку звездолет не в состоянии, и это радует. Это, правда, давно было…
— Как давно? — поинтересовался я.
Огуст задумался, вместо него ответил Хваат.
— Никому не известно.
— Что значит, неизвестно! — возмутился Этта. — Давно и есть давно. Может, вчера. Может, сезон назад… Это происходит ежегодно, в день праздника, иначе чего бы нам праздновать, если славные давно исполнили свой долг, а нынче сидят прохлаждаются на выходах из гравитационного тоннеля. Ты, ублюдок, кончай тень на плетень наводить!
— Опять! — прикрикнул я на стража.
— Я же по-дружески! — удивился Этта.
— Тебе было сказано, нет ублюдков, мошенников, негодяев, падлюков, зимогоров. Нет каналий, грязных дьори и тупых дирахов. Все люди, все человеки. Человек — это звучит гордо. Вот и придерживайся этого мнения.
— Я что, — отчаянно почесался Этта. — Я ничего. Я всегда готов, — он отдал пионерский салют.
Я вздрогнул. Вновь случайность? Игра вероятностей? Собственно, набор мыслимых жестов двуруких существ, успокоил я себя, очень ограничен, так что вполне возможно, что это приветствие могли использовать хорды.
— Учитель, — удивленно почесался сварщик, — ты что, никогда не видел, как Герои приветствуют друг друга?
— Где я в горах героев видал. У нас каждый больше на особицу.
В этот момент Левий Матвей дернул меня за рукав.
— Учитель, кто такие зимогоры?
— Тьфу! — не выдержал я. — Вас что, не страшит встреча с Черным гарцуком? Что вы всякой ерундой интересуетесь?
— Не-а, — откровенно и невозмутимо признался Левий. — Мы готовы. Если надо, умрем с музыкой, но лучше с нею же победить.
— Ага, — поддержали его Петр и Павел. — Чего зазря трястись.
— Ладно, храбрецы. Зимогоры — это босяки, бродяги. Нищие, обтрепанные…
— Так бы и сказал, — обрадовался Петр. — Рвань, одним словом.
Затем он обратился к Хваату.
— Ладно, уб… товарищ, хватит чесаться от обиды. Давай руку, — и он протянул посиневшему от злобы капитану свою огромную, с ковш экскаватора, лапищу.
Хваат, избавляясь от накипевшей на сердце ругани, пожал ее. Грабка у него была не меньше, чем у Петра.
Прежде всего мы распаковали оружие, затем принялись распределять его среди тех, кто умел пользоваться лучевыми карабинами. Таких оказалось более двух десятков человек. Оба капитана, матросы с «Калликуса» и подводной лодки, Тоот со своими работягами, Туути и Огуст. Пострадавший из-за любви к прекрасной курочке, он в компании представителей низших разрядов вел себя тихо, но, я бы отметил, не без некоторой надменности. Получив в руки убойной силы бластер, Огуст повел себя как опытный боец: умело отсоединил зарядный магазин, проверил, полна ли емкость, пощелкал предохранителем, прокрутил из начальных в конечные положения регуляторы дальности и мощности, потом поставил оружие на предохранитель и объявил.
— Я буду командовать!
К моему изумлению, это заявление вызвало бурю восторга у губошлепов, собравшихся в подсобном помещении. Они начали прыгать вокруг Огуста, пощипывать его, почесывать, поглаживать по волосам. Даже Хваат и Неемо, положив друг другу руки на плечи, принялись ритмично, с одобрением, перескакивать с ноги на ногу. Огуст принимал подобные знаки внимания как должное. По-видимому, он принадлежал к самому высшему разряду в иерархии хордов, и никому в голову не пришло оспаривать его первенство.
Когда в подсобном помещении нас осталось немного: я, Огуст, оба капитана, бывший страж, а также Тоот, Петр и Павел, — чиновник без всякого смущения принялся инструктировать меня.
— Ты, учитель, думай, как нам выбраться отсюда. Мы будем беречь тебя и сестер, — Огуст указал коротким стволом плазменного излучателя в сторону стены, за которой располагался жилой отсек. — Ты только напряги мозги. Обратись к нерукотворному ковчегу. Есть же у тебя напарник, не могла же Дуэрни в самом деле бегать по морю. Где же он?
Это был вопрос вопросов — где они, Быстролетный и попечитель?
Я взглянул прямо ему в глаза.
— Значит, ты не веришь в чудо?
— Верю, — ответил Огуст. — То, что произошло со мной, иначе, как чудом не назовешь. Я узрел истину, поверил в нее — разве это не удивительное явление природы? Я осознал благотворность пятой благородной заповеди, дарованной людям Иисусом Христом, и отказался от интеллектора. Если сердце лежит к Дуэрни, пусть оно ищет свой путь. Так поступать можно — разве это не диво, учитель? Я горд, что сам дошел до понимания твоих слов. Теперь пришел мой черед. Стрельба — это мой долг. Твой, учитель, попытаться найти путь к спасению. Скажи, Роото, как ты относишься к исполнению долга?
Я задумался. Он назвал меня Роото. Как равного… Так обращался ко мне Ин-ту. Что ж, в этой недосказанности тоже таился определенный смысл.
— Если ты, Огуст, полагаешь, что истина далась тебе исключительно в пятой благородной заповеди, значит, ты прошел мимо нее. Нельзя отрывать одно откровение от другого. Они справедливы только в целом. В том-то и трудность, чтобы научиться совмещать благородные истины с проповедями Иисуса Христа, Магомета и Будды. Так что не обольщайся, Огуст, что ты добрел до понимания смысла. Ты только ступил на тропку, но об этом в другой раз. Ты справедливо рассудил, что нынче следует подумать о своих обязательствах. Да, у меня есть обязательства по отношению к тем, кто поверил в меня.
— Ты вновь указал мне свет и развеял сомнения, учитель.
— Мои тоже, — в один голос подхватили Хваат и Неемо.
— Мои тоже, — присоединился к ним Тоот.
Апостолы удивленно глянули на них, отшатнулись.
— Эй вы, добытчики руды, собиратели водорослей! — обратился к ним Огуст. — Что руки опустили? Разве не в радость вам, что я, высший, испытал сомнение, а теперь избавился от него? От сомнений истина только крепчает.
— Как скажете, величество, — хором отрапортовали апостолы. — У нас тоже нет больше сомнений. Мы готовы победить или умереть с музыкой.
Вот и пойми этих неофитов, якобы пропитавшихся истиной и в то же время готовых вытянуться в струнку при первом оклике хорда из высших разрядов.
Между тем Огуст продолжал сыпать распоряжениями.
— Хваат, Неемо и вы, низшие, слушайте — я говорю! Эти штуки, — он почесал свой бластер по зарядному магазину, — мало, чем помогут, если мы будем действовать без толку, без помощи со стороны нерукотворного ковчега. Мы имеем дело со страшным врагом, звездопроходцем первого класса. Судно вспомогательного назначения, название — «Несущий груз на спине». Имеется в виду, что фламатер перевозит его на внешней подвеске… Построен в генеральном комплексе на Хорде для транспортировки вспомогательных кораблей повелителей. Умен, насквозь пропитан злобой и презрением к создавшим его поселянам. Мечтает вернуть былое величие. «Несущий груз на спине» вернулся на базу с серьезными повреждениями в механической части. Он рассматривает нас как исходное сырье для изготовления робов, с помощью которых мог бы восстановить хотя бы часть своих функций. Если звездопроходцу удастся отремонтировать корпус и внутренние оболочки, он появится на Хорде и заявит права на планету. Отсюда следует, что никто не имеет права живьем, в целости и сохранности, попадать к нему в утробу. По сведениям генеральной канцелярии, запас биомассы у него крайне ограничен. В наличие разве что плоть бойцов из первой когорты славных.
— Подлец! — выдохнул Туути. — Из героев крыс выделывать?!
Огусту хватило одного взгляда, чтобы утихомирить стражника. Он продолжил.
— Кроме того, время от времени на приводную станцию спускали государственных преступников и добровольцев.
Тут он искоса взглянул на меня.
— А также твоих предшественников, Роото. Ты понял?
Я кивнул.
Огуст продолжил.
— В любом случае это было давно, так что вряд ли в настоящее время эти робы полноценны в боевом отношении. У живой плоти тоже есть свой ресурс и гарантийный срок. Повторяю, его задача — любой ценой взять нас в целости и сохранности, в изначальном объеме. Каждый добрый поселянин, будь он живой или мертвый, должен до конца, невзирая ни на какие обстоятельства, выполнить главный пункт устава, поэтому всем будут выданы взрывпакеты, чтобы наша плоть не досталась врагу. Обязуюсь помочь тем, у кого дрогнет рука и безжалостно буду карать тех, кто посмеет только помыслить о предательстве. Эта обязанность возлагается на тебя, учитель.
— Как же я смогу ее выполнить?
— Тебе известно, как.
— А тебе?
— Мне — нет. Но самое главное, учитель, необходима связь.
Он немигающе, пристально смотрел на меня. Точно также порой следили за мной Ин-ту и Ин-се. Выходит, не мытьем так катанием? Ради спасения своей жизни я открою тайну? Это было глубоко, это было расчетливо. Ход конем с жертвой самых дорогих мне особей! Они решили, что сумели взять меня за горло, эти придурковатые старцы. Интересно, каким образом был проведен отбор жертв?
Огуст, казалось, видел меня насквозь. Он доброжелательно почесался и объяснил.
— Здесь, учитель, собраны только добровольцы — те, кто отказался пройти через лишение памяти. Кто сознательно выбрал свой путь. Если ты погубишь их, — он указал на стоявших рядом губошлепов, — ты погубишь Хорд. Разве этого ты добивался, когда рассказывал сказки, награждал снами и творил чудеса? Разве этого требует от тебя и от всех нас ковчег нерукотворный?
Я с некоторым унынием глянул на него, задумчиво почесался. Понятно, они решили, что сумели-таки подстроить мне ловушку, и теперь либо я раскроюсь и спасу необученных, только-только познавших, что такое вера, губошлепов, либо отдам их на съедение этому «Несущему груз»? В этом случае они умывают руки и с верой в свою непогрешимость продолжают тратить ресурсы планеты на оборону от мифических врагов. Они не сомневаются, что я буду вынужден сыграть в их игру. Но в таком случае все то время, которое я провел на Хорде, можно было считать потраченным впустую. Их логика мало чем отличалась от логики архонтов. Мог ли я позволить себе пойти у них на поводу?
Наступила долгая, протяжная тишина.
— Каков же твой план, Огуст? — спросил я.
Он пригласил меня пройти в дальний угол, подальше от наших спутников. Те в ожидании вытянулись по стойке смирно. Мы расположились на ящиках, и Огуст выложил.
— Замысел таков — любой ценой вывести из строя главный узел управления станцией, отвечающий за ее ориентацию и безопасность. Мы должны изменить ее орбиту, в этом случае централ неминуемо рухнет на Даурис. Согласно расчетам для этого необходимо изменить местоположение комплекса относительно точки Лагранжа.
— Выходит, — я обвел руками округлый потолок, — вся это штуковина не что иное, как огромная бомба.
— Нет, учитель. Предки уже пытались взорвать станцию либо придать ей ускорение с любым знаком. Нам не хватает сил, чтобы справиться с этим чудовищем, созданном повелителями. Когда-то сюда был послан челнок, доставивший на станцию ядерный заряд. Он приземлился в этом же малом шлюзе. Здесь и произошел взрыв. Взгляни сквозь прозрачную стену. Нигде не видно следов разрушений, а ведь в броневой оболочке планетоида образовалась дыра размером с «Тоопинайки». Она затянулась за несколько полноценных суток. Оболочки архонтов способны самовосстанавливаться.
Я невозмутимо слушал его. Эти технические подробности мне были понятны. В тот миг другая мысль прорезалась в сознании: допустим, нам удалось вывести из строя централ, мы придадим ему ускорение, что в таком случае будет с нами? Как мы выберемся со станции? Мне стало тоскливо, взвыть захотелось. Между тем Огуст продолжал.
— …с тех пор Герои больше не пытались проникнуть на станцию. Что здесь происходило, мы не знаем. Известно только, что приводная станция по-прежнему принимает наши челноки. Но только челноки. Производится посадка, створки шлюза закрывались — затем молчок. Ни ответа, ни привета.
Тут он в сердцах воскликнул.
— Если бы не Черный гарцук, мы, может, и оставили бы станцию в покое, но этот, пришедший со звезд, ненасытен. Он постоянно требует живую плоть. Приходится время от времени посылать сюда очередные партии…
— Ловите тех, кто бежит за реку?
— И этих тоже. И всяких других, нарушивших устав. Заражаем их мучной лихорадкой и отсылаем в сторону централа. Плоть, пораженная этим вирусом, ни на что не годна.
— Выходит, и от меня решили избавиться с помощью этой заразы.
— Нет, учитель. В первый раз ты сам ее где-то подцепил. У нас только и забот, чтобы по шахтным поселкам рыскать! Насчет ядерной бомабрдировки — это гарцук Такнаала перестарался. Решил единым махом задавить мракобесие, чтобы наверху ничего не узнали. Доигрался, подлец! Отправили в пасть Черному гарцуку. Понимаешь, Роото, до тех пор, пока на Хорде не появился удивительный горец, ситуация представлялась нам безвыходной. Ты, учитель, способен совершать чудеса, а это как раз то, в чем мы остро нуждаемся. Без чудес нам гибель. Роото, нам просто необходимо любой ценой вырваться за пределы вспомогательного шлюза и добраться до запоров, открывающих двери в центральные помещения станции. Единственное наше спасение заключается в том, чтобы попытаться прорваться в главную машинную оболочку либо к центральному пульту. Таков примерный план действий.
— Это, Огуст, авантюра, а не план. О каких-таких чудесах ты ведешь речь? У тебя есть коды запорных устройств? Есть подробный план станции? Тебе известно, что такое Черный гарцук, какими возможностями он располагает? А ведь это самое главное. Без этой информации никакое чудо нам не поможет. Ты считаешь, что я и есть тот дополнительный компонент, который позволит поселянам одержать победу. Ах, Огуст, Огуст…
— У нас есть подробный план станции, все остальные действия мы будем решать исключительно в контакте с твоим покровителем.
— Ах, вот оно что! Храни тебя ковчег! Сколько можно повторять, нет у меня никакого покровителя. Я живу по собственному разумению, верю в ковчег, мысленно взываю к нему в трудную минуту.
— Вот и обратись к нему. Дело идет о твоей собственной жизни.
— Это понятно. Это мы уже слышали. Ценой собственной жизни… Грудью на амбразуры… Я отдаю должное твоей готовности к самопожертвованию, Огуст. Я горд, что столько поселян уверовали в то, что мне дорого, но твой путь — это не решение. Ты упрям, Огуст, как бывают упрямы сопливые подростки или тупые язычники. Ты все еще находишься в плену догм, сотворенных рукотворным ковчегом. Веришь, что любую трудность можно разрешить с помощью силы, в крайнем случае посредством логически неопровержимого расчета. Теперь Ин-ту и Ин-се решили сюда чудо подверстать. Конечно, познание причин и умение выводить из них следствия — это великая сила, но помимо строгих дефиниций есть иной мир. Царство невечернее, обитель невероятного. Там властвует сила слова, самая могучая сила, но это не значит, что оно подвластно расчету и его отдельной строкой можно внести в баланс сил.
— Учитель, слово слову рознь. Бывают очень веские слова, очень волнующие сны, они убеждают сильнее ядерных взрывов. Особенно, когда исходят от удивительного поселянина, который запросто посещает странное существо, невеликое снаружи и огромное внутри.
Я, не скрывая удивления, глянул на Огуста.
— О чем ты?
— Мы просмотрели всю документацию прежних эпох, облазили все архивы и выяснили, что подобные конструкции назывались койсами, они входили в состав звездного флота, принадлежавшего противникам повелителей. Судя по описаниям и боевым характеристикам такая машина вполне способна противостоять «Несущему груз».
— Послушай, мил человек, почему ты решил, что я действую по наущению какого-то койса. Пойми, я действую исключительно по собственному разумению и согласно воле нерукотворного творца.
— Но картины, извлеченные из сознания Иуды, ясно свидетельствуют, что ты связан с чем-то, подобным койсу!
— Вы против воли лишили поселянина памяти, и на добытых преступным путем доказательствах, решили выстроить стратегическую линию? Это жестоко, Огуст, это злодейство, даже по законам горцев. Хуже всего, что все ваши усилия впустую. Полагаться на видения все равно, что строить дом на песке. Сон не более чем символ, указующий перст, а не чертеж того, что должно исполниться. Также и свет невечерний. Он всего лишь виден, он — маяк, и твою работу за тебя не исполнит. Разве что ослепит грешника и воссияет над достойным. С другой стороны, если даже такое существо как койс существует, он ничем не сможет помочь нам. Вдумайся, как я могу достучаться до этого необыкновенного существа? В каком диапазоне? С помощью радиоволн? В этом бурлящем хаосе радиации?
Огуст не ответил. Лицо его окаменело.
— Ты будешь наказан, Роото.
— Кем? Старцами? Здесь? В преисподней?..
— Даже здесь с тебя не спускают глаз.
— Кто, старцы?
— Нет, я! — он почти выкрикнул. — Третий столп. Они все, — он махнул рукой в сторону стоявших неподалеку губошлепов, — мои поселяне. Старцы Ин — советники, но окончательное решение принимаю только я.
В ответ на его взмах все, кто находился, на складе, тут же построились и издали дружный вопль. Кроме меня. Огуст еще раз махнул им рукой — убирайтесь, мол, — и все они — апостолы, инженеры, капитаны и бывший страж, — повернулись и строем направились в главный отсек. Третий столп с интересом глянул в мою сторону.
— Видишь, учитель, никто в моем присутствии не может удержаться от радости, а ты даже не встал. Значит, ты — чужак, только плоть твоя выдает в тебе поселянина. Мы уже сталкивались с чем-то подобным, но те посланцы были всего лишь биокуклы, бездумные соглядатаи. Ты же сумел увлечь своими сказками сотни и тысячи хордов. Это свидетельствует в твою пользу. В твоих словах много верного, но ты должен понять и нас. Мы не можем больше жить под страхом возвращения архонтов. Положение критическое. Оборона Хорда съедает все наши ресурсы, а этот выживший из ума фламатер постоянно грозит нам страшными карами, если мы не скормим ему очередную порцию плоти. Мы стоим на страже, но сколько можно стоять с хищным оскалом на лицах в ожидании грозы, идущей со звезд. Если ты в самом деле желаешь добра Хорду, помоги нам разрушить это гнездо Черного гарцука. Он непредсказуем.
— Не знаю, чем я могу быть полезен, — ответил я. — Но в любом случае я отдаю должное твоей храбрости и готовности к самопожертвованию.
Огуст почесал грудь возле сердца.
— Где же мое место, как не в рядах славных Героев, давших слово уничтожить врага в его логове. Мои предки были из рода воинов-хранителей, я так запрограммирован. А насчет тебя… — он прищурился. — У тебя есть время обмыслить мое предложение.
— О чем тут размышлять. Я буду взывать к ковчегу! За ним спасение!..
К тому моменту, когда наш челнок окончательно замер в недрах металлической горы, Огуст разбил губошлепов на десятки, назначил в них старших, те в свою очередь поделили подчиненных на тройки. Первую вылазку решили совершить после того, как чуждая хордам сила проявит себя.
Она не заставила себя ждать. Как только наш челнок прочно встал на посадочные салазки и щелкнули причальные замки, в отсеке раздался громовой голос.
— Сырье, как долго я ждал! Вы нарушили приказ, за это вас ждет наказание болью. Теперь немедленно построиться и следовать за проводником.
Огуст приказал двум матросам, Хваату и мне — по-видимому, чтобы я не особенно долго вдавался в раздумья, — быть готовыми встретить посланца фламатера, проследовать за ним, обезвредить и постараться вскрыть двери, ведущие во внутренние помещения станции. Другие группы должны быть готовы по первому сигналу броситься на помощь.
Меня разбирал смех, занятное складывалось положение. Дикари с луками и стрелами решили атаковать танк. Безумству храбрых поем мы песню, к сожалению, эта песня будет последней. Я реально представлял картину будущей бойни — мне приходилось сталкиваться с фламатерами, я знал, на что способны обезумевшие вернослужащие. С другой стороны, насколько технический уровень цивилизации Ди был выше уровня хордян, настолько же далеко попечитель опередил граничащее с фантастикой умение архонтов. Если прибавить к этому мощь, которую добавит к моим возможностям волшебный пояс, в материальном отношении мне было что противопоставить «Несущему груз», однако применение всех этих штучек-дрючек, которыми снабдил меня попечитель, приводило к парадоксальной ситуации. В этом случае в глазах хордов, и прежде всего Огуста, я неизбежно становился носителем абсолютной силы, властелином чудес, что укрепляло их уверенность в наличие грозной внешней силы. Если я желаю добра Хорду, я обязан поделиться с ними умением управляться с этой силой. Если откажусь, значит, меня нельзя считать существом, желающим поселянам добра, и никакие уверения, объяснения, клятвы, ссылки на обстоятельства здесь помочь не могли. Такова наша хордянская логика. На это и намекал Огуст. Это была ловушка, жуткое суеверие, способное напрочь перечеркнуть все полезное, доброе, вечное, что только-только начало взрастать на Хорде.
Что мне оставалось делать, ведь вовсе обойтись без подпорок, какими снабдил меня попечитель невозможно. Одна надежда на разум хордян, на их здравомыслие, подсказывающее, что не из каждой верной посылки следует делать догму.
Теперь насчет приводной станции. Управлявший ею интеллект едва ли обладал зачатками разумного существа. Вряд ли он был способен видеть сны, рефлексировать. Это был могучий быстродействующий диспетчер, не более того. По крайней мере, известная мне приводная станция на Беркте каким-то особым, отличным от утюга мировоззрением, не отличалась. Круг ее задач был описан в программах, пусть даже количество этих программ было невероятно велико. В любом случае это число было конечно. Нештатные ситуации тоже поддавались прогностической оценке. Одним словом, вряд ли архонты пошли на то, чтобы встраивать в стандартную конструкцию приводной станции искусственное разумное начало.
Другое дело, звездный прыгун, которому то и дело приходилось решать неожиданные, немыслимые по сложности задачи пребывания в сером лимбо, выходу из него, проверке систем, материализующихся после межзвездного прыжка. Здесь без идеологии, без осознания себя как личности не обойтись. Судя по словам Огуста, скорее всего мы имеем дело с тупым, добросовестным, потерявшим хозяев исполнителем, не потерявшим в процессе эксплуатации высокого мнения о собственных достоинствах. Интересно, по какой причине этот транспортный недоумок вернулся в систему Даурис-Таврис? Участвовал ли он в генеральном сражении? Получил ли соответствующее распоряжение? Может, ему приказали подготовить базу к приему уцелевших звездолетов? Насколько серьезны повреждения «Несущего груз»? Какими возможностями обладает? Способен ли воссоздавать биокопии и какого уровня?
В этом следовало разобраться в первую очередь, тогда можно попытаться внушить межзвездному грузовику, кто действительный хозяин на станции. Однако первым делом следовало совладать с высоким, седоватым существом, появившимся в проеме, открывшимся в стене шлюза. С виду это был полноценный губошлеп: поседевшая перистая шевелюра, залысины, удлиненная тупая физиономия с остроугольным подбородком. Крупный, крючковатый, как у попугая, нос. Ноздри, в отличие от человечьих, располагались по бокам. Толстые выпуклые губы, рост подстать нам, землянам. Наряжен в рабочий комбинезон с лямками на плечах, под комбинезоном рубаха со стоячим воротником.
Все было так и не так.
Прежде всего, посланец Черного гарцука был почти прозрачен. Его очертания едва угадывались на фоне броневой плиты, освободившей вход в туннель. Ее овальная форма была типична для цивилизации Ди. Возможно, с запорами я сумею справиться. По крайней мере, Быстролетный долго тренировал меня искусству ментального обращения с подобными замками.
Мы вышли навстречу посланцу вчетвером — все в латах. Ручные бластеры были спрятаны под полами металлизированных накидок. Я заранее предупредил Хваата и двух его матросов, что приказ применить оружие мог отдать только я. Каковы бы не были обстоятельства!..
Встретивший нас прозрачный пусто смотрел поверх наших голов. Видел ли он нас? Не знаю, однако вот что напрочь отложилось в памяти — чувство омерзения, которые испытали следовавшие за мной хорды. Я грозно глянул в их сторону, и Хваат, уже собравшийся выложить очередную порцию ругательств, нехотя сжал челюсти. Наконец посланец открыл рот, что-то невнятно выговорил, смысл сказанного разобрать было невозможно. Мы с Хваатом недоуменно переглянулись. В этот момент прежний громовой басок с нескрываемым раздражением гаркнул.
— Он приказывает — следуйте за ним.
Посланец зверя повернулся и направилась к выходу. Как и было условленно, первыми вслед за этой куклой двинулись матросы с «Калликуса». Это были крепкие обученные ребята, подлинные славные — им было поручено обезвредить порученца Черного гарцука. Затем мы с Хваатом. В нашу задачу входило как можно быстрее добраться до узла управления дверями, ведущими в малый шлюз и взорвать его. Безнадежная и, на мой взгляд, бесполезная затея. «Взорвать» что-либо, «прорваться» куда-либо на станции, принадлежащей ступающим по звездам, было невозможно, но я, скромный хорд, решил не спорить с Третьим столпом. Молодость Огуста, его готовность пожертвовать собой порой дурно действовали на него. В такие минуты он вел себя как задиристый петушок, решения принимал единолично, хуже того, поспешно. Любой ценой мне следовало заставить его прислушаться к голосу разума.
Или, на худой конец, внять сну.
Мы вошли в короткий, оканчивавшийся такой же необработанной броневой плитой, туннель. Хваат уже совсем было собрался дать приказ матросам скрутить проводника, но я удержал его — понятно, что этот отрезок являлся шлюзом, через который высадившиеся на вспомогательной палубе попадали вглубь станции. Так и оказалось. У второго барьера нам пришлось подождать несколько минут прежде, чем плита плавно скрылась в стене. Далее начинался широкий транспортный коридор, где по бокам в ряд стояли кресла, предназначенные для перемещения оболочек внутри станции — садись, отдай мысленное распоряжение и лети!.. Так, по крайней мере, обстояло дело на Беркте.
Здесь же налицо были классовые различия: справа роскошные, с раздвоенной спинкой кресла — их было всего три, одно за другим; слева — простенькие скамеечки, на которых по двое могли следовать представители обслуживающего персонала из разряда биоробов.
Я внимательно прислушивался к сверхчувственной ауре — вокруг был томительно тихо, хотя по опыту Беркты я знал, что в телепатической области на станции должен был царить тот же объемный шумок, что и в привычном нам радиодиапазоне. Разве что тихое потрескивание исходило от указавшего нам на сидения для рабов проводника.
Хваат вопросительно глянул на меня, я кивнул. Он что-то коротко, на жаргоне выкрикнул, и в следующее мгновение оба матроса набросились на проводника. К нашему удивлению, они врезались друг в друга и, почесывая лбы, повалились на землю. Странное существо как стояло возле ряда передних сидений, так и продолжало стоять. Я приблизился и попробовал почесать его по плечу. Моя рука свободно прошла через полупрозрачную плоть.
— Голография!.. — выдохнул я.
— Что за голография? Кого ты обложил? — поинтересовался Хваат.
В следующий момент проводник без следа растаял в воздухе, а в телепатическом эфире вдруг зазвучала заунывная, на басах мелодия. Давненько я не слышал музыки, соскучился по родным благозвучным аккордам, но эта нудная песня ничего, кроме омерзительного озноба, у меня не вызвала.
— Немедленно назад!
— Зачем? — заявил один их матросов. — Здесь хорошо, прохладно. Айда в ту сторону, — он указал вглубь станции. — Там нас ждет отец.
Другой матрос уже был готов последовать за ним. Лицо Хваата перекосило от боли и изумления. Я мгновенно включил генератор помех, поставил завесу.
Матросы опомнились, отдали капитану пионерский салют.
— Немедленно назад! — закричал я.
Первую дверь мы успели проскочить до того, как она перекрыла проход. У второй пришлось пустить в дело бластеры. Поставили регуляторы на самую высокую температуру и принялись вырезать в плите отверстие. Работа двигалась медленно, между тем зудящий вибрирующий мотив начал усиливаться, глушитель в левой ноге уже с трудом справлялся с подаваемым сигналом. Кто мог сказать, каков предел мощности сверхчувственного излучателя фламатера?
Наконец верхняя половина плиты рухнула внутрь шлюза. Мы по очереди пролезли в отверстие, добрались до входной камеры в челнок, представлявший из себя тупоносый плоскобрюхий аппарат с короткими крыльями и хвостовым оперением. Уже в челноке я, отозвав Огуста на склад, сообщил.
— Плохо дело, начальник. Он пустил в ход древний зов, с помощью которого вас, хордов, держали под контролем. Так что бластерами здесь ничего не добьешься. Нам остается только молиться.
Огуст недоверчиво глянул на меня. Я крепко изо всех сил почесал ему грудь, потер виски. Взгляд его смягчился.
— Да-да, взывать к ковчегу, — настоятельно добавил я. — Нерукотворному… Для этого все поселяне должны взяться за руки и составить три круга, в каждом по восемь участников. В центральном хороводе сестры и самые молодые члены команды, во втором кольце самые великовозрастные, в том числе и апостолы. Наружный круг образуют самые крепкие и сильные хорды. Ты займешь место в третьем кольце. Иуду посадите в центр… Ах, Третий столп, Третий столп, — я невольно, с горечью почесался, — что же вы наделали с добрым поселянином! Ведь он же прекрасно работал в фокусе метаконцерта. Ладно, апостолы научат, как молиться, какие слова произносить. Запевалой будет Дуэрни — у нее голосок потоньше, пронзительней. Левий Матвей будет сверять по записям, какие слова и в каком порядке произносить. Пока все… Все эти распоряжения сделаешь, когда я уйду…
— Куда?
Я махнул рукой в сторону шлюза.
— Пока броневая плита не затянулась, — пояснил я и после короткой паузы веско добавил. — Тренируйтесь в молитвах до изнеможения, сколько хватит сил. Пока люди не начнут падать от усталости. Нельзя тратить ни единого мгновения, чтобы вспоминать слова. Они должны литься свободно, в них надо душу вкладывать. Вот за этим тебе следует проследить, начальник.
Пока я не вернусь, никто не должен выходить из челнока… Конечно, неплохо бы его заизолировать, но как и чем? Запомни главное, как только услышите зов, сразу вставайте в круг и молитесь, молитесь! Услышите голос, называющий себя отцовским, прокляните его. Это голос Черного гарцука, это он кличет в ночи. От его призывов защита только вера и мольба.
Теперь, начальник, позволь, я испытаю тебя. Я должен знать, чего ты стоишь, ведь на корабле ты присматривался ко мне, составил мнение. Вот и я должен быть уверенным, что ты — Третий столп не только по рождению, не только по набору генетических программ, но и по своим личным качествам. Ты утверждал, что я послан врагами. Ты полагаешь, что любой поселянин, уверовавший в Творцов, в мироздание, полное чудес, называемое объективной реальностью, не способен остаться самим собой, что он обязательно станет исполнителем чуждой Хорду воли. Поглядим, сумеешь ли ты совладать с присутствием чужого в твоей душе? Я постараюсь усыпить тебя, ты же обороняйся, как сможешь.
Не спорь!!
Смотреть в глаза.
Теперь переведи взгляд на кончик моего указательного пальца.
Я поднял правую руку, зафиксировал крючковатый ноготок и сказал.
— Я начну счет и на цифре «двадцать три» ты заснешь. Если у тебя хватит сил, попробуй отвернуться и не глядеть на мой палец. Ну же!
Огуст испытал сильнейшую душевную муку. Видно было, как напряглись мускулы на руках. Его красивое, соколиное лицо налилось заметной синевой, губы подрагивали. Он несколько раз попытался отвести взгляд в сторону, однако мой палец словно приворожил его.
— Раз, два, три… Четыре… пять… Одиннадцать, двенадцать…
Огуст отчаянно боролся со сном — это было тяжкое, невидимое постороннему глазу сражение. Он интуитивно учуял, в чем состоял мой замысел — в подавлении его воли. Это изначальное, звериное чутье присуще всем высшим, предназначенным к власти. Он держался изо всех сил, но разве мог какой-то губошлеп противостоять технике внушения, которой обучал меня сам попечитель, тем волнам, которые истекали из волшебного пояса…
— Двадцать два… Двадцать три. Спи!..
Огуст потерял сознание и, бездыханный, сполз на пол. Это был неожиданный и замечательный результат. Подобный исход испытания доставил мне откровенную радость. Их хорошо наладили, предков Огуста, у них была здоровая психика. Кем они были в иерархии архонтов? Телохранителями? Гладиаторами или командирами не созданной еще армии воинов-биокопий, которую повелители собирались бросить в бой против ортодоксальных ди? Не знаю, но Огуст сумел до конца противостоять внушению. Это означало, что Третий столп способен справиться и с зовом фламатера. Он скорее лишит себя дыхания, чем сдастся и позволит переработать себя на исходную плоть.
Я растолкал молодца, дал ему глотнуть оживляющего травяного настоя.
— Молодец, Огуст, на тебя можно положиться. Запомни, теперь только от тебя, от твоей выдержки, способности остаться самим собой, зависит, сумеем ли мы устоять, поможет ли нам нерукотворный ковчег. Достойны ли мы его милости. Для этого необходимо, чтобы ты поверил мне и в точности выполнял все инструкции. Так надо, начальник, — отмел я его слабые возражения, — в этом спасение, а не в бластерах, не в койсах и прочих повелителях. Ты всю жизнь готовился сражаться, но это иная война. Здесь пытаются завладеть волей, охотятся за душами — тогда и плоть достанется победителю. До встречи.
— Иди, — слабо откликнулся Третий столп и, желая доброго пути, почесал мне на прощание тыльную сторону ладони.
Я осмотрел вскрытую броневую плиту. Металл уже начал затягиваться тонкой розовой пленкой — так и будет нарастать, пока края не сойдутся. Я достал из левой ноги склянку с кристаллической жидкостью и смазал края отверстия. Розовая пленка сразу начала морщиться и опадать. Следующую дверь преодолел с помощью особого липкого шарика, вещество которого быстро втекло в узкую щель. Подождав несколько минут, мне не без некоторого усилия удалось сдвинуть тяжелую створку. Теперь бы добраться до узлов управления станцией и подключиться к ним. Попечитель снабдил меня удивительным нейтринным вирусом, способным проникнуть в любые компьютерные цепи и считывать информацию, упрятанную за семью замками. С его помощью я надеялся разобраться в обстановке. Какие еще беды могли наделать эти шарики, я не догадывался.
Этими виртуальными миниатюрными сущностями попечитель гордился особо. Как-то поделился со мной, что сам скатал их из невероятно сложных, стабильных нейтринных оболочек и теперь мог слышать, о чем шепчется листва, куда зовет родник, где самый дальний кончик корня, взрастившего тысячелетний дуб. Ведом ему стал — по крайней мере, он убеждал меня в этом, — путь птицы в небе, путь змеи на скале, путь корабля среди моря, путь мужского семени в теле женщины. Эти незримые лазутчики были способны проползать по отложившимся в земле вековым слоям и оживлять прошлое. Их можно было развеять по ветру и узнать, что с высоты видят облака, где растет самый пахучий цветок, как рождаются волны.
Попечитель уверял, что с помощью подобных колдовских талисманов можно наделить жизнью камень, реку, гору, объязычить тигра, лебедя, рака и щуку. Тогда их рык, клекот, свист, перезвон обернутся человечьими словами.
Ладно, батяня, проверим твои изобретения. Где же ты сам, обретаешься, милый? Кто бы мог подумать, что в твоем понимании самостоятельность означает швыряние в воду не умеющего плавать.
Захочет жить, научиться…
В туннеле поднялся легкий ветерок, увлекающий вглубь станции, затем вновь послышался глухой, сердитый зов. Описать эти аккорды трудно, их следует слышать, но я никому не советую столкнуться с этим воющим, мясистым мотивом, с этим продувающим насквозь мысли ветром, навевающим необоримое желание поспешить на встречу с «отцом». Эта тяга была во много раз сильнее желания поутру опохмелиться, курнуть после долгого воздержания, ширнуться во время ломки.
Я включил генератор помех — музыка смерти на некоторое время стихла, затем туннелем добрался до развилки. Здесь кресла для повелителей сворачивали направо, а жесткие лавки для рабов замысловато разбегались по четырем, более узким туннелям, один из которых, судя по плану, врученному мне Огустом, через ремонтные отсеки вел на главные причальные палубы.
Если полагаться на план, имевшийся у Третьего столпа, наш челнок был поставлен на прикол на вспомогательном причале, расположенном в более остром окончании гигантского яйца. На тупом конце помещались главные посадочные палубы, предназначенные для приема звездолетов всех классов, обладавших куда более крупными объемами и массами, чем межпланетные челноки. Согласно замыслу архонтов область материализации крупных кораблей граничила с внешними обводами централа. Это были владения мощнейшего гравитационного поля переменных напряженностей, здесь текли реки истекающего с поверхности Дауриса сверхгорячего газа, плавали сгустки раскаленной до миллионов градусов, пусть даже очень разреженной, плазмы.
Понятно, что в таких условиях само существование подобного небесного тела, не говоря о надежном и долговременном исполнении обязанностей, зависели от способности защитного покрытия противостоять высоким температурам и испепеляющим излучениям, а также от его точной ориентации и стабилизации в точке Лагранжа. Только в этом случае архонты могли обеспечить бесперебойную и надежную работу космического моста. Энергии в междуцарствии Дауриса и Тавриса было в избытке, так что, как позже объяснил мне попечитель, во главу угла ставился прогноз ситуации, складывающейся в фотосфере и в подстилающих конвекционных слоях обоих светил.
Интересно, в каких отношениях находился командный пост, отвечавший за безопасность станции, с гневливым, свихнувшимся от безделья, лишенным возможности таскать груз на спине фламатером? Сумели ли они найти общий язык? Судя по тому, что мне было известно о цивилизации Ди, вряд ли. Едва ли искусственному интеллектуальному механизму, удерживающему станцию в пространстве, пришлись по душе претензии на власть какого-то транспортника, к тому же по прибытию не прошедшего испытательный срок, не сдавшего экзамены, не получившего разрешения на будущие межзвездные перелеты и при этом открыто претендующего на роль хозяина всей звездной системы. Вряд ли вспомогательное судно обладало тайными паролями, с помощью которых можно было бы установить контроль над приводной станцией. Значит, запускать вирус в цепи фламатера можно только в тех местах, где корабль непосредственно подключен к системам жизнеобеспечения, либо сажать непосредственно на корпус. Вот уж чего мне совсем не хотелось, так это пытаться дергать этого тигра за усы.
Между тем зов «отца» не стихал. Возле развилки, где монорельс для обслуживающего персонала нырял вниз, а направляющая для повелителей уходила резко вправо, я определил вектор напряженности ментального поля — она усиливалась в направлении нижних этажей централа.
Тогда двинемся направо. Я некоторое время постоял возле переднего кресла, потом рискнул сесть. На подлокотниках отчетливо были видны логограммы, соответствовавшие тем, которым обучал меня попечитель на чудесном острове. Нажал на клавишу, где была изображена стрелка острием вперед. Кресло тут же тронулось с места, скоро стены туннеля на несколько секунд слились в один серый, изредка помаргивающий фон. Судя по плану, линия выводила меня на главный пост управления. Путь был недолгий. Кресло плавно затормозило и съехало на боковую направляющую, где заняло последнее место в ряду подобных ему средств передвижения, уже которую сотню тысяч лет терпеливо ожидавших пассажиров. Здесь вообще не ощущалось посторонних всхлипов и призывов папаши-фламатера, жаждущего отведать белковой плоти.
Прямо передо мной коридор перекрывала глухая стена, на этот раз поверхность ее была тщательно, даже изысканно, обработана, и на ней был выгравирована окружность с вписанной в него стилизованной буквой «зет». Пришлось опять прибегнуть к помощи липкого шарика-отмычки. На этот раз пришлось ждать около пяти минут прежде, чем округлая створка наконец сдвинулась с места и отползла в стену туннеля. Впереди открылось помещение — его можно было назвать прихожей, если бы не размеры пространства, развернувшегося передо мной.
Переступив через щель в пупырчатом полу, я очутился в удивительном месте, где царили песчаные, покрытые хвоистым кустарником холмы, оранжевое небо. Вдали по горизонту высились красноватые отвесные скалы, убегавшие к бирюзовому океану. Из расщелины, расположенной неподалеку от входа, в декоративно оформленное озерко валился водопад. Оттуда брала начало неширокая речка, вертляво убегавшая к далеко выдвинувшимся в морскую гладь живописному мысу. По берегам водного потока свечками стояли двухметровые плауны с золотисто-коричневатыми шишками на верхушках.
Слева же, среди напоминавших сосны деревьев возвышались разноэтажные строения с черепичными крышами в китайском стиле. Стены поблескивали ослепительной белизной. Со стороны океана строения прикрывал древний папоротниковый лес. Солнце над головой было жаркое, белесое, с сиреневым приблеском, размером с наше светило.
Створка встала на прежнее место. Даль замкнулась, и на месте вмиг исчезнувшего входа открылась та же песчаная всхолмленная равнина, оживляемая далеким горным хребтом с заснеженными вершинами, те же папоротниковые дебри, оседлавшие седловины между холмами, сосновые рощи и густые заросли кустарника по горным склонам. Рев межзвездного, истосковавшегося по белковой свежатине «папаши» стих окончательно, местная аура была легка, напевна и пробуждала поэтическое настроение.
Может, перевести сюда всю группу губошлепов?
Но сумеем ли мы справиться с трудностями, которые встанут на нашем пути, и так ли уж прост доступ хордам во владения архонтов? Какое впечатление произведут на моих спутников белейшие, даже как бы кичащиеся снеговой одноцветностью дома? Губошлепы будут ходить здесь на цыпочках? Ничего, обвыкнут. Кто-то же должен был поддерживать здесь порядок? Может, в тех невзрачных домишках, что прятались в тени поблескивающих белыми стенами зданий, был устроен заповедник для шлюх, прародительниц ублюдков?
Я направился в сторону двухэтажного, покрытого крышей с загнутыми вверх стропилами, здания. Только изображений драконов, стягов да полотнищ с иероглифами не хватало, чтобы вообразить себя на Земле, в Поднебесной империи, каким-то чудом занесенной в далекую геологическую эпоху (судя по обилию папоротников, назовем его меловым периодом).
В вестибюле, куда я не без робости отважился войти, располагался диспетчерская или что-то вроде главного наблюдательного поста. Зал был невелик, при этом оформлен как точное подобие рубки Быстролетного: то же округлое смыкание пола с потолком, тот же невообразимый, явно не соответствующий внешним размерам помещения внутренний объем, тот же болотисто-лиловый тон, раздражавший меня во время первых пребываний в утробе койса. Повсюду обилие светящихся сигналов: цепочек, огоньков, сияющих змеек, посвечивающих геометрических фигур, перемигивание цветовых квадратов. В углу какие-то громоздкие, с едва закругленными прямыми углами тумбы. Я подошел ближе, пригляделся, вспомнил уроки попечителя и Быстролетного. По всей видимости, эти аппараты обеспечивали связь, выводили информацию на незримый экран, а также, судя по щели в корпусе, выдавали информацию в какой-то более-менее удобной для ознакомления форме.
Все оборудование бездействовало, каждая единица свернулась в исходную оболочку — на это у меня глаз был наметан. Пыли на поверхности не было. Первым делом с помощью особого словаря, развернувшегося из шарика, я попытался вернуть в рабочее состояние информационную машину. Ментальный пусковой код загрузился удачно, затем, уже более уверенно, я оживил экран. В тот же момент в зале притух свет, потолок растаял, и Даурис, и Таврис предстали во всей своей красе. Изображение, правда, казалось несколько неестественным, напоминавшим спектрозональные аэроснимки. Даурис почему-то предстал ярко-красным шаром с зеленным ободком, Таврис заметно полиловел. Следом по гигантским, занимавшим большую часть экрана светилам побежали кривые, начали выстраиваться графики, обозначились колонки символов, которыми когда-то пользовались ди. Мне еще предстояло разобраться в этой свистопляске данных. Прежде всего изображение зафиксировало состояние станции в момент ухода флота архонтов. Вот последний, с размазанными очертаниями линейный корабль — две усеченные, соединенных основаниями, четырехгранные пирамиды, то есть октаэдр, — покинул станцию, исчез в сером лимбо. Тут же временной интервал резко увеличился, счет пошел на столетия. Скакнуло с десяток цифр, и счет времени вновь резко замедлился.
На экране внезапно и крупно высветился исполинский звездный прыгун, своей формой напоминавший челнок, доставивший нас на станцию. Это был овалистый, несимметричный звездолет с башенкой-выступом по правому борту, неуловимо напоминавший нашего речного сома с коротким хвостом и более высокой спинкой. На борту символ транспортного средства, рядом полустертый номер. Это же «Несущий груз на спине»!.. Я невольно подался вперед. Выступ, где размещался командный пост, смят, на корпусе пусто, обшивка местами взрезана и во многих местах пробита — трудно было отделаться от впечатление, что звездолет долбили гигантским ломом.
Я потерял дар речи — мне довелось наблюдать за звездолетом, явившимся с поля сражения, которое произошло по меньшей мере полмиллиона лет назад. Сигнальные огни на корпусе фламатера горели неровно, часто гасли. Между тем обслуживающие оболочки, как и положено в режиме посадки, налипли на корпус судна, принялись буксировать «Несущего» в сторону распахнутых шлюзовых ворот. Следом на экране появился первый знак, который я узнал сразу. На этот раз словарь, так долго хранимый в левой ноге, не понадобился. Этот иероглиф обозначал, что спуск в приемную шахту и осаживание на посадочное место прошли штатно. Далее на экране высветилась картинка причальной палубы — это было гигантское помещение с одним-единственным звездолетом, улегшимся на исполинские салазки, при этом из корпуса чуть выдвинулись толстые обрубки-конечности. Подсобные койсы и всякая прочая мелочь продолжали ползать по обшивке, потом вдруг посыпались оттуда, как ошпаренные. На этом всякое шевеление на палубе закончилось. Последним на экране появился громадный андреевский крест, что у ди означало сигнал предупреждения. В любом случае, когда ситуация развивалась не по инструкции, в их протоколах появлялись подобные знаки.
На экране опять изменился временной масштаб, и изображения Дауриса и Тавриса вдруг принялись пучиться и сжиматься. По их громоздким беспокойным телам вновь побежали многоцветные кривые, начали выстраиваться графики, колонки цифр. Всякий раз, как размеры Дауриса уменьшались до пунктирной окружности, проходившей под его фотосферой, со станции в сторону звезды выпускались какие-то яйцевидные снаряды. Они погружались в тело Дауриса и через некоторое время светило возвращался к первоначальному объему, опять же пунктиром обозначенному на экране. В этот момент меня впервые кольнула крамольная мысль — только ли для приема кораблей служил этот комплекс? Уж не для контроля над беспокойным, того и гляди готовым сжаться в коллапсе и со взрывом возродиться в образе сверхновой звезды Даурисом, была построена приводная оболочка? То, что с самого начала не давало покоя — прежде всего значительно бльшие размеры станции по сравнению с сооружениями на Беркте (а ведь тот централ являлся узловым для обширного сектора Галактики) вдруг очертилось внезапной догадкой — неужели ее разрушение неминуемо погубит Хорд?..
В углу застрекотал аппарат, из него поползла широкая лента испещренная значками, похожими на наших пауков, тараканов, бабочек. Скоро у меня в руках оказался свиток, в котором был дан отчет — по-видимому, очень краткий — за весь указанный период, то есть, с момента выключения машины до ее пуска. Я развернул распечатку — без пол-литра, то есть, без словаря не разберешься.
Догадка о возможной связи приводного централа с процессами, происходящими в недрах красного гиганта, обескуражила меня. Сколько помню себя на Хорде, не было дня, чтобы я не попадал в двусмысленную, требующую скорого и точного решения ситуацию. Всякий раз мне приходилось самостоятельно делать выбор, и в каждом случае это было тяжкое испытание. Вот и теперь! Если мысль о подлинном назначении этой преисподней верна, придется менять всю идеологию нашей миссии и призывать губошлепов любой ценой сохранить в целости и неприкосновенности эту цитадель Черного гарцука.
Ладно, где наша не пропадала! Прежде необходимо до конца убедиться, что картина взаимоотношений удивительного по своей неожиданности любовного треугольника: взбесившегося фламатера, приводной станции и экспедиции хордов мною оценивается верно. Интуиция подсказывала, что если с геенной огненной и сообществом губошлепов мне кое-как удалось разобраться, то звездный грузовик, зверь третьего класса, до сих пор оставался в этом уравнении неизвестной величиной.
Может, все-таки рискнуть и отправиться на зов? Но прежде следует выяснить, чем занимаются мои соратники по борьбе.
Вот и пришел черед удивительным штучкам-дрючкам, которыми снабдил меня батяня-комбат. Я извлек из ноги шарик-оболочку, с помощью которого, как уверял меня попечитель, можно войти в цепи управления станцией и попытаться установить контроль над программным контуром. Успех подобной операции был под большим вопросом, но, по крайней мере, полагал я, кое-какими цепями на приводном централе — в первую очередь линиями связи и транспортными средствами, овладеть было можно.
Получив команду, шарик размером с горошину всплыл с ладони, начал совершать зигзагообразные движения по всему пространству овального зала, затем спикировал к одному из аппаратов, стоявших в углу. Прилип к поверхности, растаял. Вскоре до меня донесся мысленный оклик.
«Готов к приему».
«Изображение вспомогательного шлюза».
Шарик-помощник передал кодовые сигналы, и в тот же миг на экране возникло изображение нашего челнока. Кадр придвинулся к полупрозрачной стене, очертания предметов помутилось, но тут же обрело прежнюю ясность.
…Хорды, объединившись в три круга, взявшись за руки, молились. Повторяли вслед за апостолом Петром.
— К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся… Спаси и сохрани нас.
Так повторялось несколько раз. Наконец Огуст, сидевший во втором ряду соплеменников, подал знак, и моление закончилось. Многие утирали пот со лба.
Спустя несколько минут Левий Матвей поднялся с места, вытянул вверх руку с разогнутыми двумя — указательным и средним, остальные сложены в горсть, — пальцами и объявил.
— Сказал Ковчег, а учитель донес его слова до нас, страждущих, замурованных в геенне огненной, посланных на съедение зверю, — плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над птицами небесными и над рыбами морскими, над всякой ползающей и бегающей по пальмам тварью.
Он сделал паузу, затем простер руки к слушателям.
— Вот собрались мы, узнавшие имя Создателя, и радости нашей нет предела, ибо сегодня день торжества. На краю гибели, в пасти Черного гарцука, играем мы свадьбу повелителя нашего Огуста, его помощника Этты и скромной сестры-девицы Дуэрни, пусть будут благословенны их имена. Слушайте сюда, поселяне. Внимайте душой…
«Блаженны изгнанные за правду,
Блаженны храбрые сердцем,
Блаженны верные долгу, ибо их есть Царство Божие.
Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.
Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?
Она уже ни к чему не годна, так выбросите ее вон на попрание людям».
Левий Матвей справа налево почесал лоб, обошел круг слушателей — все они тоже почесали лбы, — потом обратился к Огусту.
— Встань жених.
Тот поднялся.
— Встань, жених, — обратился Левий Матвей к Этте.
Тот тоже встал.
— Встань, непорочная сестра. Соедините руки.
Женихи и невеста соединили руки.
— Вот было бы здорово, — совсем простецки воскликнул апостол Павел, — если бы учитель мог видеть нашу радость…
Я тотчас отдал мысленную команду и как только пришел ответ, что звуковой канал задействован, сказал.
— Вижу!.. Благословляю…
Все хорды повскакали с мест, начали скакать с ноги на ногу, радостно почесывать друг другу спины, а я, изумленный, с этого момента насквозь пропитанный сознанием неистребимого родства со всеми брачующимися, со всеми приглашенными, зваными и незваными, со всеми убогими, прежними, будущими и нынешними женихами и невестами, желающими плодиться и размножаться при любых обстоятельствах, на краю пропасти, в геенне огненной, в сердце звезды, — взмолился, обращаясь к тому, в ком сомневался, кого искал всю жизнь, с чьим именем шел в бой за сохранение папоротникова цветка, чьим именем внушал истину — дай Бог вам счастья.
Спаси и сохрани вас ковчег!
Между тем Левий Матвей предложил.
— Братья и сестры, давайте возьмемся за руки, повторим слова завета:
«Ищите, что соединяет, и бегите того, что разъединяет!
Остерегайтесь настаивающих и упорных,
Остерегайтесь слепых душой и глухих сердцем,
Прислушивайтесь к испытывающим сомнения и верующим в суть.
Не в именах ищите разность, а в сердце своем!
Ступите на воды и следуйте истинным путем.
Кто бы не повстречался вам в дороге,
Усадите его рядом, поделитесь хлебом.
Не надо слов, не ищите розни!
Берегите разное, но выхаживайте общее».
Я мысленно сменил кадр.
Мельком обозначился потолок и стены вспомогательного шлюза. За то время, что меня не было на челноке, на них появились странные наросты. В тот момент я не придал им значения, мысли были далеко — прикидывал, как мне проникнуть на грузовую палубу, где дожидался своего часа «Несущий груз на спине».
По команде шарик вернулся на ладонь. Я вышел из административного корпуса. На миг мелькнула мысль заглянуть в другие здания, но что-то подсказало — следует спешить. Жаркое, загустевшее до лимонной желтизны солнце клонилось к горам. С той стороны ползли редкие тучки и сеяли тени по песчаным холмам.
Я двинулся к выходу, расположенному возле водопада, страстно, с обидой, воззвал к попечителю, к Быстролетному.
«Где вы скрываетесь, прозрачный вас задери? Научите, как поступить? В какую сторону шагать? Возвратиться на челнок или попытаться поближе познакомиться с Черным гарцуком?»
Ответа не было. Вот тут и крутись!
На развилке, куда доставило меня транспортное кресло, я вновь ощутил ментальный поток, услышал знакомый призыв. Теперь в нем отчетливо прорезывались ноющие всхлипы.
Хордоед загрустил?
Поддаться ему, успокоить?
Пойти на поводу — пусть фламатер на какое-то время забудет о челноке и даст молодоженам вволю натешиться. Будь что будет, все равно без разведки не обойтись!
Я понадеялся на свое человеческое начало, которое без смеха не могло воспринимать призыв отдаться на съедение.
Я взял в расчет волшебный пояс.
В душе я рыдал и смеялся; рвался к отцу и одновременно издевательски хихикал над подобной неуемной страстью отыскать папашу. Неожиданно ощутил жуткую тяжесть, едва не раздавившую мой разум. К заунывному, сдобренному отчаянными рыданиями зову прибавилась новая составляющая, лишавшая меня возможности принимать осмысленные решения.
В следующее мгновение я перекувырнулся через голову. Возвысился до потолка. Покрытой кольчужной броней волчьей спиной уперся в металлический свод. Пошевелил плечами, попытался переступить с ноги на ногу. Не тут-то было В таком состоянии не то, что сражаться, двигаться было невозможно. Кое-как произнес ментальную формулу и вновь обернулся губошлепом, только человеческого во мне стало во много раз больше. Оно оформилось в непреклонную решимость сражаться до конца.
Гнетущая тяжесть разом отступила, а прибывших сил хватило, чтобы справиться с зовом «Несущего груз». Мне даже хватило юмора обозвать врага «мокрой курицей».
Я нажал клавишу, встроенную в опорную раму, за которую можно было держаться во время движения. Скорость на линии для перемещения биокопий была умопомрачительная — стены туннеля слились в одну бесконечную, извивающуюся, серовато-стальную трубу, вынесшую меня к самому входу на причальные палубы. Их было три. «Несущий груз» располагался на верхней. Теперь в его песне слышались торжествующие нотки, голос подобрел, указал дорогу к лифту.
Я ощущал себя словно в горном потоке, меня тащило от поворота к повороту, от одной двери к другой. Ясности человечьей мысли не терял, был уверен, что когда возникнет необходимость, смогу зацепиться за какой-нибудь спасительный выступ, а то и просто пойти против течения. Все равно на донышке уже копился страх — со зверем такого калибра мне еще не приходилось вступать в схватку? Как бы не поддаться губошлепному, изначально рабскому во мне? Успеть использовать противоядие неукротимому промыванию мозгов, которому раз за разом подвергал меня фламатер.
Итак, как инструктировал попечитель, прежде всего мне следовало поставить Черного гарцука в тупик.
Между тем внутренний голос с жаром выпевал.
«Приди к отцу, отдайся, слейся с ним плотью, повинуйся…»
Я вышел на причальную палубу.
Передо мной открылся ошеломляюще исполинский ангар. Все та же необъяснимая архитектурная загадка. Стены ангара, изогнуто уходившие вверх, смутно рисовались в полумраке, уже которое тысячелетие копившемся в этой металлокристаллической гробнице. Место, где они смыкались, было неразличимо — над головой нависала плотная, навсегда уснувшая тьма.
Здесь было пусто. Пол выстлан плитами с пупырышками, по которым впору ходить великанам. Каждый пупырышек в три четверти моего роста.
Звездолет, пытавшийся соблазнить меня, располагался ближе к дальней торцевой стене ангара. Это было массивное сооружение густо-аспидного цвета. Оно лежало на посадочном месте, но при этом опиралось на выдвинувшиеся из корпуса членистые, толстые опоры. Тусклые огни изредка пробегали по его корпусу. Передней своей частью фламатер был похож на рыбу на коротких ножках, но это было зыбкое ощущение, потому что при таких исполинских размерах его форма была неуловима и могла напоминать что угодно.
Что запомнилось совершенно отчетливо, это туповатая закругленность, бездонно-черный цвет и разве что некая схожесть с заостренным с одного конца полуцилиндром. Очертания другого конца терялись во мгле. Выпуклая надстройка с правой стороны корпуса различалась ясно, по-видимому, она успела оправиться от нанесенных повреждений, как, впрочем, и корпус звездолета, на котором не было заметно следов пробоин и прожогов.
Осыпанный мельчайшими сверкающими искорками, я затемнил шлем, перехватил поудобнее бластер, уселся на выступающий из металлического пола богатырский пупырышек, спросил на мысленном коде:
«Ты есть отец?»
Неодолимый стремительный поток, беззвучно омывающий сознание, неожиданно иссяк, и в необъятном пространстве раздался громовой тягучий голос.
— Да-а. Ты-ы пришел. Ты жаждешь приобщиться к вечному. Подойди бли-иже… Бли-иже.
На одной из опор неожиданно появился нарост, в его середине, словно головка прыщика, родилось отверстие, в котором заиграли багровые, с синюшным приблеском огни.
— Как я могу быть уверен, что ты тот, за кого себя выдаешь? Кто наградил тебя знанием вечного — нерукотворный ковчег или Прозрачный? Чему ты способен научить: знаниям или пагубным страстям?
Наступила тишина, глухая, долгая. Наконец тот же голос на этот раз задушевно позвал.
— Не надо рассуждать. Приблизься… Войди в мой дом…
Каждую гласную фламатер очень затягивал, слушать его была сплошная мука. Как же мне прилепить на корпус фламатера один из тех шариков, которыми снабдил меня попечитель? Желательно, конечно, два шарика. Для страховки… Пустить по воздуху или катануть между выступов на плите? Где гарантия, что он не успеет поставить гравитационную защиту? Подойти ближе и швырнуть в распахнувшийся гнойник? Слишком рискованно. Неизвестно какую оболочку сформирует корабль, чтобы взять меня живым. Смогу ли я от нее отбиться? Тех серповидных пакостей, одна из которых лишила меня жизни в сражении при Сатурне, у него должно быть с избытком.
Ментальный поток, увлекающий в сторону обозначившегося округлого зева, усилился.
— Войди в мой дом… Войди в мой дом… — словно заклинание твердил громовой голос.
— Что есть один? — отчаянно сопротивляясь грянувшей буре, крикнул я. — Ответь, что есть один.
— Один — это ты. Войди в мой дом, и мы будем вдвоем.
«Мы будем вдвоем, мы будем вдвоем», — словно эхо повторил ментальный вопль.
— Что есть цифра «два»? — выкрикнул я.
Сверхчувственный напор ослаб, и звучный бас с нескрываемым удивлением спросил.
— Ты сомневаешься, умею ли я считать?
— Ты назвал себя отцом, но я — живое. А ты? Все живое должно знать, что есть «один».
Наступила тишина.
— Хорошо, что есть «один»? — задало вопрос чудовище.
— Едина судьба — смерть, — ответил я, — мать скорби. Ничего прежде, ничего позже, ничего больше. Два — это мелющие жернова, один подъемлется, другой останется. Толкование такое: жернова суть мир, мелющий душу и тело. Душа подъемлется, а тело вязнет…
— Что есть «три»?
— Это три царства — медное, серебряное и золотое. Что есть эти царства?
В сверхчувственной области, также, впрочем, как и в звуковом диапазоне, наступила гробовая тишина. Я представил, как в его нейронных цепях идет грызня между различными объясняющими импульсами; как блок, отвечающий за целеполагание, идет войной на те цепи, которые вдруг испытали сомнение, позволили увлечь себя поиском ответов на глупейшие вопросы, задаваемые этим недоростком. В любом случае вопрос — неужели оставшиеся без присмотра биокопии сумели овладеть дрянной, скудной, но все-таки непонятной философией, — смутил фламатер. Ему дела не было до этих металлических царств, но в том случае, когда он не мог ответить, вступало в силу галактическое правило, согласно которому участник диалога, не сумевший ответить на заданный вопрос, был вынужден считать собеседника разумным существом. Отсюда необходимо вытекало требование согласия жертв на добровольную переработку своей плоти. Значит, по закону он должен вступить со мной в беседу, в противном случае, если «Несущий груз» прибегнет к насилию, станет ясно, кто из нас прав и с кем я имею дело. Искусственному разумному, в отличие от существ, рожденных естественным путем и с легкостью прощающих себе свои грехи, очень непросто преодолеть этот барьер.
Звездолет колебался…
Пока фламатер искал ответ, я позволил себе приблизиться к его корпусу. Перебежками одолел значительную часть расстояния, отделявшего меня от «Несущего груз». Затем начал осторожно подкрадываться к чернолицему врагу.
Уловив сверхчувственным восприятием тревожную вибрацию, пробежавшую по ангару — так всегда бывает перед залпом, перед бурей, — громко объявил.
— Медное царство — суть плоды садов и полей, серебряное — это книги, в которых собрана мудрость прошлого. Золотое — это смеющиеся дети. Ответь, что есть «четыре»? Что минует и что остается? Чем море дышит? Что глубже самого глубокого моря? Что круглее колеса? Где веселее всего поют на святках? Чем наполняются все долины? Что чернее засова? Где самый широкий мост…
Я выпустил шарик и, проследив, как едва светящаяся искорка, лавируя между металлических тумб-пупырышков, добралась и приклеилась к подрагивающей смоляной коже фламатера, на которой, если приглядеться, можно было различить странной формы чешуйки, — запустил второй. При этом тарабарил без остановки, так и сыпал загадками, присловицами, даже со страха частушку спел: «Моя милка сто пудов, разогнала верблюдв…» — и предложил звездолету объяснить, что значит «милка», «сто пудов» и кто такие «верблюды´»?
Между тем второй светлячок нырнул прямо в открывшееся на одной из опор корабля отверстие. Выполнив задуманное, мысленно включил пояс на полную мощность, обрел силу тридцати богатырей, стойкость Русалочки, пропитался партизанской храбростью и смекалкой и, несмотря на усиливающийся ветер, поспешил к выходу. Не тут-то было. Сил не хватило добраться до коридора, ведущего к лифту. Ясно, что «Несущий груз» успел изготовить гравитационный захват, справиться с которым у меня силенок не хватит.
В следующее мгновение я обернулся трехглавым боевым звездолетом, фламатером первого класса «Непобедимым никем и никогда». Успел рявкнуть.
— Стоять смирно! Двигатели глушить! Мыслей не прятать!!
Огни на корпусе «Несущего груз» вмиг погасли и в следующее мгновение вспыхнули вновь, вспыхнули ярко, в ином сочетании цветов и рисунков. В звуковом диапазоне ослабло гудение, нарастающая волна изумления, подобострастия, радости и неверия пробежала в ментальной ауре. Захлопнулось отверстие, откуда должен был хлестнуть гравитационный бич. Этих мгновений мне хватило, чтобы зацепиться длинным чешуйчатым хвостом за выступ в стене, где прятался выход из ангара. Я с трудом, с трудом пошевеливая грузным призрачным телом, по-прежнему вопрошая подчиненного, вскарабкался на ближайшее к выходу посадочное место. В следующее мгновение туда же ударила боевая серповидная оболочка. Она насквозь пронзила бестелесную плоть гигантского звездолета, ударила в стену.
Грохот, вспышка света до основания потрясли ангар.
Вновь кувырок, и на месте исчезнувшего линейного корабля очертился космический странник, предвестник смерти. Вначале я померещился фламатеру в одном углу причальной палубы, затем в другом.
Наконец дискообразное привидение начало медленно надвигаться на замерший на крайнем причале транспортный фламатер. Зрелище было жуткое, на «Несущем груз» вмиг поменялась световая сигнализация, от носа до кормы побежали бордовые огоньки. С звездолетом-призраком «Несущий груз» тоже справился без особых трудностей — в момент развеял изображение по причальной палубе, но этих мгновений мне хватило, чтобы добежать до выхода с палубы. У бронированной выходной створки я остановился, обернулся космическим волком — пространства здесь хватало. Крепко вцепился в стенки прохода и крикнул.
— Жду ответа. Если ты живое, скажи, что длиннее дороги и что есть величайшее украшение царского чертога?
Звездолет, по-видимому принял решение. Металлическая плита, прикрывающая вход, попыталась задвинуться и отсечь меня от выхода к лифтам.
Поздно, дружок! Космическому волку совладать с какой-то железной пластинкой раз плюнуть.
Неожиданно на причальной палубе гулко прогремело.
— Знаешь ли ты сам ответы на эти вопросы?
— Знаю. Четыре — это четыре стороны света, в какую ни пойдешь, всюду правду найдешь. Все минуется, одна правда остается. Лихо споро, не умрет скоро, рано или поздно, а добро худо перемелет. Вот так, Черный гарцук!
Я прилепил шарик к створке лифта, а сам продолжил.
— Море дышит волнами. Глубже самого глубокого моря ад. Круглее колеса солнце, на святках веселее всего поют на небесах. Снегом наполняются долины, грех чернее засова, а самый широкий мост по льду… Нет, Черный гарцук, ты не можешь быть мне отцом. Ты не знаешь, что любовь длиннее дороги и человек — украшение небесного чертога. Человек доставляет радость Творцам!
Фламатер взревел.
— Значит, ты — ортодокс? Как ты сумел пробраться в цитадель истинной веры! Ты будешь уничтожен!..
Ага, он нашел ответ. Теперь преступное деяние будет полито соусом религиозного экстаза. Это мы знаем, это мы проходили. Значит, война. Не на жизнь, а на смерть!..
— Уничтожен будешь ты, падло, — выкрикнул я. — Тебе отрубят голову, тебя сбросят в глотку Дауриса.
Я бросился к лифту, броневая плита за моей спиной с грохотом замкнулась. Едва я успел обернуться губошлепом и скрыться в кабине лифта, как та же плита вдруг отъехала в сторону, и серповидная боевая форма ударила в створку. Кабина содрогнулась от раскатистого громового удара, тем не менее быстро вознесла меня к транспортному узлу — видимо, этому придурку не удалось овладеть командным контуром приводной станции. Впрочем, иначе быть не могло, это была самая защищенная часть комплекса. И попечитель был не в силах ввести свою программу извне — в этом и лежал ответ на вопрос, зачем я оказался здесь. Уничтожить приводной комплекс, вывести его из точки Лагранжа, батяня-комбат, по-видимому, был в состоянии, но проникнуть на борт, овладеть командными цепями, изменить цель его верной службы и тем более избавиться от Черного гарцука — нет.
Это, конечно, было доморощенное объяснение. Знал бы я чего ради попечитель так стремился упечь меня на приводную станцию!
К сожалению, в те минуты мне было не до рассуждений.
Я едва успел к вспомогательному шлюзу. Лишь в последний момент сумел перехватить колонну торжествующих хордов, в едином порыве шествующих в объятия отца. Впереди шагали матросы и проотолетарии, готовые грудью проложить дорогу в царство свободы. За ними Тоот, следом сестры, апостолы, в том числе и Левий Матвей — лицо его было вдохновенно. Сзади с перекошенными физиономиями ступали оба капитана и Огуст, Этта, и наконец Иуда, к спине которого была привязана извивающаяся, выкрикивающая хвалы Черному гарцуку Дуэрни.
Рев новоявленного папаши был нестерпим. Зверь бушевал, грозил, обличал, обвинял подсобные разряды в ереси, свойственной недоноскам из лживо уверовавших ди. Заунывную песню теперь можно было с полным основанием назвать гимном всепобеждающему единению плоти и разума. Плита, ведущая во внутренние помещения станции, была утоплена в стене. Хорошо, что я успел соскочить со скамейки до того, как матросы выбрались из входного шлюза, иначе они не раздумывая разнесли бы меня в клочья из бластеров.
Медлить было нельзя. Я поспешно извлек странную белесую взвесь, называемую «цечешищем». Искристым облачком она взлетела к потолку. Затем я растянул ее на весь просвет коридора, приказал этой взвеси, уже обретшей зачатки сообразительности, копить энергию и изо всех сил глушить ментальный сигнал, исходящий от фламатера.
С подобным дивом только более крупного калибра мне приходилось сталкиваться еще на Земле. Во время первой встречи оно как раз и прикинулось «цечешищем» — представилось подсвеченным изнутри, желтым, с прозеленью облаком. Когда же мы столкнулись во следующий раз, эта субстанция обернулось исполинским, изрыгающим огонь драконом, скоро расслоившимся на шары, каждый из которых обернулся идущим в атаку танком. Как только я подбил два «тигра» и один «Т-74», волшебная взвесь сформировало роту боевых роботов. Это колдовское аморфное вещество являлось одним из самых замечательных творения искусных ди, сумевших повторить раритет, созданный во время но, в эпоху первых цивилизаций, память о которых искоркой небесного костра, из которого возник наш мир, еще жила во мне. Подобной невесомой, мертворождающейся плотью, всякий раз во время использования обретающей разум, был вооружен прятавшийся на Земле «Неугомонный». Вряд ли подобная диковинка имелась на борту «Несущего груз».
Если да, наше дело худо.
Результат не замедлил сказаться. Оторопь проступила на необыкновенно посиневших лицах матросов и рабочих. Они словно наткнулись на невидимую преграду. Увидев меня, бросили оружие, присели на корточки, обхватили головы руками. То же случилось с сестрами и апостолами. Я тут же обезоружил их, заставил взяться за руки и молиться, молиться! Изо всех сил, кричать в полный голос — помилуй нас, ковчег!.. Обрати свой гнев на Черного гарцука, дай нам силы устоять в беде и горести. Левий Матвей, поднявшись на ноги, как ни в чем не бывало затянул тонким голоском.
«Бисми ллахи р-рахмани р-рахим…
Блаженны изгнанные за правду,
Блаженны храбрые сердцем,
Блаженны верные долгу, ибо их есть Царство Божие.
Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах…»
Напряжение потихоньку начало спадать. В тот момент я обратил внимание как глубоко внутрь шлюза прогнулась взвесь-цечешище. Огуст, Хваат и Неемо, усталые донельзя, начали торопливо разворачивать соплеменников и так, на корточках, словно гусей, погнали их сторону малого шлюза.
— Если бы ты, учитель, задержался еще на пять минут, — сообщил Огуст, — случилось бы непоправимое. Мы бы их всех взорвали.
— И рука бы поднялась?
— Это лучше, чем попасть в лапы Черному гарцуку.
Я припомнил тот ужас, который испытал несколько минут назад на причальной палубе, когда я пытался подобраться к фламатеру; прилив омерзения, когда серповидная боевая форма, вращаясь, бросилась в атаку, — и решил, действительно лучше погибнуть, чем испытать превращение в биокопию.
С трудом мы добрались до нашего челнока, начали загонять поселян внутрь. Тут на губошлепов напало откровенное безумие. Они вопили так, что мне стало не по себе, умоляли отца простить их, кидались на бластеры. Огуст снял оружие с предохранителя, ногой оттолкнул Дуэрни, ползающую у его ног и заклинающую мужа отпустить ее к отцу. Лицо у молодого человека страдальчески искривилось, он с мольбой глянул в мою сторону. Еще мгновение, и ему придется открыть огонь.
Я растерянно огляделся.
В чем причина повального безумия губошлепов!
Вот в чем!!!
Со стен и потолка шлюза спускались узловатые толстые побеги или напоминавшие шланги щупальца, присосавшиеся к корпусу челнока. Понятно, что от молотобойных призывов звездолета, поступавших по этим каналам, не могла спасти никакая молитва.
Я выхватил бластер, указал Хваату и Огусту на щупальца и открыл огонь. Мой бластер работал на поражение — бил сгустками высокотемпературной плазмы. Залп — и один их чудовищных побегов рухнул на пол, еще один залп — и верхняя часть корпуса челнока оказалась очищенной от этой мерзости. Буровато-зеленая жижа потекла по корпусу. Что творилось с поселянами в этот момент, когда мы очищали поверхность космического корабля, трудно передать, но как только последнее отросток рухнул на пол и вмиг расплылся густо испарявшимся озерком отвратительной на вид слизи, наступило успокоение.
Некоторое время все мы отдыхали в жилом отсеке. Люди вповалку лежали на полу, Дуэрни рыдала, остальные сестры громко, надрывая душу, сопели и чесались. Апостолы стыдились взглянуть на меня. Хваат врезал одному из матросов, самому крупному, зверского, должен сказать, вида. Тоот принялся укорять проотолетариев.
— Замолчите! — прикрикнул я на голосящих поселян, затем обратился к спутникам. — Кто-нибудь сумел устоять перед голосом преисподней? Кто-нибудь нашел в себе силы сохранить ясность мысли и твердость духа? Если есть такие, поднимите руки!
Я насчитал восемь губошлепов. Около четверти подвергшихся незримой атаке поселян. Это был прекрасный процент, мы люди в таких обстоятельствах смогли бы похвастаться только каждым десятым.
К черту отступления, побочные мысли, воспоминания о Земле! Я в системе Дауриса-Тавриса, мы все в преисподней, на краю гибели!
— Братья и сестры! — обратился я к поселянам. — Мы больше не можем здесь оставаться. Рано или поздно Черный гарцук овладеет нашими душами, и все мы неизбежно попадем к нему в пасть. Я видел его — он страшен! Одноцветен, коротколап, неумолим, покрыт мраком. Он жаждет плоти и крови. Нашей с вами крови. Нам следует как можно быстрее перейти в другое место. Я отыскал его. Это райский отсек. Там когда-то жили повелители, там не слышен призыв гарцука. Те восемь человек, которые способны бороться с напором врага, поведут каждый свою группу. Я буду прикрывать вас с тыла.
Огуст тут же разбил соплеменников на группы, всем на спины навесили груз, чтобы стеснить движения. Груз укрепили так, чтобы носильщик не мог его сбросить. Наконец, построившись, поселяне четверками начали выбираться из челнока. Первую, не запертую фламатером дверь мы преодолели без труда. Аура в шлюзе была спокойна — видно, зверь прикидывал, что задумало белковое сырье, куда направляется? Мы без помех добрели до станции монорельсовой дороги.
Я рассадил всех на кресла, на скамейки для персонала, потом по очереди, нажимая на клавиши, начал запускать их. Последним отправился сам. Так мы добрались до развилки. Здесь оставили монорельс и, построившись в колонну, двинулись в сторону райских кущ. Я, поминутно озираясь, тащился сзади.
Как только фламатер определил, в каком направлении мы двинулись, сильнейший удар ментального бича потряс хордов. Никто из нас — даже я — не смог устоять на ногах. Люди попадали на металлический пол и начали извиваться быстро-быстро, как червяки. Им надо было немедленно вернуть разум, заставить двигаться. В этом было спасение — чем дальше вглубь зоны архонтов, тем слабее сверхчувственные волны. Опять пришлось налаживать цечешище. Огуст и Хваат пинками начали поднимать людей. Матросы и проотолетарии злобно поглядывали на меня, на своих начальников, на повелителя. Кулаки у них начали сжиматься, и в этот момент всеобщего озлобления, невыносимых приступов головной боли, среди стонов, рыданий и взвизгов, клекота и истеричных воплей послышался спокойный и сильный голос Иуды.
— Я писать хочу!
Губошлепы замерли, а лишенный памяти поселянин еще раз повторил.
— Очень хочу писать…
Я бросился к Дуэрни, указывая на Иуду, принялся страстно, с истерическими нотками в голосе убеждать.
— Это твой цыпленок. Он хочет по-маленькому. Помоги ему…
Потом бросился к следующей мамке. К петуху-провокатору из тюрьмы на Дирахе подскочил с тем же призывом.
— Это твой птенчик. Видишь, твоя курочка кудахчет возле него, не может справиться. Помоги ей или ты не мужчина, не отец. Помоги малому ребенку, потом отправляйся к отцу. Спаси маленького желторотого цыпленка.
При этом я безжалостно хлестал их по рассудкам.
Дуэрни подобралась к Иуде, он неожиданно взял ее за руку, потянул за собой вглубь туннеля. Брови у жены правителя полезли вверх. Не скрывая удивления, превозмогая проступившее отвращение, она тоже взяла в горсть два пальца ближайшего к ней, самого крупного матроса. Лицо того мгновенно обмякло, затем исказилось неописуемой гримасой страдания, у него слезы полились из глаз. Этта схватил его за другую руку, своей же, свободной, вырвал из толпы следующую мамку. Та подхватила еще одного проотолетария.
И словно прорвало — Иуда всех утянул за собой вглубь туннеля. Мне, правда, пришлось повозиться с Неемо, не выдержавшим ментальное давление. Он вдруг принялся сбрасывать с себя одежды, но мы с Хваатом и Туути не позволили, тут же оттащили его вглубь коридора. С каждым шагом тяжесть боли спадала, пока наконец Этта не прибежал к нам и не доложил, что вся группа добралась до тупика. Что дальше?
Наступил критический момент. Мне разорваться?! Никто, кроме меня, не сумеет отворить рабам дверь в чертоги богов. С другой стороны, кто, кроме волка-хранителя, в состоянии сдержать нападение серповидных боевых оболочек? Эти исчадия ада любого губошлепа лишат храбрости. Сумеет ли Огуст с ними совладать, пусть даже он сам выбрал этот путь? Наделенный царственностью губошлеп понадеялся на свой скудный умишко, на глупых стариков, восхищенных собственной мудростью. Они решили, что загнали меня в угол. Вечные нелады разума с гордыней… Имея перед глазам все мироздание, внимая свету звезд, обладая доступом к анналам архонтов, они выбрали для видимой реальности самое плоское объяснение, теперь за это надо было платить.
Вот пусть Огуст и платит.
— Послушай, начальник, я вынужден отлучиться. Никто, кроме меня, не сможет отворить ворота в рай. Я на время оставляю тебя, приготовься к худшему. Пришел твой час. Только ты и Хваат способны противостоять той мерзости, что вот-вот обрушиться на нас. Но с Хваатом вопрос прост. Если он поверил в меня, он должен остаться и сражаться до конца. А вот как быть с тобой?.. Может так случиться, что мы больше не увидимся. Решишь принять бой, у твоего народа появится возможность спастись. Какая — не знаю. Верю в чудо. Если нет, всем нам погибнуть.
— Я остаюсь, учитель. Но не ради тебя или так называемого народа. Таков мой удел защищать низших. Если я их брошу, мне будет разрешено покончить с собой, а это страшный позор!
— Кем разрешено?
— Мною.
Я не удержался и совсем по-человечьи пожал плечами.
— Как знаешь. А ты, Хваат?
— Я уверовал, учитель.
— Я тоже, — вмешался в разговор бывший страж.
— Тогда слушайте…
Я вкратце объяснил, что они обязаны открывать огонь по любой движущейся тени. Отродье, которое скоро пригонит сюда Черный гарцук, во время атаки испускает впереди себя волны омерзения, обдает паническим ужасом, поэтому очень важно сохранять хладнокровие, презирать врага — плевать вам нужно на эту пакость! Я сразу зарядил обоих подобным настроем, потом добавил — стрелять следует метко, не раздумывая, не приглядываясь, не тратя времени на то, чтобы выяснить, откуда выползла эта черная пакость. Одним словом, ведите себя как электрические утюги.
— Ты хочешь сказать, как славные Герои?.. — уточнил Огуст.
— Точно.
Я вскочил в кресло для архонтов, нажал на клавишу, мгновением позже добрался до сгрудившихся в тупике поселян. Как только распахнул ворота в рай, услышал позади жуткий вопль. Сразу бросился на сидение, помчался назад. Успел в то самое мгновение, когда какие-то странные извивающиеся, напоминающие червей твари утаскивали вглубь коридора Хваата. Туути бросился ему на помощь. Извергающие ужас, внушающие омерзение существа набросились на стражника. Огуст не решился стрелять по ним. Хваат орал дико, басом, потом неожиданно стих — наверное, ему сделали инъекцию, однако еще через пару секунд раздался взрыв, громовым раскатом ударивший по ушам. Он успел-таки взорвать себя.
Каков ублюдок!
Тут же покончил со своей плотью и бывший стражник.
Времени на переживания нам не оставили. Не прошло и нескольких секунд, как впереди замаячили твари, утащившие капитана «Калликуса». Они уверенно, все также разбрызгивая впереди себя безумный страх и оцепенелую покорность, ползли по проходу.
Это были черви, их было множество, каждый от двух до трех метров длиной. Ни головы, ни хвоста, только извивающиеся удлиненные тельца, членики которых были прикрыты броней.
Двигались не спеша, по всей поверхности туннеля — по потолку, округлым стенам, по полу. Переползая монорельсы, вздымали передние части. Не доходя до развилки, и начали сворачиваться в клубки и убыстрили ход.
Так, в клубках, и бросились в атаку.
На этот раз им пришлось отведать моего бластера, а не этих древних пукалок, которыми были вооружены губошлепы.
Я перевел регулятор на трассирующий световой луч и ударил по тому скоплению, которое двигалось по потолку. Одного залпа хватило, что обратить их в груду дымящегося месива, из которого миниатюрными зародышами начали выползать новые змейки, на глазах набиравшие длину и объем. Между тем Огуст открыл огонь по клубку, катившемуся по полу. Наконец разделал и этих. Тем временем я просто вымел этих тварей из коридора. Так, отстреливаясь, мы наконец добрались до закрытой створки. Я сунул шарик в щель, мы успели проскочить внутрь до того, как исчадия зверя вновь бросились в атаку.
Поселяне всем птичником устроились на берегу озера — там, где волнуемая водопадной струей, хрустальной прозрачности вода колыхаясь отражала оранжевое небо.
Зрелище было жалкое — губошлепы неподвижно сидели на корточках, в металлизированном рванье, притихшие, оглушенные безграничным раздольем, открывшимся перед ними. Курицы стыдливо прикрывали оголенные плечи, петухи, кто чем мог, старались помочь им скрыть наготу. На небо старались не смотреть, уперлись взглядами в песок, редко посматривали по сторонам. Это подрагивание лохматых перистых хохолков было единственным шевелением, которое позволили себе незваные гости во владениях повелителей. Куда они попали, хорды поняли сразу, инстинктивно — все, как один, расселись на песке спиной к блиставшим на закате постройкам на холме. Ближайший ко мне матрос с «Калликуса» сцепил руки на макушки и в таком положении замер. Пальцы у него были на редкость волосаты, и коготочки более напоминали ногти.
Как, впрочем, и у Хваата, светлая ему память.
Надо бы помянуть капитана, Героя из славных. Теперь в этом наименовании не было и следа насмешки, едкой иронии. Кровь была пролита, она требовала отмщения. Для этого мне следовало немедленно отправиться на командный пункт и попытаться взять под контроль транспортные артерии комплекса. Мысль о том, как бы вытолкнуть «Несущего груз» с причальной палубы в межзвездное пространство, не давала мне покоя. Это была бы победа и верный путь к спасению.
В тот момент, однако, губошлепов нельзя было оставлять одних. Уйти не помолившись, не рассказав сказку, не поддержав, было слишком не только для учителя, но и для обыкновенного бродяги-горца, человека и волка-оборотня. Повторное нападение змееподобных выродков, наштампованных фламатером за все те годы, что он пролежал здесь, впитавших его злобу, неудовлетворенную жажду мести, было неизбежно. Сейчас не следует без нужды тревожить поселян, гнать на подвиг, приступать к возведению линии обороны. Интересно, огляделся я, где и каким образом в этом благословленном краю можно было бы воздвигнуть оборонительный рубеж?
Вечерело… Блиставшее солнце поблекло, приобрело лимонно-желтый окрас, редкие тучки, ухватившиеся за вершины снегового хребта, отливали изумрудной свежестью. Океан разыгрался — забавляясь, накатывал на скалы волну за волной. Между тем грохот прибоя был едва слышен, резкие сильные звуки гасли в благодушной и ароматной ауре. Издали, со стороны кустарников, тонко и явственно запахло мускусом, потом потянуло запахом жареной курочки. Я невольно скосил глаза на своих соплеменников, кое-кто тоже начал потягивать ноздрями. Дырочки в их носах затрепетали.
Первым делом я с удовольствием омылся холодной и чистой водой. За мной последовал Неемо. Весть о гибели Хваата капитан подлодки встретил коротким нервным почесыванием, потом вздохнул и как бы про себя заметил, что теперь его черед. Скоро и он последует за родственником и другом.
— Не спеши, — сказал я. — Не гневи ковчег. Он знает, когда тебе уйти к судьбе.
Следом за мной умылся Иуда — этот весь залез в озерко, начал плескаться, охать от удовольствия. Скоро птичник ожил, поселяне наконец отважились распрямиться в полный рост. Третий столп в компании с Эттой и Дуэрни совершили торжественное омовение. Эта церемония была проведена у дальней оконечности озера, за рощей плаунов. После чего мы устроили общую трапезу. Скоро солнце легло на пологую седловину в заснеженных горах. Я крикнул ему: «Подожди!» — и оно зависло над перевалом. Предоставило срок поведать о Добрыне Никитиче, о том, как в молодости богатырь в чисто поле поезживал, малых змеенышей потаптывал. Как не послушался родной мамки и отправился к Сорочинским горам, к норам змеиным и освободил полон российский.
Долго ли коротко тянулся закат, наконец, по взмаху руки, местное светило наконец отправилось за горы на отдых. Землю накрыли сизые сумерки. Мы, бессеребреники и скитальцы, к тому времени добрались до одноэтажных домишек, стоявших на отшибе, подальше от блистающих храмин, где и разместились на ночь.
Огуст выставил караулы. Первой стражей командовал Неемо, вторую Третий столп решил возглавить сам. Я же отправился на командный пункт. Первым делом просмотрел отчет о состоявшемся сражении. Все было точно зафиксировано: толпа торжествующих озверевших безумцев, спешивших на встречу с отцом, мучительное пробуждение поселян, когда мы во вспомогательном шлюзе принялись срезать осклизлые щупальца — с их помощью Черный гарцук пытался овладеть мыслями губошлепов. Набег орды боевых, способных излучать обессиливающие противника чувства, роботов, короткое огневое столкновения и, наконец, наше появление в зоне архонтов. Сам бой можно было просматривать и в замедленном, и ускоренном темпе. Гибели Хваата было посвящено всего несколько кадров — по-видимому, исключительно для отчета.
Кому?
Это был вопрос вопросов.
Я попытался с помощью шарика проникнуть в блок управления внутренними оболочками и транспортными артериями станции. Ничего не получилось — потребовался пароль.
Вот что еще смущало — непротивление командного пункта управления комплекса агрессивным наскокам звездолета. Меня очень тревожил этакий беспринципный нейтралитет, которого придерживались броневые двери, кабины лифтов, развязки монорельсовых дорог, ворота и запоры шлюзовых камер, передвижные кресла и сидения, вплоть до роботов, обслуживающих внутренние помещения станции. Может, фламатеру удалось найти общий язык с управляющей централом интеллектуальной оболочкой? Или «Несущий груз» точно знал, какие средства нападения можно использовать во внутренних помещениях станции, а какие нет? Вероятно, поэтому звездолет не решился за пределами причальной палубы бросить в бой серповидные боевые оболочки, применяемые в космосе, а перешел на более примитивные формы. Следовательно, его ударная мощь будет примерно равна нашей. В чем же его преимущество? В количестве — это ясно, как день. Интересно, позволит ли командный пункт штурмовать зону архонтов или будет держаться в стороне, пока сражение не начнет реально угрожать жизненно важным системам комплекса?
Я вывел на экран изображение звездолета, долго вглядывался в его очертания.
Гигантская черная рыба все также неподвижно лежала на посадочном месте. Никаких следов активности. Мне пришло в голову, что здесь, перед экраном, тоже необходимо выставить пост — кто-то из губошлепов должен постоянно следить за врагом. С сожалением прикинул, никого из них калачом не заманишь в логово повелителей, а если кто и решится, тут же, как только окажется один на один с подобным пейзажем, лишится дыхания. Кроме разве что Иуды. Бывший Сулла, как показал опыт, потеряв память и постепенно возвращаясь к жизни, оказался полностью лишен прежних предрассудков. Может, есть смысл выставить на развилке, откуда тянулась ветка в сторону райских кущ еще один пост или прикрепить шарик.
Эх, беда, шариков-то у меня осталось с горстку!.. Кстати, не может быть, чтобы в зону архонтов был только один вход. Это конструктивно исключено. Кроме того, зная их образ мыслей, склонность к высокомерной назидательности, можно быть уверенным — в пределах системы Дауриса-Тавриса архонты тоже вели себя в высшей степени обособленно. Стоило поискать дополнительные выходы — например, для обслуживающего персонала, который, скорее всего, появлялся здесь после того, как архонты покидали зону.
Я затаил дыхание.
Как же они ее покидали? Должно быть, у них существовал свой отдельный шлюз? А может, и собственные транспортные средства?
Я тут же дал задание шарику, проникшему в блок управления информационной машиной, а сам поспешил в домик, в котором мои спутники разместились на ночевку. Окликнул меня Неемо. Это был верный человек, с устойчивой психикой, опытный боец, одним словом, настоящий ублюдок. Я поймал себя на мысли, что с гордостью произношу это слово. Смешными показались мне потуги убедить Туути отказаться от использования этого обидного прозвища. Сколько недомыслия я проявил, когда обижался на старцев Ин, не жалевших для меня самых оскорбительных, как мне казалось, эпитетов! Они не имели в виду унизить меня, подобные тонкости пока еще не давались хордам даже самых высших разрядов, но с моей легкой руки — так и оно оказалось впоследствии — в эти термины скоро начали вкладывать уничижительный, марающий чужое достоинство смысл.
Небо между тем усыпалось звездами. Это был иной небосвод, невиданный, таинственный, нависавший над миром, которого уже давным-давно не было на свете. Я застыл в благоговении — над головой раскинулся звездный чертеж миллионнолетней давности, наблюдаемый из одной из самых удивительных точек пространства — исчезнувшей обители Ди. Рисунок созвездий очень напоминал пейзаж, видимый с Земли. Здесь не было и следа искрящегося звездного обода — та же россыпь блесток, та же равномерность и бездонная насыщенность темного покрывала, разве что извилистый, ломкий, прерывистый след Млечного пути был более отчетлив и ярок. Мне были неизвестны названия созвездий? Пустое! Быстролетный скоро просветил бы меня. Сердце дрогнуло, когда я интуитивно угадал в зените расположенные ковшом звездочки.
В его хвосте сияла Полярная?..
Это следует проверить. Это обязательно следует проверить. Два ослепительных росчерка сверкнули над вершинами горного хребта. Тающие автографы сгоревших метеоритов…
Так было и так будет.
Неемо, стоявший рядом со мной, тоже неотрывно взирал на ночное небо.
— Где мы? — его голос прозвучал глухо, с ощутимым испугом. — Это их… земля?
— Да.
— Они тоже… поселяне?
— Конечно, только древние.
— С хвостами — и поселяне? — в голосе Неемо просквозило явное недоумение.
— Почему с хвостами?
— Я как-то нашел на одном из астероидов изображение повелителей — то есть, тех, кто появлялся и исчезал. Я попытался отыскать их следы в капитанских анналах и обнаружил, что высшие называли себя архонтами, то есть старейшинами или начальниками. Когда меня скинули на плавсредство, ну, на подлодку, этот пункт тоже вставили в обвинительное заключение. Долго уговаривали — забудь ты об архонтах, давай лишим тебя памяти, зачем они тебе? Ага, чтобы и о Тойоти больше не вспоминать, о Хваате, о птенцах… Зачем мне это?
Он помолчал, потом спросил.
— Представляешь, они были с хвостами. Зачем они с нами так, а?..
Я почесался. Что я мог ответить? Он проснулся, прозрел — это был первый хорд, который задумался о справедливости, которой ощутимо не доставало в мире. Значит, он первый задумался о вечном. О том, стоит ли сеять обиды. Скоро прозреет другой, третий, затем десятки, сотни его соплеменников. Они уже никогда не забудут, нутром почувствуют, что мир един, холоден и бесконечен. Впервые задумаются о том, что никто в мире не испытывает к ним сознательной ненависти и вражды. Что богам дела нет до справедливости. Добиться справедливости — наша, человечья, задача. Тогда ожидание неизбежной, впередистоящей битвы сменится, наконец, простым и ясным делом.
— Где Иуда? — спросил я. — Приведи его.
Неемо отправился в ближайший домик, очень напоминавший архитектурой унылые корпуса канцелярий на Дирахе и Дьори. Скоро потерявший память предстал передо мной.
— Как ты себя чувствуешь, Сулла?
— Хорошо, учитель. Я пописал, покакал.
— Ты называешь меня учителем, значит, ты вспомнил?
— Нет, но все называют тебя учителем, и это звучит.
— Как?
— Гордо.
— Пойдем со мной.
Мы вошли в зал. Иуда вел себя спокойно. Я с опаской подвел его к огромному, в два этажа экрану. На нем в глубине полутемной палубы пряталась гигантская, коротколапая туша. Прикрылась мраком…
— Кто это? — спросил Иуда.
— Черный гарцук. Ты должен следить за ним. Как только из его брюха начнут выползать твари, похожие на червей, ты должен немедленно сообщить мне. Понял?
— Да, учитель.
Я проверил распечатку, выданную информационной машиной. Так и есть — в зону архонтов, кроме известного нам прохода, вели еще три туннеля. Один был вырезан в скале у самого океана, другой — расположен на другом берегу речки, за песчаными холмами. Был еще проход, в горах, но появившаяся на экране картинка с изображением этого участка местности, ничего мне не говорила: ровная площадка, вокруг скальные откосы, внизу, в расщелине, ведущей к площадке, открывалась поросшая папоротником долина. Ничего приметного. На отвесной, оглаженной гранитной щеке тончайшая овальная линия. Плита, прикрывающая вход в туннель? Куда вел этот выход? Я отдал соответствующую команду и страстно почесался от удивления.
Сразу за потайной броневой плитой располагалось что-то вроде предбанника, куда выходили створки лифтовой камеры. Далее изображение проследовало вверх, добралось до следующего вестибюля, оттуда в специальный шлюз, наконец на экране появилось изображение броневой плиты. На ней был выгравирован стилизованный вилообразный крест. Далее изображение дрогнуло и исчезло, по-видимому, доступ в следующий отсек был заблокирован особым паролем, но все эти детали не имели значения. Судя по обозначениям, этот маршрут выводил на внешнюю поверхность станции, следовательно, обнаруженное мной помещение являлось причальной палубой.
Я тут же распорядился разузнать об этой части комплекса поподробнее, затем выдал команду дать общий план райской зоны. На миг экран потух потом передо мной открылся океанский простор. В нескольких десятках километров от берега, где был расположен командный пункт, на водной глади обозначился архипелаг. Россыпь поросших густой растительностью островов, на них там и тут были разбросаны круглые, крытые тростником бунгало. Я прикинул масштаб изображения, произвел в уме несложные подсчеты — получалось, что территория архонтов занимала по крайней мере несколько десятков тысяч квадратных километров.
Это был нонсенс!
Главная ось приводного комплекса не превышал десятка километров. Где же мы очутились? Каким образом ди ухитрились так ловко сворачивать пространство, что мои чувства, даже ментальный зонд, не могли уловить ни единого шва, ни единой несуразности в этом безразмерном раю?
Это были вопросы на потом. Я вновь вернул изображение «Несущего груз» и предупредил Иуду.
— Смотри в оба.
Тот отдал пионерский салют.
Уже у самого порога он остановил меня вопросом.
— Учитель, почему ты назвал меня Суллой?
Я замер. Что ответить? Сказал так.
— Я ошибся, Иуда. Не было никакого Суллы, есть Иуда.
— Это я?
— Это ты.
Разбудило меня энергичное почесывание по плечу, потом кто-то настойчиво и безбоязненно начал скрести меня в области живота. Я с трудом открыл глаза — всю оставшуюся часть короткой светлой ночи мы с Тоотом и его проотолетариями отыскивали два ближайших к нашему лагерю туннеля. Первый, у подножия красной скалы, обнаружили быстро. С помощью шарика вошли в него, добрались до монорельсовой развязки. Там я закрепил нейтринного следопыта, который должен был предупредить нас о приближении врага.
Поиски входа, расположенного среди песчаных холмов, затянулись до рассвета. Наконец мы сумели проникнуть и в этот туннель, ведущий, по-видимому, в энергетические отсеки станции. У выхода из внешнего шлюза тоже оборудовали наблюдательный пост. Поиски выхода, укрытого у подножия горного кряжа, пришлось отложить, тем более что с внутренними помещениями станции этот туннель не имел связи. Так что поспать мне удалось всего несколько часов.
Я с трудом сел, огляделся.
Солнце стояло высоко, с моря тянул теплый ветерок. Невысокие волны накатывались на полосу песчаного пляжа. Глядя на эту картину, я едва удержался от желания искупаться. Глупо было мечтать об этом. Все эти чудеса голографии обрывались, конечно, в каких-нибудь сотнях метров от поселения архонтов.
Возле меня стоял Огуст. Лицо властителя было перекошено выражением нескрываемой тревоги.
— Они идут? — спросил я.
— Пока нет, но Черный гарцук начал откладывать яйца.
Я удивленно глянул на Третьего столпа.
— Ты осмелился войти в зал?
— Да, учитель, я без труда выдерживаю отсутствие цвета. Учитель, мы здесь с главным инженером Тоотом обнаружили занятные оболочки. Никто не знает, как с ними обращаться, но Тоот утверждает, что с их помощью можно копать и переворачивать камни и песок.
— Это интересно, — откликнулся я, затем спросил. — Как ведут себя низшие?
— Готовы выполнить любое задание высших!
Мы двинулись в сторону подсобных строений. Здесь собрались все хорды, свободные от дежурств — устроились полукругом возле извлеченных из подземного хранилища, чем-то смахивающих на грибы оболочек, и оживленно переговаривались. Что это могло быть? Предложения сыпались разные, каждое детально обсуждалось, при этом кто-нибудь из губошлепов то и дело терял нить разговора, вскидывал голову и начинал озираться.
Я тоже включился в спор. Наши сомнения разрешил один из проотолетариев, смененный с дежурства и шагавший на отдых. Заметив разбросанные на песке, удивительные предметы, он на мгновение замер, потом страстно почесался, торопливо приблизился. Обошел одну из оболочек, осторожно положил ладонь на макушку едва очерченной шляпки, резко нажал. В ножке что-то глухо заурчало. Неожиданно этот странный, с короткой толстой ножкой гриб начал пухнуть, подрастать, поверхность его внезапно отвердела, затем лопнула и осколки скорлупы посыпались на землю. Хорды, собравшиеся вокруг, бросились врассыпную. Попрятались, затаились на некоторое время, потом начали осторожно подползать к нарождавшемуся аппарату. Я тоже. Перед нами предстала какая-то невиданная, напоминавшая одновременно и насекомое и экскаватор, машина. Стрел было две, обе оборудованы ковшами, передвигалось сооружение на членистых ногах.
Довольный собой проотолетарий обтер руки о комбинезон, похлопал машину по округлому борту, затем приблизился к нам и отдал пионерский салют.
— Как тебе это удалось? — спросил я.
Рабочий с остервенением почесался.
— Понятия не имею, учитель. Как увидел эту штуку, руки сами напросились пощупать. Я своим рукам завсегда доверяю. Подошел ближе, чую, нужно сюда жать, потом сюда. Начальник, позволь опробовать копалку?
— Дерзай, — ответил Огуст.
Подобным образом проотолетарии смогли оживить еще несколько землеройных, буровых и, как мне объяснил Тоот, сваебойных машин.
Настроение хордов резко изменилось, теперь все горели желанием заняться делом. Тут же наметили план. Огуст предложил немедленно завалить выходы в скале и за барханом. Его поддержали Тоот и Неемо, при этом главный инженер набросал на песке схему подрыва скалы и создания песчаной насыпи. В случае, если эти твари сумеют вскрыть броневые плиты, многотонный груз должен будет рухнуть в туннели и завалить их напрочь.
Я слушал их молча, на все вопросы, обращенные ко мне, отвечал энергичным одобрительным почесыванием. Простаки, они не понимали, что невозможно взорвать скалу, которой нет на свете. Все окружающее они воспринимали всерьез как реально существующие дали. В разговорах между собой загадывали — интересно, что там за горами? Матросы всерьез спорили, в какой части света расположены чудесные острова и как до них добраться. Можно ли из подсобного материала соорудить хотя бы плохонькое суденышко? Сгодятся ли местные папоротниковые деревья? Насчет сосен все сошлись на том, что это добротная древесина. Одним словом, что-нибудь плавучее соорудить можно, дали бы только срок и инструмент.
Я их не разочаровывал — правда, предупредил Тоота, что перед тем, как рвать скалу, пусть попытаются взобраться на нее. Сам, борясь с дремотой, отправился на командный пункт. По дороге прикидывал, как все-таки, исходя из современных требований к обороне, обезопасить себя со стороны всех трех выходов? Ничего другого, как приступить к строительству оборонительной линии, не оставалось. В любом случае эти меры не будут лишними. Губошлепов надо занять работой, тогда и настроение у них поднимется, появится задор. Что еще мы могли противопоставить неведомому врагу?
В зале на дежурстве находилась Дуэрни. Молодая женщина держалась храбро, изо всех сил старалась сохранить присутствие духа при виде логова Черного гарцука. Ей было очень стыдно за податливость, которую она проявила, заслышав зов страшного «отца». Теперь Дуэрни пыталась подтвердить в глазах остальных поселян свою королевскую породу. Количество оболочек, время от времени откладываемых звездолетом, все увеличивалось, скоро они непробиваемой баррикадой закрыли посадочное место, короткие опорные лапы. Никаких других движений на посадочной палубе не происходило, тихо было и во внутренних туннелях станции.
В этот момент грохот близкого взрыва оглушил меня. Я выбежал из административного здания, глянул в сторону хребта и ошарашено обнаружил, что весомая часть скалы, в которой был проделан вход в туннель, в самом деле съехала со своего места и наглухо забила расположенную у основания плиту. Я попытался вызвать шарик, он сразу откликнулся, однако теперь его ментальный голос звучал глухо, потаенно, словно из колодца.
Взрыв скалы произвел на меня ошеломляющее действие. Я не удержался и приблизился к месту обрушения, подобрал увесистый, с острыми гранями осколок. Его тяжесть соответствовала моим всегдашним представлениям о весе гранитного камня подобного объема. Выходит, скалы, песок, с которыми мы имели дело, бирюзовая водная масса, ветерок, древесная растительность, снег на горных кручах, являлись материальными предметами, а вот это допущение уже ни в какие рамки известных мне физических законов не укладывалось.
Как могли в ограниченном, пусть даже и очень просторном объеме поместиться горы до поднебесья, безбрежный океан, на поверхности которого были разбросаны острова? Выходит, матросы были правы, собираясь пересечь океанский простор и добрать до terra incognito? Но ведь это полнейшая чепуха! В таком случае солнце в небесах тоже представляло из себя всамделишный раскаленный шар, существующий вопреки всем правилам термодинамики? Я ошарашено посмотрел окрест — вольно было губошлепам принимать всю эту иллюзорную голографию за реально существующий мир, но меня-то не проведешь!.. Или пришел мой черед столкнуться с откровенной нелепостью, называемой чудом, с невозможностью, недопустимостью подобного исполнения физических законов. Выходит, я не должен верить своим глазам?
Мне так и не удалось найти приемлемое объяснение подобным пространственным выкрутасам. Деформация ограниченного, иллюзорного континуума была очевидна, но я не мог проникнуть в ее тайну. Она хранилась за семью печатями, граничила с чудом.
Хорды тем временем энергично принялись за переустройство окружающей среды. Сначала передвинули исток реки, затем принялись спрямлять русло, возводить на нашем берегу оборонительный вал. Вдобавок в тело художественно оформленного — это мне стало ясно с первого взгляда — скалистого кряжа, откуда скатывался водопад, были заложены заряды, с помощью которых можно было устроить грандиозный обвал. Примерно также были оборудованы позиции и возле выхода в песчаных холмах. Здесь поселяне насыпали огромную гору песка. Если роботы фламатера вскроют броневую плиту, туннель будет напрочь перекрыт сотнями тонн реальной крупнозернистой, сыпучей породы. Работали споро, на перекур времени не тратили, отдыхали по команде, слова цедили скупо. Это была раса работяг, где каждый не только изначально владел профессиональными навыками, для выполнения которых был создан его предок, но и на генетическом уровне был привержен трудовой дисциплине.
Был полдень, когда запыхавшаяся Дуэрни сообщила, что из яиц, откладываемых фламатером, начали вылупляться твари. Я и Огуст бросились в командный зал. К тому моменту, как мы оказались перед экраном, взращенные гарцуком черви, свиваясь клубками, покатились к выходам, ведущим с посадочной палубы во внутренние помещения комплекса. Мы ждали недолго, скоро шарики, спрятанные возле первого, второго и третьего прохода передали ментальное сообщение о приближении врага. Я тотчас приказал им вонзиться в замки броневых плит и намертво запечатать их.
Между тем поселяне, повеселевшие, перелопатившие огромное количество грунта и камней, запрудившие реку, и потому уверовавшие в успех, разделились на боевые группы и заняли заранее оборудованные позиции. Вся система обороны была спланирована так, чтобы прикрыть командный пункт. Потеряв доступ в главный зал, мы станем слепы и глухи.
Скоро со стороны металлических дверей послышались протяжные ухающие звуки. Я тут же бросился в административное здание. Иуда, заступивший на дежурство, отдал пионерский салют, я не удержался и тоже вскинул руку кверху. Лицо восстанавливающего память обагрила нескрываемая радость.
— Паразиты подобрались ко всем трем выходам, режут металл, — бодро доложил он.
Вопрос состоял в том, как они его режут? Я передал команду, и на экране высветился ближайший к командному пункту туннель. Два змееобразных, значительно более крупных, чем их собратья, робота, подрагивая бронированными члениками, упорно взрезали плиту почти по ободу туннеля. В этот момент меня опять посетило сомнение насчет странного нейтралитета, которого придерживался приводной комплекс. Почему эта, неимоверной сложности интеллектуальная машина, способная регулировать внутренние процессы, протекающие в звездах, с таким безразличием относилась к разворачивающемуся в ее недрах погрому?
Наконец червям удалось вскрыть плиту, расположенную возле побережья. В следующее мгновение раздался грохот и сотни тонн породы рухнули в туннель. Наблюдавший за обвалом шарик сообщил, что этот коридор оказался запечатанным до транспортной развязки.
В двух других проходах твари повели себя осторожнее, однако справиться с обрушившимся на них песком в третьем туннеле им тоже не удалось. Хуже обстояли дела в главном коридоре, выводившим воинов гарцука к озеру, откуда лежал самый короткий путь к административным корпусам. Здесь роботы действовали очень аккуратно. Плиту освобождали по частям, работали ювелирно, так что в насыпной горе образовались узкие щели, которые воины гарцука принялись энергично расширять.
Огуст, прибежавший по вызову на командный пункт, долго изучал эту картину, потом принял решение произвести еще один взрыв. Посланные проотолетарии тут же начали бурить шурфы.
Второй взрыв, потрясший выбегавший в океан хребет, окончательно завалил и этот люк. На какое-то время мы могли считать себя в безопасности.
Когда мы остались вдвоем с Иудой, я не удержался и попытался еще раз определить границы жилой зоны архонтов. На этот раз на экране крупно высветились завораживающие первозданной красотой вершины. За ними, за скалистыми, короткими отрогами, подпиравшими хребет с противоположной стороны, внезапно открылась обширная, покрытая клочьями тумана равнина. Где-то вдали, на пределе видимости голубыми извилинами обрисовалась полноводная река. В той стороне туманы лежали особенно густо. Там же, на выпуклом лбу террасного холма — изображение очертило его близко, в крупном масштабе, — возвышались развалины древнего города. Я замер, не в силах совладать с манящим зовом живописных руин. С трудом справился с наваждением, попытался двинуть перспективу вглубь вновь открывшейся территории, ближе к сохранившейся причудливой башне таинственного города, однако изображение решительно откатилось в сторону гор. Затем на округлой стене зала, вопреки моей воле, вновь возник заваленный вход в туннель.
Некоторое время я бездумно наблюдал за каменной крошкой, усыпавшей пол. Что-то в этом таинственном поместье, на этой не имеющей права существовать земле, было не так!
Я страдал от непонимания, от невозможности предсказать следующий ход свихнувшегося фламатера, мучился неопределенностью позиции, которой придерживался приводной комплекс. Меня словно подвесили на упругой нити и предложили — воюй! Я тут же принялся дергаться, бездумно палить из бластера, бурить шурфы, взрывать скалы, не догадываясь, что со стороны напоминаю потешного клоуна, подвешенного на резинке. Веселенькое ощущение махать кулаками в отсутствие силы тяжести. Воевать на своей земле, в родных тверских лесах, среди пустошей, оврагов, на обширных полянах, покрытых целебными травами, на вырубках, где в конце лета и в начале осени полным-полно грибов — это было по мне. А в этом не имеющем границ, загадочном, обманчиво-нарядном заповеднике все было чужое, хотя, если по совести, мне сразу пришелся по душе этот волшебный уголок. Мог ли я вообразить, что мечты о неизведанном, о terra incognito, порой сбываются.
Передо мной лежала территория, существование которой противоречило всем законам физики, здравого смысла и убежденности в неукоснительной материальности мира. Это была земля, где когда-то обитали сгинувшие ди из секты старейшин. Эту землю замыкал причудливый, хранящий свои тайны океан — я уверился в этом сразу и напрочь. Может, заняться бурением скважины, с помощью которой можно будет добраться до трех слонов, стоявших на панцире черепахи?
Здесь теснились нехоженые горы, вздымались первозданные, непокоренные пики — трудно вообразить, что когда-нибудь каким-нибудь залетным альпинистам повезет оставить на них свои следы. Заснеженные шапки вершин, древние растения, густохвойные сосны неизбывно пробуждали детский восторг, какой охватывал меня в детстве, когда я рассматривал загадочные картинки, рассказывающие о древних чудесах Земли: о зарождавшейся в океане жизни, о первых рыбах, гигантских лягушках и массивных земноводных, когда-то впервые нюхнувших свежего воздуха, о исполинских хвостатых созданиях, невиданных слонах и носорогах, о первых, покрытых звериной шерстью людях.
Очаровательными казались и оранжевое, разнообразных оттенков небо, и зеленоватые облака, и бирюзовая гладь, на которой, словно поддакивая нетерпеливому ожиданию, в десятке миль от берега обнаружилась гирлянда неведомых островов. Это был захватывающий воображение пейзаж. Все равно ощущение свернувшейся в исходную оболочку неопределенности, припрятанного в ней ядовитого жала, каким, того и гляди, может ужалить эта чудня, прикинувшаяся хорошенькой, земля, не оставляли меня.
Единственным спасением была работа. На время утихомирив змеиную орду, хорды немедленно приступили к строительству плота, с помощью которого мы, в случае необходимости, могли бы бежать с этого берега и укрыться на островах. На самое маленькое суденышко у нас уже ни времени, ни сил не хватало.
Хорды и на этот раз с энтузиазмом принялись за дело. До вечера успели навалить деревьев, расчленить их на бревна, соорудить помост, на котором сколотили основание плота. Обрушив опоры помоста, опустили уже обшитый каркас в воду, однако перетащить припасы времени не хватило. Ближе к вечеру, когда местное солнце начало клониться к горным вершинам и воины Черного гарцука приступили к решительному штурму, нам стало не до морских путешествий.
Первым тревожным сигналом начала атаки стали глухие удары или, похоже, взрывы, с помощью которых кольчатые безногие твари принялись расчищать проходы. Затем внезапно померк экран — об этом сообщил прибежавший Иуда. Я тут же бросился на командный пункт, попытался связаться с проникшим во внутренности информационной машины шариком, однако тот не откликнулся.
Сердце сжало тревожное предчувствие. Некоторое время я в упор рассматривал померкшую стену, пытаясь ментальным образом вернуть изображение к жизни. Врубил всю мощь, какой обеспечил меня волшебный пояс.
Все напрасно.
Между тем губошлепы разбежались по позициям. Иуду и сестер отправили тыл, в песчаные дюны. Там было построено небольшое укрытие, как раз на полпути между лощиной, ведущей к подножию гор, и небольшой бухтой, где поселяне спрятали плот.
Время тянулось удивительно медленно. Приютившая нас местность как бы замерла. Стихло волнение на море, песок высох точно по оцепеневшей линии уреза воды. На поверхности океана слепяще и резко отражалось местное тусклое солнце. В воздухе ни единого дуновения ветерка, обречено обвисли листья папоротниковых деревьев. В сверхчувственной ауре исчезли убаюкивающие, напоминающие страстные вздохи шумы. Я раз за разом пытался связаться с наблюдательными шариками, оставленными во всех трех туннелях, однако те онемели. Становилось нестерпимо жарко.
Не нравилась мне эта тишина, прерываемая редкими приглушенными раскатами, доносящимися со стороны всех трех туннелей.
Что там творилось?
Прошло более часа, жара не спадала. Я обошел все три позиции, каждый раз дотошно расспрашивал губошлепов, что там, в туннелях — все ухают? Наконец добрался до баррикады, прикрывать которую взялся Неемо с матросами. Капитан выглядел угрюмо, то и дело поглядывал на небо — тучки, что ли, дожидался или дождика? Может, темноты?..
— В чем дело, Неемо? — спросил я, устраиваясь рядом с ним в окопе.
Он долго молчал, все поглядывал на воткнутую в бруствер обломанную зубчиками палочку, потом подвинулся, жестом предложив занять его место. Я подчинился, проследил за крючковатым коготком, которым тот провесил незримую линию от моего правого глаза через верхушку обломанной палочки в направление солнца.
— Ничего, учитель, не замечаешь?
Я недоуменно почесался.
Он повторил жест.
Я устроился поудобнее — так, чтобы средний зубчик лег на край светила. Пригляделся — оранжевый блеск мне не мешал. Кому пришлось вырасти под жесточайшим приглядом Дауриса и Тавриса, тому яркий свет был не страшен.
— Ну и что? — я глянул на капитана.
— Опять ничего не замечаешь?
— Оно, — я почесал висок и ткнул скрюченным пальцем в светило, — стоит на месте?
— Нет, учитель, оно возвращается к зениту. Засеки время.
Я вновь прищурил левый глаз, навел верхушку палочки на край солнечного диска. Хватило нескольких десятков секунд, чтобы догадаться, что имел в виду Неемо. Сердце у меня замерло, подступил леденящий страх. Если он прав, а это так, выходит, кто-то или что-то решило продлить светлое время суток, а это означает, что отстраненности приводной станции пришел конец и нам всем следует готовиться к худшему.
Астрономическое открытие было ошеломляющим, в него не хотелось верить. Мало ли куда направилось солнышко? Может, оно заблудилось или решило вернуться на ночевку туда, где провело утро?
— Худо дело? — спросил Неемо.
Я не удержался и совсем по-человечески кивнул. Капитан догадался, что означает этот жест. С ним не имело смысла играть в темную.
— Они решили нас уничтожить, — тихо, чтобы никто не услышал, ответил я.
— Кто они?
Я обвел рукой окрест.
— Небо, горы, солнце, океан… — с горечью добавил я.
Неемо страстно, недоверчиво почесался.
— Они что, живые? Ты, учитель, соображаешь, что говоришь?
Я утвердительно поскреб висок, попытался объяснить.
— Мы оказались нежеланными или слишком беспокойными гостями. Кстати, океан!.. Немедленно снимай своих людей, я разыщу Огуста. Всем немедленно отступить к берегу, держать курс на плот.
Я не слушал ничьих возражений. Прибежавший с позиций Тоот начал было доказывать, что врагу никогда не прорваться через завалы. Пришлось хлестнуть его ментальным бичом. Он так и замер на полуслове. Когда же колонна беглецов, собрав снаряжение и оружие, скорым шагом двинулась в сторону укрытия, я придержал удивленного Огуста и заявил.
— Взгляни на небо.
Затем выбрал вершину роскошного плауна, передвинул начальника и объяснил, куда следует смотреть.
Некоторое время тот внимательно наблюдал за солнцем.
— Оно движется в обратную сторону?
— Точно так, — почесался стоявший рядом Неемо. — Учитель говорит, что местность вокруг ополчилась против нас.
— Я ждал этого, — Огуст повел себя на редкость выдержанно. — О том и в анналах о деяниях Героев говорится. В стране Черного гарцука для нас нет пристанища. Здесь каждая песчинка — враг, каждая капля влаги пропитана ядом! Как быть, учитель?
— Попытаемся отправиться на острова, там схоронимся.
— Может, лучше в горы, — предложил Третий столп. — Воины гарцука не слишком ловки. Мы сможем сбивать их по одиночке.
— Но в горах обвалы, снежные лавины, селевые потоки. Кто знает, что может обрушиться на нас?
— Ты же горец. Это твоя стихия, — заявил Огуст. — Ты будешь предупреждать нас.
— Предупреждать? — страстно почесался я. — В горах, Огуст, не надежны ни камень, ни лед, ни скала! Особенно, если ими правит чуждая, враждебная поселянам воля. Ночью в горах мы можем потерять друг друга. Собственно, о чем спор, — вдруг согласился я. — Что горы, что море — выбор не велик. Никто не может сказать, где безопаснее.
— В горах есть выход в туннель! — воскликнул Огуст.
— Но мы не знаем, где он и куда он ведет!
— Хорошо, — почесался Третий столп, — я доверяю твоей мудрости.
Когда мы спешно взобрались на вершину прибрежного холма, плот, спрятанный в небольшой бухте, уже был спущен на воду. Края бухты были обставлены крутыми откосами, только в средней ее части, вдоль линии прибоя тянулась узкая полоска пляжа. Два матроса с «Калликуса» хлопотали на плоту, готовились к отплытию.
В следующий момент внезапно налетевшим шквалом нас едва не сбросило с верхней кромки прибрежного откоса, запорошило глаза. Когда мы прозрели, из глубины плавно смыкавшихся вдали оранжевого, с персиковым оттенком неба и бирюзового, в синеву океана, донесся глухой гул. Он нарастал, скоро обратился в рокот, начал расслаиваться на грохочущие раскаты. Наконец на водной глади обозначилась туманная, пропитанная чернотой полоска. Она медленно приближалась, на глазах превращалась в водяной вал. Мы закричали матросам, чтобы те спасались бегством, однако они были значительно ниже нас и только-только различили набегавший шум. Возможно, этих нескольких мгновений и не хватило. Внезапно ход воды ускорился, и многометровая, темная, как ночь, сбросившая пену, волна ударила в прибрежные скалы. Плот мгновенно опрокинуло, матросы отчаянно замахали руками. Их закрутило, потом швырнуло на камни. Тут же вода отхлынула. Спустя несколько мгновений муть осела, глубь прояснилась, и прежняя тишь и благодать воцарились на море. Только на поверхности плавали деревянные обломки, и оба матроса, бездыханные, лежали на осклизлых валунах.
Мы бросились в ту сторону, догнали спускавшуюся в бухту группу хордов. Оттащили на песок тела погибших товарищей. Все молча, в отчаянии, смотрели на них.
— Теперь в горы! — выкрикнул я. — Все в горы. Скорее!!
— А как же ребята? — спросил помрачневший главный инженер. — Нельзя же их здесь бросать.
— Да, — откликнулся Огуст и отвел глаза. — Мы их похороним… Там за холмом, подальше от берега.
После погребения толпа поселян направилась в горы. Шли быстро, в ногу, постоянно почесывались, озирались. Петухи беспричинно, то и дело поправляли оружие, курочки старались не отставать, каждая тащила столько груза, сколько могла. Впереди вышагивал высокий Неемо — держал курс на пологую седловину, в том месте было решено перевалить через хребет. Мы с Огустом, не сговариваясь, начали помаленьку отставать, необходимо было отдать павшим последние почести. Это было трудное испытание. Я, с трудом удерживаясь от истерического почесывания, прочитал молитву, благословил Огуста — провел ладонью по его лбу — и тот замкнул цепь. Два глухих взрыва донесли до нас со стороны прибрежных холмов. Мы не имели права оставлять гарцуку тела наших Героев.
— Может, оно и лучше, — после недолгой паузы вымолвил Огуст. — Я бы не хотел, чтобы моя плоть покоилась в этой поганой земле.
Признаться, я тоже.
Чувствительные колебания почвы застали нас, когда мы одолели сосновый бор и через папоротниковые заросли начали взбираться на холм, один из многих в цепи предгорных возвышенностей. После первого толчка поселяне попадали на камни, опять принялись сцеплять руки в замок, прикрывать ими головы. Через момент колыхнуло мощнее, и земля под ногами заходила ходуном. Гигантская трещина пересекла склон, разделила нас на тех, кто остался ближе к вершине и тех, кто только начал взбираться наверх.
На этот раз арьергард вел Неемо. Капитан сразу сообразил, что к чему. Приказал немедленно валить деревья, ладить канатную переправу. Мы перебросили ему веревки, и уже через несколько минут упакованные заплечные мешки один за другим поплыли на нашу сторону. Я подобрался к самой кромке, заглянул в трещину. Обычный стратиграфический разрез: культурный слой, осадочные породы, ниже что-то вроде известняковых пластов.
Но ведь так не могло быть!
Зачем?
По какой причине нас вообще допустили в этот древний заповедник? Не знаю, в ту ли секунду или чуть позже, когда истошный вопль одной из оставшихся на другой стороны трещины мамки возвестил о приближении воинов Черного гарцука, мне пришло в голову, что сейчас самое время позабыть о поиске ответов. Объяснения в этом случае помочь не могли. Я был уверен, что они существуют, но теперь следовало подумать о том, как спасти свои шкуры, а для этого необходимо напрочь забыть о том, чего ты не знаешь, и вспомнить то, что тебе хорошо известно.
Если архонты порой баловались спектаклями, в которых цунами сотнями топили собранных на берегу, обреченных на смерть биокопий; щекотали себе нервы гекатомбами жертв при землетрясениях; или тысячами, для полноты статистики, замораживали их в исследовательских целях, а то и натравливали взращенных ими гладиаторов друг на друга, — эта страшная догадка вряд ли могла помочь нам добраться до четвертого выхода. Отогнал и едкую мыслишку, а зачем, собственно, мы стремимся к этому мифическому туннелю?
На что надеемся?..
Женский вопль, заставивший всех нас вздрогнуть, собрал хордов у краев трещины. Матросы сразу заработали быстрее, и за эти несколько минут, когда первые червеобразные отростки приблизились к переброшенной через пропасть канатной дороге, им удалось переправить груз и четырех сестер.
Услышав отчаянный вскрик, я бросился вдоль трещины и уже через несколько десятков метров обнаружил цепь извивающихся гигантских тварей, поднимавшихся снизу и не спеша одолевавших скальные выступы. Уловив мое присутствие, часть роботов двинулась в мою сторону и начала сосредотачиваться на противоположном краю трещины. Я прикинул — может обернуться Серым волком или хордянским чудищем и броситься на врага. Тут же отмел эту мысль. Здесь с наскока ничего не добьешься. И волшебный пояс навеял картинку, как окружившие меня насекомые пеленают меня паучьей сетью.
Между тем десяток особей поползли по отвесной стенке вниз. Другие, пошевеливая передними остренькими члениками, принялись выстраиваться в цепь. Не прошло и пары минут, как из бездны показалась первая пара роботов. Я немедленно открыл огонь. Длинной пульсирующей очередью смел выползающих из трещины врагов, затем, поставив регулятор на максимальную дальность, принялся уничтожать тех, кто скапливался на противоположном краю разрыва.
Скоро с ними тоже было покончено. Наступила тишина, в которой особенно резко доносился треск очередей. Это Неемо с товарищами оборонялся возле переправы. Каждый выстрел сопровождался характерным подвыванием, и этот вой уже начал сливаться в один протяжный гул. Я бросился им на помощь.
Первую атаку мы отбили сравнительно легко. Видно, на нас набрел малочисленный разведывательный отряд, по-видимому, орда тварей еще не смогла пробиться на обетованную землю в полном составе. В любом случае следовало попытаться немедленно отыскать четвертую плиту. На месте Черного гарцука и приводного комплекса, я бы приложил все силы, чтобы отсечь нас от этого прохода.
Тем временем солнце внезапно изменило направление движения и резво покатилось в сторону заката. Хорды все, как один, начали чесаться, затем присели на корточки, и Левий Матвей тонким голосом затянул.
— К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся — спаси и сохрани нас.
Следом, подняв к небу два крючковатых пальца, предложил.
— Скажи, учитель…
Это была трудная минута. Солнце стремительно мчалось к горам, с океана в направлении хребта сплошной стеной надвигались тучи — в той стороне погромыхивал гром, сверкали молнии. Ближе, у зловещей пасти осклабившейся земли дымились догоравшие останки бездумных, распространявших отвратительное зловоние змеиных детей.
Так шутят в раю?
Пугают приближающейся бурей, губят взбесившейся водой, травят глистами и солитерами, пытаются страхом, неизвестностью, обреченностью подавить волю? Что я мог противопоставить этой травле? Когда разрушены основания, чем способен помочь праведник?
Я рассадил поселян тремя кругами, сам с Иудой остался в центре. Мы обнялись — искавшему память следовало мысленно повторять слова молитвы.
— Повторяйте за мной, братья.
Когда я взываю, услышь меня, Ковчег правды моей! В тесноте ты давал мне простор, светил во мраке. Помилуй меня и услышь молитву мою.
Благоволи, Ковчег, избавить меня, братьев моих, сестер моих!..
Поспеши на помощь!
Я потер лоб.
Все хорды потерли лбы, поднялись, сгрудились теснее.
— Теперь в путь. Пусть каждый помнит святое слово. Если доведется ему когда-нибудь встретить соплеменников, кто бы он ни был: высший или низший, убогий или одаренный судьбой, пусть объявит ему слово Ковчега так, как довелось ему услышать его сейчас, в трудную минуту.
Хорды молча построились в колонну. В эту минуту Неемо с матросами, переправившимися последними, подошел ко мне.
— Послушай, учитель, вы ступайте, а мы вас здесь прикроем.
Я опустил голову. Что я мог ответить капитану и матросам, решившим принять смерть? Разве что почесать им на прощание спины да поделиться одним из двух оставшихся у меня шариков. Я передал его Неемо, объяснил, что стоит подбросить его в воздух и он укажет, как нас найти. На том и расстались.
Темнота надвинулась внезапно. Поднялся ветер, швырнул плывущий перед нами в воздухе светящийся маячок-шарик на отвесный склон, возле которого мы залегли в надежде переждать бурю. Шарик тут же вернулся на прежнее место, заалел еще ярче, повел нас далее. Неожиданно завис у скального выступа, затем резко метнулся вправо и вверх — там открылось устье узкой, глубокой, прикрытой мраком, расщелины. Я поднял руку, вся группа сразу остановилась, вперед выдвинулись Огуст, Петр и Павел. Аура здесь была спертая, насыщена угрозой. Сверху донесся глухой раскатистый гул, затем послышался дробный нарастающий грохот, следом из расщелины вырвался обильный камнепад. Обломки скал полетели, покатились вниз по склону.
Неожиданно начался снегопад. Хорды по-прежнему упорно тянулись за мной, месили снеговую, расплывавшуюся потоками воды, кашу. Сначала я, как мог, поддерживал поселян, внушал им уверенность, добавлял сил, однако сразу после гибели Неемо и матросов оставил это занятие. Губошлепов не надо было убеждать, они молча, не дрогнув, пережили гибель товарищей. Последним аккордом прозвучали семь раскатистых взрывов, долетевших до нас со стороны распадка, по которому мы вслед за светящимся маяком выбрались к подножию отвесной скалы. Тут же от основной группы отделился Тоот и три проотолетария. Этих тоже не надо было гнать на смерть, они сами выбрали свою судьбу. Менее всего мне хотелось расставаться с главным инженером, однако он совсем по-человечьи пожал протянутую ему руку, заявил — это есть наш последний и решительный бой, и, вскинув бластер на плечо, занялся обустройством оборонительной позиции. Мы простились, в последний раз почесали им спины, сестры коснулись их лбов ладонями.
Долгое время с той стороны не доносилось ни звука. Скоро снегопад прекратился, небо очистилось, выступили звезды и открылись дали. Ночь выдалась удивительно ясная, ветреная. С того места, где мы шли, был отчетливо виден океан, холмистый берег, выдававшийся мыс, неестественно белые, словно подсвеченные, нарядные домики командного пункта.
Картина была на загляденье, если бы не воспоминанья, не долгий, трудный путь, не безнадежность, то и дело подступавшая к сердцу. Поселянам было проще, они уверовали, обрели смыл, а как быть мне, посвященному в тайну этой неистребимой вражды, знавшему подноготную всякой жестокой причуды, выкидываемой фламатером и приводной станцией? Во что верить? Или в кого… На кого надеяться, чем исцелить душу? Уверовать в чудо? Я сам рассыпал их пригоршнями, и всякие чудеса не задумываясь записывал в реестр необъяснимых явлений природы, чьи разгадки только и ждут соответствующих исторических условий, требований практики и пытливого исследователя.
В мудрость попечителя? Не слишком ли поздно объявится этот «бог из машины»? Почему после того, как нейтринные сущности проникли в плоть «Несущего груз», тот не пал на колени? Зачем эта война не на жизнь, а на смерть? Эти вопросы оставались без ответа. Я чувствовал, как надрывалась душа. Этот необъяснимый духовный феномен или фикция, как, кривясь в усмешке, порой называют ее знатоки человечьей породы, то и дело напоминала о себе. Не знаю, как насчет фикции, но в тот момент она нестерпимо болела — страдала так, что, что когда со стороны распадка до нас долетели воющие звуки стрельбы, я начал собирать под свою команду следующих добровольцев. Огуст и Левий Матвей остановили меня.
— Не спеши, учитель, — тихо сказал апостол и почесал мне плечо.
Поселяне сбились в кучу, замерли на краю обрыва. Спустя несколько минут внизу гулко ухнуло, затем еще и еще. Все замерли в ожидании четвертого взрыва. Его не последовало. Я бросил взгляд на Огуста, отвел глаза, потом не выдержал, вновь глянул в его сторону. Тот, не меняя выражения лица, нажал кнопку. Ответом послужил раскатистый грохот.
— Не торопись, — с той же укоризной продолжил Левий Матвей. — В тебе наше спасение. Веди нас. Я знаю, тебе трудно, ты скорбишь, но ведь ты указал путь к ковчегу, вот и налаживай его дальше.
Якуб и Иеремия, а также оба провокатора, ни за что ни про что попавшие сюда, начали прощаться с нами.
Им тоже почесали спины, одна из мамок звонко и тоскливо завыла. Провокатор из Дираха бросился к ней. Обнял, что-то торопливо зашептал. Наконец наши славные начали занимать позиции, устанавливать сектора обстрела.
Мы скорым шагом двинулись вперед. Я ступал во главе сбившейся в толпу колонны, рядом едва передвигал ноги Иуда. Это восстанавливающее память существо было всего лишь одной из миллиардов песчинок, густо рассыпанных по вселенной. Каждая по отдельности кажется бессильной — ветер носит их, море сглатывает, толща пород преображает, жар планетных недр плавит; но на поверку каждая эта частичка обладала неистребимой твердостью.
Если она в самом деле являлась кусочком бытия…
Ее можно раздавить, истолочь, все равно даже осколки останутся песчинками, только более мелкого масштаба. Я тоже хотел сохраниться как отдельная молекула. В этом чудилось спасение — в несокрушимой верности себе. Меня можно сломать, раздавить, довести до жалкой мольбы о спасении, до поднятых вверх рук, но в то мгновение я испытывал непоколебимое стремление идти вперед и спасти хотя бы немногих, ведь за моей спиной гибли люди, точно такие же, как мы с вами, набитые грехами и обреченные на поиски счастья. Куда идти, не так важно. Ковчег подскажет, волшебный светлячок наметит путь. Важно идти — это был свободный выбор свободного человека. Это было целительное упрямство, одобряемое и ковчегом, и физическими законами. И главное — Господом!..
На этой мысли мое внимание привлек неясный шум, возникший впереди, на склоне. Он донесся из-за скальной щеки, прикрывающей вход в расщелину с другой стороны. Этта бросился вперед и тут же вернулся. Заговорил быстро, тыкая пальцем в ту сторону, откуда примчался.
— Там воины гарцука. Подбираются к расщелине.
— Живо в укрытие, — приказал Огуст. — Вы двое, — ткнул он в сторону Мусы и Исайи, — будете прикрывать отход.
Через несколько минут наш поредевший отряд втянулся в расщелину, расширявшуюся сразу за узким лазом. Некоторое время я принюхивался, настороженно разглядывал прикрытое нападавшими сверху скальными обломками, ровное, даже отглаженное дно ущелья. В десятке метров от входа начинались ступени, тоже слегка покореженные пробежавшим камнепадом. Наконец решился сделать шаг. Приблизился к лестнице. Слева и чуть сзади громко сопел следовавший за мной Иуда. Он все порывался выйти вперед. Когда же я оттолкнул его ложем бластера, Иуда обежал меня с другой стороны, все равно вылез вперед и принялся ощупывать ступени, искусно вырезанные в горе.
Светлячок манил за собой, нетерпеливо кружил на середине лестницы. Сверхчувственная аура здесь сразу прояснилась, полегчала. Мы всей толпой двинулись вверх по ступенькам. Двое поселян, оставшиеся внизу, устроили у входа в расщелину завал из камней, залегли у нижней ступеньки.
Скоро лестница вывела нас на широкую и ровную площадку. Я едва не вскрикнул — вот и откос, который я наблюдал на экране. На нем ровной линией обозначилась броневая плита — овал, замыкающей ведущий в выходному шлюзу туннель. Отдал команду шарику проникнуть в едва заметную щель, открыть замок. Светлячок растворился в недрах горы.
Прошло несколько минут прежде, чем до меня донесся приглушенный ментальный голос.
«Код неизвестен. Замок заблокирован. Вскрыть невозможно».
Я почесал грудь, бросил взгляд на вздымающиеся вокруг отвесные скалы.
Это был тупик.
Снизу раздались протяжные воющие залпы. Видно, черви подползли ко входу в ущелье, попытались проникнуть внутрь. Плотная толпа хордов, выбравшаяся на площадку, сразу распалась. Мужчины заняли позицию у вершины лестницы, женские особи разбежались, попрятались за выступами, опустились на корточки, прикрыли головы руками.
— Что будем делать, учитель? — спросил Огуст.
Я не стесняясь пожал плечами, потом ответил.
— Сражаться. Отсюда нам не выбраться.
— Понятно, — почесался Третий столп.
Я ткнул пальцем в сторону лестницы.
— Я вниз, а вы постарайтесь сложить баррикаду… Ну что, Огуст, почешемся на прощание? Может, больше не увидимся.
Тот удивленно и с нескрываемой надменностью глянул в мою сторону, потом коротко распорядился.
— Иди.
Я сбежал по лестнице, на ходу настроил бластер на полную мощность. Сразу от груды камней, за которой прятались Муса и Исайя, дал залп, затем, непрерывно стреляя, выскочил из расщелины, световым лучом разбросал штурмующих наше последнее убежище червей.
Их было видимо-невидимо. Широким фронтом они ползли по склону, имея своей целью добраться до входа в ущелье. Я сжег еще нескольких роботов, полоснул слева и справа по вершинам — оттуда посыпались камни. Обвал увлек к подножию еще с десяток тварей.
В этот момент меня окликнул Муса.
— Учитель, тебя зовут.
Я бросился вверх по лестнице. Воздуха не хватило взбежать единым махом, пришлось устроить передышку у самой вершины. Поселяне между тем с воплями, с паническим страхом на лицах устремились вниз.
Левий Матвей схватил меня за рукав и, не в силах выговорить ни слова, ткнул пальцем в каменную щеку, на которой отчетливо очертилось овальное отверстие, ведущее вглубь скалы. В отверстии царил мрак.
— Что, засада? Черви?! — отдышавшись, спросил я.
— Нет…. — Левий Матвей еще раз потыкал в сторону отверстия. Рука у него подрагивала. — Там кто-то ходит…
— Где? На площадке?
— Нет, в шлюзе.
— Когда дверь открылась?
— Только что. Там бесцветно, невыносимо, какие-то звуки. Вроде кто-то ступает или бормочет.
Час от часу не легче. Я осторожно, держа оружие наготове, приблизился к отверстию, глянул в устье туннеля. В глубине его действительно копилась непроглядная тьма. Ни огонька, никаких признаков жизни. Вдруг изнутри, из самой черноточины донеслись шорохи, скоро они оформились в шаркающие шаги. Еще через мгновение во мраке обрисовалось светящееся облачко, очертаниями напоминавшее человеческую фигуру.
Я оцепенел.
Не прошло и пары минут, как на площадке появилось странное, лишенное плоти, существо в одеянии римского легионера.
Скелет в доспехах…
Сбоку, на левом костлявом плече, висел прямоугольный выгнутый щит. Ребра скелета закрывал кожаный панцирь с нашитыми металлическими пластинами. На поясе, непонятно как державшемся на тазовых костях, короткий меч. На ногах сандалии, ремешки которых странным образом крепились на больших и малых берцовых костях. Ухмыляющийся череп был покрыт древнеримским пехотным шлемом с поднятым вверх забралом. Шлем украшал высокий, ровно подстриженный гребень, собранный из выкрашенного в алый цвет конского волоса — знак центуриона. В правой руке скелет держал за ручку огромный станковый бластер. Оружие висело косо, и приклад волочился по каменному полу.
— Здорово, Серый? — приветствовал меня скелет. — Как вы тут? Заждались, небось?..
Догнавший и вставший за моим правым плечом Огуст вскинул оружие.
— Но-но, — предупредил его воин. — Не балуй, начальник, а то как шарахну светометом, не обрадуешься!
Все это скелет, мой старый знакомец, выговорил на чистейшем хордянском языке. Огуст пошатнулся и, теряя сознание, начал оседать на землю. Я едва успел поддержать его.
— Что это с ним? — удивился скелет. — Солдат не видывал, что ли?..
— Повоюй с наше!.. — выругался я.
Исступленно, как никогда раньше, завыли мамки. Дуэрни, схватив посох, бросилась на незнакомца.
— Девушка, что ты, девушка! — торопливо затараторил вооруженный скелет. Он скинул мешок, попытался усадить Дуэрни.
— Ох, чудные вы здесь ребята. Мужики в обморок падают, женщины в атаку бросаются.
— Кто это? — слабым голосом спросил меня пришедший в чувство Огуст. — Чей воин?
— Императора Тиберия. Был такой. Давным-давно. В горах… — коротко объяснил я. — Издалека явился. Зовут Василь Васильевич Фаавн. Его нет, Огуст, он нам только кажется…
— Ага, кажусь, — покивал Василь Васильевич. — Через такие дали перли, спешили вам на помощь, в теперь, выходит, я не существую. Он тоже не существует? — спросил скелет и указал на выбравшегося из черного проема исполина в два моих роста, тоже в древнем вооружении. На этот раз перед нами предстал древнерусский богатырь в длинной, до колен кольчуге с зерцалами, шишаке с забралом — из под кольчатого свеса выбивались густые золотистые кудри. Черная густая борода росла на подбородке.
Площадка, на которой происходило удивительное действо, вдруг залил яркий дневной свет. Я зажмурился, потом, преодолевая телесную немощь, открыл глаза. Неужели наступило утро? Когда? Не могу сказать, каким образом местное светило, метнувшись из-за горизонта, сумело заглянуть в достаточно узкий провал, но факт окончания ночи за несколько часов до положенного срока был налицо. Также, впрочем, как и явившейся во всей своей изначальной сказочной мощи царевич Георгий.
Догадавшись, что новоявленные чудища не собираются лишать их жизни, не посягают на их плоть, остальные хорды начали медленно, на карачках, выползать на площадку. Сгрудились у вершины лестницы, готовые ежесекундно, сломя голову, броситься вниз. Тем временем Огуст справился с шоком, удивленно глянул на меня.
— Это существо, — представил я Георгия, — из породы человеков. Тоже из царского разряда владык. Хранитель земли и воды. Будет вам заступником.
— Он — посланец нерукотворного Ковчега? — спросил Огуст.
— Так точно, — ответил Георгий-царевич.
Между тем Иуда, безбоязненно ощупывавший и почесывавший Василь Васильевичу кости, спросил тонким голосом.
— Это биороб?
— Сам ты роб!.. — с досадой ответил фавн. — Мы — создания нежные, электронные, возрожденные к жизни вашими мольбами о спасении. Ты бы лучше объяснил, где здесь нечистая сила? Чей дух мы должны вымести?
Я указал на нижнюю часть лестницы.
— Лупите что есть мочи всех червеобразных. Каждую тварь, которая повстречается у вас на пути. Они — исчадья ада!
— Будет сделано, Роото! — заявил Георгий.
«Он назвал меня хордянским именем, — смекнул я. — Выходит, без попечителя здесь не обошлось!»
Скоро снизу донеслось раскатистое, громовое «ура», видно, «нежные создания» бросились в бой.
Я поспешил им на помощь. Пробежал мимо закрывших головы руками Мусы, Исайи, обоих провокаторов, сумевших отступить в расщелину. Георгий-царевич и Василь Васильевич к тому времени разметали переднюю колонну воинов гарцука. Хранитель земли и воды запросто расправлялся с червями, полчища которых вплотную окружили вход в заветную щель. Работал длиннющим мечом с лазерным лезвием, которое при необходимости, то и дело вытягивалось на несколько десятков метров и до угольев испепеляло врага. На ходу ударами ног Георгий переворачивал наползающи роботов. Те скукоживались, вспыхивали и разваливались. Василь Васильевич укрепивший на сошках станковый бластер, открыл пальбу по задним рядам. Очереди огненной плазмы буквально сметали наступавшего врага.
Солнце, к тому моменту успевшее взобраться в зенит, словно загнанное, начало метаться по небу. На поверхности океана заходили пологие и длинные валы, словно кто-то начал пахтать воду незримой гигантской мешалкой. Вот что еще бросилось в глаза. Очередная волна, уплыв за горизонт, спустя несколько мгновений, как бы наткнувшись на преграду, возвращалась отраженной. Я, как безумный, завопил от радости.
Ага, этом мерзкому, пропитанному ненавистью парадизу тоже есть предел!
Далее случилось неожиданное. На поверхности океана вдруг очертилась гигантская воронка, неутомимо засасывавшая воду. Земля плавно заколебалась, с ближайших скал посыпались камнепады, нарушая живописную гармонию этих мест. Прошло еще несколько минут, и вся толща воды вдруг исчезла в обнажившемся на дне океана отверстии. Это было истинное чудо, теперь мы посуху могли добраться до вершин холмов, совсем недавно бывших островами.
Бегом я вернулся на верхнюю площадку, где лечила немощных, дарила спокойствие страждущим, касалась пальмовой ветвью лбов и плеч павших духом поселян божественная Каллиопа, представшая перед пораженными губошлепами с перистыми золотистыми волосами, чуть более полными, чем следовало для земной женщины губами, более длинным носом. Я с радостью встретил продолжение чуда. Громко, а может, истерически, расхохотался. Она была обнажена, только легкая, отливающаяся любезным сердцам поселян радужным разноцветьем, накидка покрывала ее. В левой руке держала лукошко, полное плодов и ягод.
Сестры рыдали навзрыд. Взбесившееся солнце, краешком заглянувшее в провал, тут же, словно устыдившись своих грехов, спряталось за край скалы.
Каллиопа подошла ко мне, мы обнялись, я поцеловал ее в губы, она наложила на меня крестное знамение. Я в свою очередь провел пальцами по ее лбу. Затем она занялась взобравшимися снизу апостолами — благословила их. Провокатор из Дираха бросился к своей мамке, они обнялись и с чувством, в такт, начали прыгать с ноги на ногу. Скоро в их круг вступили все оставшиеся в живых поселяне, кроме Огуста. Они с уханьем и воплями окружили Каллиопу, и теперь, совершая ритуальный танец, бережно касались ее накидки, прижимали радужно посверкивающую материю ко лбам.
Третий столп приблизился ко мне и шепнул, указывая на Каллиопу.
— Кто это?
— Хранительница наших гор. Повелительница всякой произрастающей былинки, всякого ростка, тянущегося к свету. Супруга повелителя, — я указал на Георгия-царевича, успевшего подняться ко входу в туннель.
— А этот, без плоти, в боевом одеянии? — Третий столп повел глазами в сторону скелета, который беседовал с почтительно внимавшим ему Левием Матвеем, — ее второй супруг?
— Нет. У нас супружничают парами. Он и она, этого вполне достаточно.
— Так ты, учитель, из этих?
— Да, а что не похож?
— Нет, ты вылитый хорд из среднего разряда помешанных.
— Кого-кого?!
— Из разряда свихнувшихся, чья участь была ублажать прежних повелителей странными звуками и созвучными в окончаниях строчками. Эти, — Огуст презрительно цыкнул, — в смутные времена перемерли сразу вслед за шлюхами.
— А я из тех, кто сумел выжить. В горах…
— Слушай, учитель, они, — Огуст указал на моих друзей, — тоже верят в ковчег.
— Да. Это ваши братья. Если ты, конечно, уверовал…
— Что мне остается, — с некоторым раздражением ответил Огуст. — Попробуй не уверовать. Если, конечно, все это мне не снится?..
Я обрадовался.
— Снится, Огуст, снится!.. Это тебе мерещится. Сам ты в этот момент находишься в челноке, готовишься отправиться в обратный путь на Хорд. Вот прилег отдохнуть, и тебя обступили видения. Теперь они будут посещать тебя до конца твоих дней.
— И Неемо, и Хваат, и матросы, и этот… со своими проотолетариями. Они уже на челноке? Они ждут нас?
Я растерялся, потом скорбно почесался. Он будет неплохим правителем, этот Третий столп, он умеет бить в самое больное место.
— Нет, Огуст, они никогда более не появятся среди живых. Они навсегда ушли в страну мертвых, теперь обитают там. К нам будут приходить только во сне, только во время ночного отдыха. Будут являться из сумерек и возвращаться туда.
— Ты, учитель, нанес тяжкий ущерб Хорду, лишив нас таких полезных и много познавших поселян. Ты мог бы пораньше связаться со своим ковчегом, чтобы твои друзья вовремя пришли нам на помощь.
— Ты не прав, владыка, хотя я в полной мере признаю свою вину. Будь справедлив, я делал все, что мог. Мы упорно молились, и нас услышали. В том, что случилось, нет моей сознательной вины. Я не поддался трусости, не болтал лишнего. Впрочем, судить — это твое исконное право, повелитель. Это твоя земля. Только вот что я скажу, и тебе придется поверить мне на слово. Эта оболочка, — я обвел руками просторы приводной станции, — хранит Хорд. Она сдерживает норов Дауриса, не дает ему вспыхнуть и разбросать огненные струи по всему безатмосферному пространству. Так что тебе и твоим потомкам придется оберегать эту станцию, заботится о ней, причем очень долго ни один поселянин не сможет ступить сюда. Путь будет закрыт и для тебя и для тех, кто придет на смену тебе, пока вы не осознаете, как и каким образом она устроена.
— Что будет с Черным гарцуком?
— Он будет наказан. Но ты в свою очередь подаришь мне рукотворный ковчег. Я постараюсь показать его поселянам.
— У меня есть выбор? — спросил Огуст.
— У тебя есть выбор.
— Я должен подумать.
— Только не вздумай советоваться со старцами Ин. Они живут прошлым, а ты сумел заглянуть в будущее. Вообще, мне кажется, тебе не следует упоминать о том, что нам довелось пережить во владениях Черного гарцука. Рассуди, как отнесутся к твоим словам старцы, все благородные, образованные разряды, когда ты упомянешь о солнце, бегающему по небу, о палаче-океане. Оставь это им, — я указал на Петра, Павла, Левия Матвея, — пусть они расскажут. Они поведают поселянам как все было. Потом запишут. Советуйся с ними. Прислушивайся к Дуэрни и нашим сестрам, кто прошел через круги преисподней. Внимай тем, кто явится во сне.
Мы потеряли лучших, Огуст.
Мы потеряли Хваата, Туути, Неемо, Тоота, проотолетариев, матросов. Прости, я не всех знал по именам. Мы потеряли лучших из лучших. Это великая беда и великая надежда. Мы кровью проложили дорогу в будущее. Дай волю своему народу, и поселяне через века будут славить твое имя. Ты сокрушил Черного гарцука, ты избавил поселян от тяжкой дани архонтам, которые из могилы сумели повесить на шею твоему народу рукотворный ковчег. Сделай следующий шаг. Не трогай беглецов, осваивающих степь и горы, пусть в поселениях безбоязненно рассказывают сказки, и если где-нибудь хорды решат поставить кумирню нерукотворному ковчегу, не перечь им. Не заставляй их чуть что прятаться по тюрьмам. Темницы предназначены для тех, кто нарушил закон. Пусть каждый согрешивший не надеется получить прощение в канцелярии, пусть он осознает, в чем его вина. Пусть не боится странного. Пусть дерзает…
— Кто же займется убежищем Черного гарцука?
— Я, мои друзья. Потом они придут к поселянам, принесут много новых сказок — их тоже следует записать. Наступит день, и поселяне увидят, как рукотворный ковчег звездой вспыхнет в небе. Объяви, что с того дня можно безбоязненно смотреть на звезды.
— Что же будет с теми, кто, не щадя усилий, трудится на рукотворном ковчеге.
— Их знания и опыт нужны на Хорде. Они не останутся без дела.
— Ты лишишь их памяти о пребывании на ковчеге? Вернешь утраченные после интеллектора воспоминания о прошлом?
— Нет, Огуст. Я не могу указывать, но будет лучше, если ты и твои потомки забудут об интеллекторе. Тем же, кто сейчас трудится на рукотворном ковчеге, кто в поте лица вооружает его, готовит к межзвездному перелету…
Третий столп резко перебил меня.
— Ты и об этом знаешь, горец?
— Да, владыка. Тем поселянам, которые исполняют свой долг на ковчеге, я подарю сны. Это самое верное средство против провалов памяти, тупой ограниченности и попыток запретить поиск истины. Они вспомнят свои инкубаторы, а кое-кто отцов и матерей. Тогда они начнут тосковать. Тогда они и покинут безатмосферную даль. Когда же начнут своими руками добывать хлеб насущный, они забудут о ковчеге, о пайках, об источающей яд идее покорения пространства, которую вам оставили архонты.
— Ты советуешь обрушить устои?
— Ни в коем случае. Пусть пока все остается, как было, исключая рукотворный ковчег. Ученики — все, кто побывал в преисподней, — понесут благую весть. Пусть работает слово. Твое дело обратить внимание на поселян.
Он ничего не ответил.
К поселку архонтов, где располагался командный пункт приводного комплекса, мы спускались по побежденной, вздрагивающей от страха земле. Трещина, разделившая нас, заросла напрочь — следов не найдешь, однако наш поредевший караван надолго задержался здесь. Поселяне искали останки Героев. Их следовало похоронить на Хорде, одухотворить планету духом непобежденных, пожертвовавших собой, уверовавших и ни на шаг не отступивших перед бесцветным мраком.
С вершины холма Огуст в последний раз бросил взгляд на заполнявшуюся бирюзовой водой бесконечную впадину. Вода струилась робко, подымалась не спеша, словно осознавая вину перед павшими Героями. Замерла в точности на той отметке, где ранее проходила граница суши и моря. Червеподобные воины гарцука под командой Василь Васильевича теперь неутомимо восстанавливали этот райский уголок: энергично откапывали туннели, возводили песчаные холмы, обустраивали скалистый кряж, мысом убегавший в океан. Старались придать ландшафту прежние романтические очертания…
Это опять же была фикция, я был уверен в этом! Очередное представление!.. Та же голография, только с положительным нравственным знаком. Я так до конца и не разобрался в алгебре местных, царивших на приводной станции чудес, но теперь они уже не вызывала во мне прежнего интереса. Всего сутки назад воевавшие против нас воины гарцука, по чьей-то воле сменившие ориентацию, теперь усердно, как военнопленные, трудились на земле обетованной. Они не вызывали у меня никаких иных чувств, кроме презрения и жалости. Они были напрочь лишены возможности видеть сны. То ли дело вырвавшиеся из пут необходимости, погибшие по моей вине матросы!..
Но более всего я сожалел о двух капитанах, один их которых был настоящий хват, другой истинный Немо. Была в их выборе, образе жизни, решительности и терпении неразрушимая песчинка, которая не позволила мне впасть в уныние, предаться усталости. Горечь и раскаяние вызывало воспоминание об основоположнике «проотолетаризма», главном инженере турбодизельного завода Тооте, великого ума губошлепе, сумевшем опередить время и узреть облик светлого будущего на этой занюханной планете, какой в пределах Галактики являлся Хорд.
Обыкновенная история…
Я сердцем чувствовал мелкоту, провинциальность случившегося здесь, на микроскопическом сколке Галактики. Все равно было горько, трудно. Светлым облачком мелькнуло упоминание о провокаторе и его мамке. Надеюсь, теперь им никто не помешает беседовать, сколько захочется, а совокупляться они будут, когда почувствуют желание, а не по приказу бригадира.
Я проводил товарищей до челнока, ожидавшего поселян во вспомогательном шлюзе. Простился, обещал поскорее вернуться на Хорд и объявить о дате избавления от рукотворного ковчега. Его судьба — на мгновение обернуться звездой и уйти в страну мертвых. На том и расстался с Третьим столпом.
Простившись с поселянами, дождавшись, когда подготовленный Быстролетным челнок всплывет над направляющими салазками, обернулся Серым волком. На мне был космический скафандр, так что видимая через распахнувшиеся створки шлюза межзвездная бездна не могла причинить вреда, тем более что при открытых воротах ни давление воздуха, ни температура внутри вспомогательного причала не понизились. Я вышел на самый край металлической палубы.
Гигантский Даурис висел слева, густые, изогнутые струи раскаленных газов замысловатыми кривыми перетекали на Таврис. Сколько милионнолетий этот злобный белесый карлик с жадностью пожирал звездную плоть своего более могучего собрата? Сколько еще веков существовать приводному комплексу? Может, до той поры, пока хордяне не овладеют принципами, на которых основана его конструкция, не изучат архитектуру чуда, не сумеют воплотить станцию в полном ее величии?
Безатмосферный корабль, схваченный гравитационной лапой комплекса, развернулся и, набирая ускорение, по немыслимо сложной траектории отправился прочь из царства Черного гарцука.
Скоро очертания челнока окончательно растаяли вдали. Прошло еще несколько минут, и из подсвеченного, межзвездного мрака вынырнуло черное, как уголь, похожее на сдвоенное блюдце, космическое тело. На корпусе заиграли огоньки, там и тут наметились неравномерно расположенные выступы. Будь это земная машина, она давным-давно перекувыркнулась бы в полете.
«Освободи проход, Серый», — до меня донесся голос Быстролетного.
«Добро пожаловать, вернослужащий. Не поздно ли?»
«В самый раз. Это у вас землян да губошлепов тяп-ляп и готово. Навоевались и по домам, а у меня еще дел по горло».
«Какие же дела могут быть у койса на сдавшемся на милость победителя приводном централе? Кстати, где победитель? Где наш мудрый, наблюдавший за схваткой двух тигров, суслик?»
«На командном пункте, приводит в чувство приводной комплекс. А я, должен тебе заметить, уже не койс».
«Кто же ты? Герой-любовник?..»
«Бери выше — фламатер третьего класса!»
«Никак дослужился? Как это могло случиться с твоим хилым вооружением?»
«Я бы не сказал, что теперь оно хилое. Попечитель здорово меня переоборудовал. Я теперь даже биороба высшего разряда могу сварганить?»
«Вот об этом, живодер, мог бы и не упоминать».
«Что здесь такого! Прикажут, я и тебя могу заново вылепить. Будешь, как огурчик. Только возраст выбирай».
Он сделал паузу, потом продолжил более весело.
«Не журись, Серый. У попечителя и для тебя есть награда. Какая — увидишь. Дома у тебя, в Снове, все в порядке. Жена трудится, ждет, дети работают, у тебя теперь две внучки и внук…»
«Зачем терзаешь?..»
«Сказал, не журись, значит, держи хвост пистолетом. Не желаешь прокатиться?»
Быстролетный осторожно приблизился к крайней балке шлюза, подставил корпус, и я шагнул на него, оперся на мгновенно выступившие из черной оболочки перила.
Аппарат плавно отплыл от станции, створки люка задвинулись.
«Гляди в сторону главных палуб».
В том направлении пространство было свободно от газовых струй, стекавших с поверхности Дауриса. Яркий искристый обод Галактической спирали ясно читался в междуцарствии двух светил.
Там, ближе к поверхности раскаленного Тавриса, вдруг возникла слепящая, болезненно-яркая даже через особое стекло шлема точка. Она внезапно расплылась в линию, обернулась четырехконечной звездой. Наконец и эта блистающая на фоне черного провала космоса фигура растянулась, и из образовавшегося отверстия, прорывая пространственную плеву вывалился гигантский звездолет.
Это был «Неугомонный». Следом за ним в трехмерный континуум выплыл следующий корабль, формой также напоминавший когда-то бывший мне родным фламатер. Те же два разновеликих усеченных конуса, соединенных основаниями, та же архитектура надстроек, но размерами и величественностью этот звездопроходец значительно превосходил «Неугомонного».
«Линейный, I класса… — с гордостью прогнусавил Быстролетный. — Адмирал, построенный спустя пятьсот тыщ лет после того, как наш Неугомонный отправился в экспедицию. Помнишь, отмалчивался на Беркте, прятался в углу. А это транспортник третьего класса, Так, работяга…»
Третий звездный прыгун был поменьше первых двух, но ярче залит огнями.
— Что за сходка? — вслух воскликнул я.
Быстролетный тоже откликнулся в звуковом диапазоне.
— Суд. У вас он называется военно-полевым…
— А у вас?
— Неважно.
Тем временем сгрудившиеся возле приводной станции корабли образовали треугольник, и спустя некоторое время со стороны комплекса показался удлиненный, коротколапый, непроницаемо черный, похожий на утолщенную камбалу, «Несущий бремя». Каждый из трех прибывших на станцию звездолетов казался великаном по сравнению с извлеченным из недр приводного комплекса Черным гарцуком. Двигался тот нехотя, против воли, поминутно тормозил, силился освободиться от гравитационного захвата. Неожиданно «Несущий бремя» перевернулся на спину, и в этот момент на передней части, на брюхе, отчаянно замигал золотистый огонек.
В следующее мгновение звездолет архонтов получил толчок и, набирая ход, кувыркаясь, полетел в точку, в которой через какое-то время должен был оказаться раскаленный карлик.
Вот что еще запомнилось. В последний момент, когда узкий, изогнутый знаком вопроса протуберанец коснулся обреченного звездолета, на его корпусе разом вспыхнуло разноцветье огней.
Быстролетный с некоторым даже презрением хмыкнул, перевел световой код.
«Погибаю, но не сдаюсь. Они, архонты, все одного корня. Упрутся — не сдвинешь».
Корпус транспортного фламатера вдруг окрасился в алый цвет, затем в золотистый. Вот «Несущий бремя на спине» нырнул в хромосферу, вспыхнул и исчез.
Прибывшие с Беркты звездные прыгуны по одному — первым двинулся самый большой звездолет — вползали в распахнувшиеся ворота всех трех главных палуб. Когда посадка была закончена, створки задвинулись и на мгновение окрасились тем же жутким алым цветом.
— Теперь — навсегда… — заключил Быстролетный. — Никто уже не сможет извлечь их отсюда. Кто бы мог подумать, что последним пристанищем остатков флота окажется какая-то дыра на отшибе, сооруженная в совершенно неприемлемых условиях.
Последним аккордом в этом в этом удивительном действе стало появление исполинских фигур Каллиопы, Георгия и Василь Васильевича, мерно ступающих по неровной, бугристой поверхности станции. Неожиданно они всплыли и не спеша облетели ту часть станции, где располагался главный причал. Каллиопа что-то походя сеяла. Георгий вскинул двуручный меч и с размаху вонзил его в тело станции.
Приводной комплекс вздрогнул, мелкие волны озноба пробежали по многокилометровому корпусу, с него посыпались осколки и набирая скорость, поплыли в сторону Дауриса.
— Ее заколдовали и запечатали, — сообщил вернослужащий. — Каллиопе именем галактического синклита было назначено совершить последний обряд. Никому теперь нет доступа на приводную станцию. Георгий и Фавн — свидетели.
— Так вот почему попечитель доставил их сюда! — догадался я.
— Конечно, но перво-наперво помочь тебе.
Неожиданно голом его изменился, приобрел уже знакомую мне напористую властность.
— Свою задачу ты выполнил. Ты неплохо потрудился, Серый. За это тебя ждет награда.
— Это вы, ваше попечительство? — голос мой задрожал от возмущения. — Это вы позволили бросить в пасть Черному гарцуку двенадцать невинных душ.
— Перестань, Володя. Их имена не будут забыты или народ хордов вновь подвергнется испытаниям.
— Но я полагал, что запустив нейтринные сущности в плоть фламатера, я обессилил его. Или я промахнулся?
— Нет, ты попал в цель. Но хватит о свихнувшемся звездолете. Теперь, волчара, пришел черед ковчега! — он помолчал, потом добавил. — И не осуждай меня пролитием крови. Так было и так будет, пока все мы: и Хорд, и Даурис, и Таврис, и Земля, и Сатурн, и Солнце, и ядро Галактики не обретут разум и веру. Пока не сольются в едином, страдающем и ликующем, хороводе согласия. Кстати, приятель, сколько чудес я навидался в пространстве, но такой диковинки, как голубое небо, не встречал нигде. Это просто прелесть! Вам бы жить и жить в мире…
— Что же там творится на Земле? — спросил я. — По-прежнему кровь друг другу пускают?
— Не то слово… — после короткой паузы признался попечитель, — но об этом после.
Я помолчал.
Сколько сил и страсти я вложил, описывая губошлепам райскую планету, где, как мне верилось, наступили тишь и благодать. Ведь над нами всеми сияло редчайшая диковинка во вселенной — голубое небо. Одно на всех, голубиной святости, лишенное разноцветья. И под таким небом мы уже которое тысячелетие режем друг друга, твердим одно и то же: это мое и это мое. Я впервые до душевной боли задался вопросом — чем же наградил я поселян? Будущими религиозными войнами, когда брат пойдет на брата, посмевшего иначе именовать нерукотворный ковчег? Посмевшего проводить по лбу левой, а не правой рукой?
Что ждет теперь хордян?
Нашествия орд, преследование всякого, кто посмеет думать иначе? Неужели они тоже когда-нибудь примутся жечь ведьм, еретиков, схизматиков, язычников? Крушить города, бить ручных летающих зверюшек по головам? Убивать и каяться, зверствовать и лицемерить?.. Мне больно было касаться этой темы, оставим ее на потом.
В следующий момент до меня дошло, что попечитель поздравляет меня с очередным званием. Теперь я галактический хранитель.
— Так постановил Синклит, — заявил попечитель. — Следующим пунктом послания устанавливается ответственность Каллиопы за Землю и Хорд. Теперь ей звание не сольветера, но мать. Ей придется насадить среди губошлепов культ красоты, плодородия и материнской любви. Но это потом, а пока нас ждет ковчег. Потом можно подумать и о возвращении на Землю.
— Все-таки заслужил? — ехидно спросил я.
— Заработал, — ответил попечитель.
— Какую же награду я заслужил?
— Взгляни…
Передо мной на уровне груди возникло что-то, напоминающее саркофаг. Небольшой, с полметра длиной пенал, накрытый прозрачной крышкой. В пенале — часть пятипалой руки, запечатанной в черную оболочку. Я сразу узнал ее. Это была моя рука. Видно, оберегавшему меня в сражении при Сатурне скафандру по имени «Ноев ковчег» удалось спасти часть моей плоти.
— Это я нашел в окрестностях Сатурна, — объяснил попечитель. — Часть генной структуры сохранилась, так что ты, Володя, имеешь возможность вновь воплотиться не в чье-нибудь, а в свое первородное тело.
Рукотворный ковчег, над созданием которого так долго и упорно трудились хорды, оказался средних размеров искусственным планетоидом, упрятанным в астероидном поясе. Когда-то архонты возвели его, чтобы защитить свою индустриальную базу на Хорде от испепеляющих лучей Дауриса-Тавриса.
На первоначальном этапе раскольники с его помощью охраняли гигантскую строительную площадку от межзвездных наблюдателей ортодоксальных ди. С той поры, как на планете были возведены Рииха Борсалос, Лераад, Фрекки, когда на полную мощность заработал Стильмачез, ковчег превратили в жилую зону, а в эпоху гражданских войн также в лечебный и оздоровительный центр.
Когда же архонты сгинули, их наследники-губошлепы, со временем добравшиеся до ковчега и обнаружившие архивы исчезнувших хозяев, с упорством обреченных начали вгрызаться в эту заповедную территорию. За несколько сотен лет губошлепы мало преуспели в овладении тайнами галактической цивилизации, разве что сумели разобраться в принципах работы некоторых частей планетоида, на котором они в случае возвращения архонтов мечтали всей расой сбежать из цепких объятий Дауриса-Тавриса, да пополнили запасы оружия, хранившиеся в подземельях горного кряжа Рииха Борсалос.
Чтобы завершить историю ковчега, мы с Быстролетным первым делом наполнили внутренние объемы ковчега мириадами мелких нейтринных сущностей, пробудивших у работавших там и лишенных прежней памяти губошлепов способность видеть сны.
Никакое другое средство не могло вернуть им память. В любом другом случае, открой им глаза, укажи на прошлое, дело могло кончиться массовым психозом. Когда во время ночного отдыха у собранных на ковчеге специалистов начали возникать картины их пребывания в инкубаторах, воспоминания о мамках, забытых соплеменниках, дело едва не дошло до бунта. Только благодаря помощи апостолов, сумевшим успокоить несчастных, объяснить, что нет больше Черного гарцука, и их сны — это только их сны, что теперь по ночам каждый может жить своей, отличной от других жизнью, отвернуться в нее, напряжение спало. Теперь по окончанию рабочих смен обслуживающий персонал поголовно собирался послушать сказки. Затем последовал декрет Третьего столпа, разрешающий всем, кто пожелает, возвратиться на родину.
Скоро начался исход. Отказывавшимися вернуться на родину целеустремленными инженерами, а также до конца приверженными долгу занялся Быстролетный. Он построил для них обитель, в миниатюре напоминающую прежний ковчег. Пусть копаются, сколько хотят…
В самый разгар зимней стужи, когда Даурис и Таврис окончательно скрылись за горизонтом и над северным полушарием Хорда безраздельно засияли звезды, на планете наступил день великого торжества, приуроченный к празднику, посвященному новому поколению Героев.
Наступило обещанное Третьим столпом чудо.
В ясном, насквозь прозрачном небе вспыхнула новая звезда. Петр и Павел объявили, что сам великий ковчег, творимый руками многих миллионов хордов, уверовал в нерукотворного Творца и вознесся к нему. Он исчез в благодатном светоносном потоке, которым Создатель одарил поселян без различий разрядов и мест проживания. Одарил беглецов и провокаторов, инженеров и работяг, крестьян и воинов, вожаков и ведомых, старцев и молодых птенцов. Каждому досталась часть светоносной силы, в которую обратился прежний повелитель. Теперь хорды могут безбоязненно смотреть на звезды.
Они — частичка той же животворящей силы.
Точки Лагранжа или точки либрации — это такие области пространства, в которых третье тело (если бы оно туда попало) находилось бы в равновесии относительно двух других тел. Всего таких точек в системе двойных звезд насчитывается пять. Та, что расположена на прямой, соединяющей центры тяжести обеих звезд, является точкой неустойчивого равновесия, то есть, чтобы остаться в ней и не рухнуть на поверхность одной из звезд, необходимо подправлять траекторию вращения в зависимости от любого бесконечно малого воздействия третьих тел.