— Если бы я хотела, — улыбнулась Ева.
— Я мог бы выбить из вас правду.
— Могли бы, но не сделаете этого. Понимаете, Аш, я вас очень хорошо знаю.
— Вы меня только вчера встретили.
— Да, это так, но я изучала вас двадцать лет.
Саттон расхохотался.
— Вы обо мне вовсе не думали. Вы просто…
— Я, Аш…
— Да?
— Я думаю, что вы замечательный.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Она все время сидела в углу сиденья — ветер перебирал пряди волос, тело девушки казалось почти прозрачным, лицо ее светилось.
“И все же, — подумал Ашер, — и все же…”
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал он, — Я мог бы вас за это поцеловать?
— Вы можете поцеловать меня, Аш, когда захотите.
Удивившись на секунду, он притормозил машину и поцеловал ее.
Сундук прибыл утром, когда Саттон заканчивал завтрак.
Сундук был стар и потрепан, древняя обивка из сыромятной кожи висела клочьями, обнажая скелет из испорченной стали, тут и там покрытой ржавчиной. Мыши совсем съели кожу на одном конце. Ключ торчал в замке, полосы крепления были развязаны.
Саттон вспомнил его: это был тот самый сундук, что стоял в дальнем углу чердака еще со времени детства, когда мальчишкой он ходил туда играть, если лил дождь.
Он аккуратно подобрал сложенный номер “Галактик Пресс”, принесенный за завтраком, и неслышно развернул его.
Статья, которую он искал, была на первой странице, третьим пунктом в колонке известий Земли:
“Мистер Джеффри Бентон убит прошлой ночью на неофициальной дуэли в одном из центров развлечений в районе университета. Победителем был мистер Ашер Саттон, только вчера возвратившийся из полета к 61 Лебедя”.
Последнее предположение было самым позорным из того, что можно было написать о дуэлянте: “Мистер Бентон выстрелил первым и промахнулся”.
Саттон сложил газету, положив ее на стол, и зажег сигарету.
— Я думал, что погибну, — сказал он себе, — я никогда раньше не стрелял из такого ружья… даже едва знал, что такое существует, хотя и читал о нем. Но я не интересовался дуэлями, а только дуэлянты, коллекционеры и антиквары что-то знают о древнем оружии.
Конечно, не я на самом деле убил его — Бентон сделал это сам. Если бы он промахнулся, а причины промахнуться у него не было, статья читалась бы по-другому: “Мистер Ашер Саттон был убит ночью на дуэли…”
Мы устроим славный вечерок, — говорила ему девушка. И она конечно же, могла знать. Мы поужинаем и организуем приятный вечерок, и Джеффри Бентон убьет тебя в доме развлечений — вот что оно могло значить.
Да, — подумал Аш, — действительно, она могла обо всем знать. Она и так знает слишком много. Например, о ловушках-шпионах в моей комнате. И о ком-то, кто заставил Бентона вызвать меня и убить. Она ответила “друг”, когда я спросил ее “друг” или “враг”. Но слово легко произнести и невозможно узнать, правдиво ли оно.
Она сказала, что изучала меня двадцать лет, — это, конечно, фальшь, потому что двадцать лет назад я отправился к 61 Лебедя, и ни для кого, ровным счетом ни для кого, на Земле я не представлял особого интереса. Просто шестеренка огромной машины. И до сих пор моя жизнь важна только для меня и для осуществления той великой идеи, о которой ни один человек на планете не может ничего знать, и даже если рукопись сфотографирована — это не имеет значения, так как прочесть ее никто не сумеет.
Она сказала “друг”, хотя знала, что Бентона заставили вызвать меня и убить, все-таки она позвала меня и назначила сражение за обедом.
Слова-то произносить легко. Но кроме слов существуют и другие вещи, которые не так легко исказить или же сделать правдоподобными — то, какими ее губы были под моими губами, нежность кончиков пальцев, скользящих вдоль моей щеки.
Он ткнул сигарету в пепельницу, поднялся и подошел к сундуку. Замок заржавел, ключ поворачивался с трудом, но в конце концов он открыл его и поднял крышку.
Сундук был наполовину заполнен аккуратно сложенными бумагами. Глядя на них, Саттон хмыкнул. У Бастера была душа методиста Хотя, если уж на то пошло, все роботы методичны. Такова их природа. Методичны и — что там еще Херкимер сказал? Упрямы — вот что. Методичны и упрямы.
Он присел на корточки около сундука, осмотрев его содержимое. Старке письма, аккуратно связанные в пачки. Его старая тетрадка времен колледжа. Связки скрепленных вместе документов, которые, вне всякого сомнения, устарели. Альбом с лежащими в беспорядке вырезками, которые не были приклеены. Наполовину заполненный другой альбом с дешевой коллекцией марок.
Он откинулся на пятки и стал любовно перевертывать страницы альбома для марок, чувствуя, как возвращается детство. Марки дешевые — у него не было денег купить получше… Марки кричащие — они его притягивали. Большинство в плачевном состоянии, но было время, когда они казались чудесными.
Мрачное сумасшествие, вспомнил он, продолжалось два года… самое большее — три. Он сидел над каталогами, заключал сделки, пачками покупал дешевые пакеты, научился странному жаргону этого хобби: перфорированные, неперфорированные, тени, водяные знаки, глубокая печать…
Ашер тихо улыбнулся, вспоминая то счастье. Были такие марки, которые он хотел, но никогда не мог купить, тогда он изучал их изображение до тех пор, пока не узнавал такую наизусть… Саттон поднял голову и уперся взглядом в стеку, пытаясь вспомнить, на что похожи некоторые из марок. Но воспоминания не приходили. То, что было когда-то самым важным для его памяти, было похоронено под более чем пятьюдесятью годами других, более важных дел.
Он отложил альбом в сторону и вновь принялся за сундук.
Еще тетради и письма Отдельные вырезки. Странно выглядевший здесь гаечный ключ. Хорошо обглоданная кость, которая, наверное, когда-то была собственностью и утешением какой-нибудь горячо любимой, а сейчас забытой семейной собаки.
“Мусор, — подумал Саттон, — Бастер мог сэкономить кучу времени, если бы просто сжег все это”.
Пара старых газет. Вымпел, объемистое письмо, которое никогда не было распечатано.
Саттон бросил его сверху на остальной мусор, вынутый из сундука, но потом помедлил, протянул руку и взял его.
Марка выглядела странно: во-первых, цвет.
Память затикала в мозгу, и он увидел эту марку снова, увидел так, как видел ее мальчишкой… не саму марку, конечно, а ее изображение в каталоге.
Он наклонился над письмом, и внезапно у него захватило дыхание. Марка стара и стоила… о господи, сколько же она стоила? Он попытался разобрать почтовый штемпель, но тот настолько выцвел от времени, что расплывался в его глазах.
Саттон медленно встал и отнес письмо к столу, наклонился над ним, разглядывая название города.
БРИДЖ… БИС.
Бриджпорт, наверное, а БИС? Какое-то старое государство, может быть, какое-нибудь старое политическое подразделение, потерянное в тумане времени.
ИЮЛЬ… 198…
Июль, тысяча девятьсот восемьдесят какой-то год!